Записки расхитителя гробниц Глава 3. Почерк

Да что за сучий день сегодня! У меня чуть мозг не закипел, и затрясло, как в лихорадке, при мысли о том, что я понял. В 1990 году печать в университете Чанша была написана моим почерком?

Что-то не так! Но ошибки быть не может! Это невозможно, но в то же время я абсолютно уверен в своей интуиции относительно почерка. Мое профессиональное чутье после стольких лет работы с каллиграфией не может меня подвести.

Это просто совпадение. Да, я освоил тонкий золотой стиль(1), но, вполне вероятно, и другой человек мог его изучить точно так же и писал точь-в-точь как я.

Хлопнув себя по лбу, я сообразил, что, как прелюбодей, пытающийся найти оправдание своим изменам, ищу сотню причин, чтобы не признавать очевидное. Поэтому и чувствовал себя нелепо, ведь никакие другие объяснения не смогут меня переубедить.

Взглянув на часы, я подумал, что поднимать в полночь Ду Цзюаньшаня нельзя, но и уснуть я теперь не смогу. Вспомнив, что опечатанная дверь находится за пределами архивного помещения, и мне не понадобится ключ, чтобы до нее добраться, я наскоро оделся и вызвал Ван Мэна. Вдвоем мы отправились к старому университету, чтобы еще раз взглянуть на бумагу с печатью.

Чтобы доехать туда, мне пришлось вызвать такси. У меня не было пропуска, и, естественно, охрана нас не пропустила бы. Но я прикупил в лавке неподалеку хорошей китайской лапши, охраннику соврал, что я — бывший студент, хочу прогуляться по кампусу и вспомнить прошлое. Меня пропустили, а найти старое здание университета, ориентируясь по памяти, было делом простым.

Электричество в старом здании было выключено, горели только уличные фонари рядом. Внутри было темно и жутко. Но нетерпение мое было сильнее страха, я почти бегом преодолел весь путь до опечатанной двери, словно боялся опоздать.

Бумага с печатью никуда не делась, она была на том же месте, аккуратно приклеенная.

Мое сердце бешено колотилось, как будто я собирался вломиться в женский туалет. Торопливо направив свет на печать, я прочитал:

"Опечатано 6 июля 1990 г. Институт археологии ХХ университета."

На этот раз я внимательно рассмотрел каждую черточку, надпись была сделана очень четко и разборчиво. В моей голове прояснилось, но это не добавило мне спокойствия: холодный пот ручьями катился по моему лицу.

Действительно, это мой почерк.

Ноги подкосились, и я чуть не рухнул на колени перед дверью.

Даже обычный человек, если надпись разборчива, без труда узнает свой почерк. А мне и подавно сличить графологические особенности проще простого. Это определенно писал я, и никакое отговорки не смогут убедить меня в обратном.

Но сколько лет мне было в 1990 году? Тринадцать? Пятнадцать? Занимался ли я тогда каллиграфией? Екарный бабай, я тогда даже не знал о существовании тонкого золотого стиля! Тогда как появилась эта надпись?

"Для меня все кончено, а для тебя все только начинается."

Голос третьего дяди прозвучал, как эхо, в ушах, а в голове закружилось давно забытое ощущение раскалывающей череп головной боли. Глубоко вздохнув, я попытался собрать мысли в кучу. Но мой опыт подсказывает, что такие попытки бесполезны: если я уже начал нервничать, то успокоиться трудно. Надо было с самого начала держать себя в руках.

Тут же вспомнилась видеозапись, которую прислала мне Вэньцзинь: кто-то очень похожий на меня ползает по полу санатория в Голмуде. Но она так и не успела мне объяснить, что это было. Третий дядя однажды сказал, что, влезая в это дело, я должен быть готов к тому, что придется нелегко. Но я осознал это лишь сейчас. Как-то все это подозрительно.

Что, черт возьми, со мной случилось? Как это объяснить? Кажется, что в этом мире есть не один я, а целых два. И второй "я" в этом месте двадцать лет назад опечатал здесь дверь. Примерно в этом же году его сняли на видеокамеру в старом санатории Голмуда...

Я был в смятении и даже представить боялся, о каких еще трудностях хотел предупредить меня третий дядя.

Взяв фонарь, я осветил лестницу за дверью.

Если предположить, что она была опечатана моим вторым "я", то очевидно, что внизу произошло или хранится нечто важное. И несомненно, что к этому важному мое второе "я" имеет непосредственное отношение.

А ведь мне говорили, что в этот подвал несколько десятилетий никто не спускался. Но там явно происходит что-то странное. Я не могу не задаваться вопросом, что именно. Похоже, мне придется спуститься вниз и все выяснить.

Внизу было темно, звук моих шагов напоминал то гулкое эхо, что сопровождало меня в темных коридорах гробниц. Однако, я напомнил себе, что сейчас нахожусь в городском районе Чанша, и буквально в паре кварталов отсюда есть полицейский участок. Здесь нормальный цивилизованный мир, а в студенческие истории о привидениях старых университетов я не верил. Вытирая со лба холодный пот, я снял цепь с двери, чувствуя себя подавленным от того, что ценой вопроса оказалась дешевая упаковка лапши. Стоило ли проявлять сыновнюю почтительность и дарить две дорогие пачки сигарет Ду Цзюаньшаню?

Железная цепь на двери весила фунтов двадцать, была очень ржавой и громыхала так, что в ушах звенело. Зачем вместо обычного замка вешать на дверь такую тяжесть? Снимая ее, я вдруг подумал: не заперт ли там какой-нибудь монстр?

И сразу заставил себя прекратить чушь придумывать. Ну какие монстры в современном городе?!

Осторожно отложив цепь в сторону, я долго отряхивал руки от ржавчины, затем сорвал печать и, сделав два глубоких вдоха прямо на ходу, не смог сделать третий, закашлявшись от пыли, поднимавшейся от моих шагов. Кашлял долго, пока слезы не потекли по щекам.

На лестнице был беспорядок: мусор, сваленные возле стен сломанные столы и стулья.

Спустившись вниз, я увидел дверь, похожую на ту, что вела в архив этажом выше, она была незаперта. Направив свет внутрь, я увидел помещение такого же размера, но стеллажей с документами там не было, только груды старого мусора.

Оглядевшись вокруг, я почувствовал разочарование: тут нет старых архивов, как утверждал Ду Цзюаньшань, это просто свалка какая-то, наверно, бывший склад. Судя по слою пыли, весь этот мусор был свален здесь сразу после постройки здания.

Держа фонарь в одной руке, другой я задрал край футболки и закрыл лицо: запах здесь стоял резкий и неприятный. На полу виднелись следы, уже покрытые пылью, но явно оставленные не слишком давно. Несколько разных цепочек следов образовывали параллельные линии, словно два или три человека прошли в глубину этого склада.

Идя по следам, рассматривая обломки мебели вокруг, я не мог понять, что тут могло произойти. Лишь в глубине склада я увидел много больших деревянных ящиков.

Пока шел к ним, успел целую историю придумать: там лежат тибетские рукописи из Дуньхуана, которые были отправлены в Чанша. Эта отправка совпала с началом освобождения, и их даже не вскрыли — оставили здесь и забыли.

Могли ли на этом складе храниться какие-то ценности?

Размеры ящиков мне в темноте показались огромными. Но это не объясняло, что тут могло быть важного. Здесь так грязно и темно. Даже если я добрался сюда, то у меня нет сил даже подвинуть и открыть хотя бы один ящик.

В глубине склада мусора было меньше, ближе всего ко мне прямо на полу стоял ящик квадратной формы, накрытый какой-то тканью, и следы вели прямо к нему. Я присел на корточки, чтобы внимательнее осмотреть отпечатки в пыли и был удивлен: люди, оставившие их, не остановились перед ящиком, следы вели прямо под него.

"Босс, наверно надо отодвинуть этот ящик," — предложил Ван Мэн.

Да, такое ощущение, что этим ящиком загородили угол. Но между ним и стеной так мало места, что там загораживать-то?

И я приказал Ван Мэну: "Иди отодвинь его."

"Ой! — лицо Ван Мэна позеленело. — Босс, это..."

"Сказано "иди", значит иди и делай!" — отрезал я. У него не было выбора, кроме как, стиснув зубы, выполнить приказ. Ящик действительно оказался очень тяжелым, и после работы цвет его лица напоминал свиную печень. Я направил свет фонаря в угол: там лежало несколько пакетов и папок.

Примечания переводчика

(1) 瘦金体 (шоу цзинь ти) тонкий золотой стиль — каллиграфический стиль письма, отличающийся размашистостью, тонкостью и свободой линий, разновидность кайшу (楷书, уставное письмо, исторический каллиграфический стиль, известный с династии Хань, в свою очередь возникший из официального стиля лишу, 隶书, отличавшегося квадратной конфигурацией иероглифов.) Создателем тонкого золотого стиля считается Чжао Цзи из Сун Хуйцзуна (1082-1135). Графологи считают, что этот стиль более других способен передавать особенности характера человека (видимо, поэтому У Се так уверен, что видел именно свой почерк).

Кроме того, этот стиль часто использовали в архитектурных чертежах (в этом случае последний иероглиф ти другой, 體, его значение "стиль" ближе к русскому "шрифт", есть и другое название, гун чэн цзы, 工程字, "инженерные слова"). Это первое, что учат студенты архитектурных и строительных учебных заведений в курсе черчения. Практика "инженерной каллиграфии" продолжается до тех пор, пока письмо не будет доведено до автоматизма, так как все документы должны быть написаны именно шрифтом гун чэн цзы.

Окончание главы