Записки расхитителя гробниц Глава 16. Продолжать ждать

Так мы прождали три дня, ничего не делая. За это время единственное, на что я без устали смотрел — тот проход, в котором они пропали. Время тянулось невыносимо долго, и меня мучила постоянная тревога. Этого не понять человеку, который не побывал в моей шкуре.

За это время я не раз пытался забраться туда и пойти следом, но все мои попытки заканчивались неудачей. Чтобы залезть туда, надо обладать поистине неординарными способностями и хорошей физической подготовкой. Мне удавалось забраться по стене лишь на десять метров, потом я падал, и в результате мои ноги дрожали так, что я даже стоять не мог.

Из всех, кто присутствовал здесь, никому и в голову не приходило последовать моему примеру. Люди третьего дяди даже за все сокровища мира не полезли бы туда. Да и не сумели бы. Единственным, кто бы мог пойти за Молчуном и Вэньцзинь, был Черный Слепой, но он вел себя так, словно ему было наплевать на то, что могло случиться с ними. Хотя я думаю, что он тоже не был до конца уверен в своих силах. В нашем лагере царила ужасающая скука. Швабра несколько раз предлагал уйти, утверждая, что эти двое, скорее всего, уже мертвы. А поскольку мы не можем попасть внутрь, то это ожидание — лишняя трата времени и еды, которой может не хватить на обратную дорогу.

Но я с ним был не согласен. Не для этого я проделал сюда такой долгий и трудный путь, чтобы бросить тут дорогих мне людей. Слушая его слова об их возможной смерти, я закрывал уши ладонями и качал головой, думая лишь о том, что с ними могло произойти.

Вэньцзинь определенно сама развязала веревку. Я вспоминал ее улыбку перед уходом и понимал, что она спланировала все это давным-давно. А значит, она предполагала, что ее может ждать внутри, знала, что придется так поступить.

Она прошла весь путь с фаталистическим настроем. Но это вполне логично. Вся ее жизнь за последние несколько лет была просто невыносима. Я бы даже понял, если бы в ее голове зародились суицидальные мысли. Может быть, осознав, что превращается в живой труп, она считала, что все для нее закончено, и выбрала такой способ покончить с собой. Но Молчун — совсем другое дело. Если он не вернулся, значит, внутри точно что-то произошло.

Что бы это могло быть? У меня не было ни одной зацепки. Может, они заблудились? Вполне вероятно, что проходы внутри метеорита запутанные и образуют сложный лабиринт, поэтому они не могут выбраться. Однако, это не объясняет, почему Вэньцзинь отвязала веревку.

Меня переполняли чрезвычайно тревожные мысли: даже закрыв глаза, я не переставал видеть этот темный и глубокий проход.

И мне не хочется описывать, что произошло потом.

Начиная с четвертого дня ожидания люди Швабры стали постоянно ныть и жаловаться. Меня это бесило, несколько раз я даже устроил драку. Но за это время проход так и оставался пустым и оттуда не доносилось ни звука. В какой-то момент мне стало казаться, что все произошедшее — плод моего воображения, и Молчуна с нами в этом путешествии не было.

Беспокойство и тревога все больше терзали меня. Я понимал, что Швабра прав, он рассуждает разумно, исходя из необходимости выжить. Но мое сердце отказывалось смириться. Из-за этого я чуть серьезно не поссорился с ним. Я был на грани срыва.

На шестой день Швабра, наконец, увел своих людей. По его мнению, в смерти двух человек внутри метеорита нет никаких сомнений. Даже если они еще не умерли, то умрут через несколько дней. Раньше он рассчитывал на наш опыт, который помог бы ему и его людям выбраться из дренажной системы Тамуто. Но в сложившейся ситуации он готов уйти и без нас. Черный Слепой положил руку мне на плечо и тихо предложил уйти с ним, но я отказался. Тяжело вздохнув, он пошел прочь. Мы с Толстяком остались одни.

Они забрали с собой большую часть еды. Я понимал, что оставшихся запасов нам может не хватить, но спорить с ними не стал.

Толстяк пытался меня переубедить, но он слишком хорошо меня знал. Я прошел через столько трудностей. За все это время у меня не было ни минуты для полноценного отдыха. Я добрался до своей цели — и тут все словно оборвалось. Я чувствовал себя глупо. Что, черт возьми, я здесь делаю? Неужели все вот так закончится? Нет, я не могу это принять!

И Толстяку ничего не оставалось, как присоединиться ко мне. Мы двое молча смотрели друг на друга, и я вдруг вспомнил драму абсурда под названием "В ожидании Годо"(1)

Так мы провели несколько дней. Не могу сказать, сколько именно, но я осознавал, что слишком долго мы тоже ждать не сможем: у нас были слишком мало еды, в основном сухой паек. Но пока еще хватало, чтобы не голодать.

Вылизывая дочиста очередную банку, я чувствовал, как отчаяние закрадывается в мое сердце. Мысли о том, что я здесь делаю, уже не посещали меня. Единственное, на что у меня хватало сил — не отрываясь смотреть на темную дыру. Толстяк, глядя на мое состояние, не один раз уже обозвал меня сумасшедшим.

В один из так похожих друг на друга дней я заснул, а проснулся с состоянии странного оцепенения. Толстяк собирался дежурить, пока я сплю, но сейчас он от души храпел рядом. Последние дни я неплохо высыпался, раны на моем теле зажили.

Не было причин будить Толстяка. Я подошел к стене и, задрав голову, снова уставился на дыру, как делал это уже бессчетное количество раз. Как и раньше, там ничего не было. Я вяло таращился минут десять, затем вернулся, чтобы поесть. Запасы сухого пайка заканчивались. Я перерыл рюкзак Толстяка и нашел печенье, которое мы вчера не доели. Лениво пережевывая его, я вдруг услышал странный звук, словно кто-то пел или монотонно бормотал.

Наверно, Толстяк после пережитого стал разговаривать во сне. Меня это не волновало, я собирался разбудить его, когда доем печенье. Но, чуть повернув голову, вдруг понял, что между мной и Толстяком лежит еще один человек.

Меня словно вышвырнуло из уже привычного состояния оцепенения: резко обернувшись, я узнал Молчуна.

Он заметно похудел и лежал неподвижно, съежившись под одеялом.

Когда он вернулся? Пока мы спали?

Сначала я подумал, что это сон. Но это было наяву. Я словно окончательно сошел с ума, бросился к нему, схватил за грудки и стал трясти с криком: "Ублюдок конченный, ты куда, сука, полез?!"

Непрерывно тормоша его, я даже собрался ущипнуть его за щеку от злости, но в этот момент заметил, что с ним не все в порядке. Выражение его лица было странным и непривычным. Он несколько раз с трудом разлепил глаза, и они были тусклыми, а взгляд бессмысленным. Он сильно дрожал, губы постоянно кривились. Казалось, в него вселился какой-то злой дух.

В моем сердце словно что-то лопнуло, и боль разлилась в груди. Растолкав Толстяка, я приподнял голову Молчуна и, придерживая его за шею и затылок, позвал по имени. Но в ответ не было никакой реакции, как будто он ничего не слышал. Он даже глаза не открыл.

Нехорошее предчувствие закралось в мое сердце. Подошедший Толстяк спросил, что происходит. Я огрызнулся в ответ: мне-то откуда знать! Он пощупал лоб Молчуна, посмотрел на его бессмысленное выражение лица и сказал: "Твою ж мать, кажись, он умом тронулся!"

"Да сукин же ты сын, невозможно это. Не городи чушь!" — заорал я на него. А затем снова начал трясти Молчуна, крича: "Хватит притворяться! Я знаю, что ты прикидываешься! Не смей мне лгать!" Но он только ежился, пытаясь натянуть на себя одеяло, дрожал и время от времени, казалось, что-то бормотал.

Я наклонился к его губам, чтобы разобрать слова, и услышал, как он торопливо повторял:"Нет времени!"

Примечания переводчика

(1) 等待戈多, "В ожидании Годо" — пьеса драматурга Сэмюэля Беккета. Написана на французском языке между 9 октября 1948 и 29 января 1949 года, а затем переведена самим автором на английский. В английском варианте пьеса имеет подзаголовок «трагикомедия в двух действиях». Пьеса признана «самым влиятельным англоязычным драматургическим произведением XX века». Главные герои пьесы — Владимир (Диди) и Эстрагон (Гого) словно завязли во времени, пригвождённые к одному месту ожиданием некоего Годо, встреча с которым, по их мнению, внесёт смысл в их бессмысленное существование и избавит от угроз враждебного окружающего мира. Сюжет пьесы не поддается однозначному истолкованию. Зритель по своему усмотрению может определить Годо как конкретное лицо, Бога, сильную личность, смерть и т.д. В итоге, не видя смысла в ожидании, герои решают покончить жизнь самоубийством, но "не двигаются с места".

У Се называет эту пьесу драмой абсурда, хотя на самом деле литературоведы относят ее к направлению постмодернизма с некоторыми элементами театра абсурда.

Окончание главы