Амай 18.1 Вода. В память. Лошади

Когда они добрались до лагеря, уже смеркалось. Интендант батальона Ли Шаочао неспешно ходил кругами у входа. Заметив вдали возвращающихся, он остановился, а потом прошел немного навстречу. Увидев, что солдаты несут с собой, он довольно осклабился и чуть не рассмеялся. Но потом он разглядел потное и покрытое пылью лицо своего капитана и спрятал улыбку, сузил и без того маленькие глазки.

– Ужин остался? – спросила она.

Ли Шаочао подошел и забрал у неё доспехи, несколько раз повторил:

– Есть! Остался, остался! Еда есть для всех: и сухая, и готовая с мясом!

Услышав это, все шумно обрадовались, устремили взгляды на Амай, дожидаясь приказа идти есть. Она улыбнулась в ответ, велела Ли Шаочао принять принесённое оружие и броню, пересчитать и проверить, всё ли исправно и не потерялось ли, и поспешно повела всех ужинать.

К концу их ужина Ли Шаочао закончил приём снаряжения, подошел и доложил Амай. Она задала несколько вопросов о текущих делах в лагере, а Ли Шаочао подробно ответил. Постепенно они вернулись к вопросу обучения солдат.

– Господину следует обратиться к главнокомандующему и вновь запросить хорошего инструктора по боевой подготовке.

Амай подняла голову и молча посмотрела на него. Ли Шаочао немного смутился и натянуто улыбнулся.

Она отвернулась и тихо сказала:

– Если хочешь, иди сам. Для того, чтоб получить всё это, мне пришлось унижаться перед главнокомандующим, ползать по земле, лицом в грязи. От лица твоего капитана ничего не осталось, выжать что-то ещё не получится.

Ли Шаочао подавился словами и деланно рассмеялся.

– Тогда вернёмся к этому вопросу позже. А может и среди батальона кто-нибудь найдется. Всегда можно найти нескольких человек, кто хорошо управляется с копьём, дао или луком.

Амай кивнула. Ей было ясно, что хороших инструкторов не хватает, у Сицзэшань погибло семь или восемь из них. Сейчас большая часть солдат – новобранцы. Легко сказать, да не просто найти среди них мастеров, так что это дело оставалось только отложить.

Но надо же было случиться, что вскоре после этого разговора Небеса послали им такого инструктора – бывшего заместителя Лю Гана, Чёрное Лицо, без вести пропавшего в самом первом бою неподалёку от Сицзэшань.

Никто не ожидал, что Чёрное Лицо окажется живым. Когда он явился в лагерь, все знавшие его были взволнованы, плотно обступили, наперебой говорили. Чёрное Лицо сильно похудел и стал ещё темнее. Оказалось, что в тот день его окружили северяне, он получил множество ранений и потерял сознание, а когда он очнулся, рядом никого не было. Местный охотник вытащил его из груды мёртвых тел, отнёс на спине к себе домой и выхаживал больше месяца. Поднявшись на ноги, Чёрное Лицо отправился искать в горах армию Цзянбэя и, наконец, добрался до штаба. Он пробыл у Шан Ичжи несколько дней, а потом вернулся в свой седьмой батальон.

Слушая его рассказ, его товарищи не могли не вспомнить погибших Лю Гана, Ян Мо и многих других. Перед глазами Амай опять появилась последняя улыбка Ян Мо, она забыла сказать хоть что-нибудь и очнулась только тогда, когда Ли Шаочао выступил вперёд и произнёс полагающиеся слова.

Чёрное Лицо подошёл к Амай и приветствовал, она произнесла несколько сочувствующих фраз: и радуясь от того, что он выжил, и беспокоясь от того, что вернулся. Хорошо было то, что Чёрное Лицо – искусный боец и знающий своё дело офицер. Батальон получил прекрасного инструктора. А беспокоилась она от того, что Чёрное Лицо смотрел на неё свысока и презирал. И вот теперь она – его непосредственный начальник, столкновения неизбежны.

Однако на этот раз её волнения были напрасны. Кто знает, о чём за эти дни говорили Чёрное Лицо и Шан Ичжи, но результатом было то, что Чёрное Лицо не стал выступать против Амай и противиться её решениям.

Таким образом, вопрос со снаряжением по большей части был решен, а боевые действия некоторое время не велись. Дни быстро сменяли друг друга, становилось теплее, для армии Цзянбэя наступало первое лето в Красных горах.

Чем жарче становилось, тем меньше одежды оставалось на солдатах во время тренировок. А потом, вслед за Чёрным Лицом, на плацу стали заниматься и вовсе без рубашек. Во всём лагере остался одетым только один человек.

Амай каждый день одевала не только полную форму, но и постоянно носила лёгкую броню. Сначала некоторые хвалили своего капитана, человека культурного и воспитанного, совсем не то, что некоторые деревенщины. Но когда от жары все стали ходить полураздетыми, а на одежде капитана появились выеденные солёным потом пятна, такое упорство стало выглядеть в глазах многих весьма странным.

Собравшись группами, среди своих, люди неизбежно начинают обсуждать... всякое. Как-то раз об этом услышал командир четвёртой роты Ван Ци. Ван Ци расхохотался, на всякий случай оглянулся вокруг, проверяя нет ли поблизости капитана, а затем со смехом сказал:

– Это всё потому, что у нашего господина кожа слишком нежная и белая, словно не мужская. Разве можно без смущения открывать её перед всеми?

Остальные тоже рассмеялись, кто-то сказал:

– Ну так если всё время прятать её от солнца, она белой и останется. Лучше сделать как мы! Разделся, пара дней на солнце, и готово! Натуральный цвет! Станет как уголёк!

Ван Ци сказал:

– Не болтай вздор! Наш господин не чета нам! Ты посмотри на его лицо! Круглый год на солнце, а оно нисколько не потемнело, такой же белый, как и был. И не думай сравнивать его с собой!

Кто-то возразил:

– Ван Ци, это ты несёшь вздор! Ты сам-то видишь, как он выглядит? Не заговаривай нам зубы!

Ван Ци услышал это и не смог оставить напраслину без ответа:

– Как это не вижу? Не буду скрывать, расскажу! Когда-то я и господин Май спали по-братски рядом. Не верите – так идите и спросите его сами! Мы вместе в четвёртом отряде были! Что, не знали? Да я даже как-то с господином Маем дрался!

Все знали, что его слова можно при желании проверить. Кто-то снова со смехом спросил Ван Ци:

– И кто же из вас победил тогда?

Ван Ци покраснел и с хохотом сказал:

– Наш господин бил жестоко и беспощадно!

Все снова рассмеялись. Кто-то из более здравомыслящих попытался пресечь разговоры:

– Давайте прекратим сплетничать о господине. Если дойдёт до его ушей – неприятностей не оберёмся.

Некоторые из присутствующих согласились, а кто-то тихо добавил:

– Наш господин хоть и выглядит добронравным, но за дисциплиной следит строго. Несколько дней назад он одним махом отрубил голову десятнику, который был с нами ещё при Сицзэшань. До сих пор помню, какое у господина было тогда лицо – холодное, будто лёд. Он спросил десятника, помнит ли он девятый пункт устава, тот ответил, что помнит. Господин ничего больше не сказал, тут же голову ему и тогось.

Шутки и смех прекратились, кто-то тихо наизусть зачитал:

– Устав, пункт девятый: куда бы ни пошли, простой народ не притеснять, женщин к прелюбодеянию не принуждать. Это называется военным преступлением, виновный карается обезглавливанием*. Ну а что? Коли сам натворил бед, так пусть не жалуется.

Цитата из военного устава древнего Китая, благодаря которому поддерживалась строгая дисциплина и объединялась армия. Состоял из 17 пунктов, нарушители карались обезглавливанием.

Присутствующие закивали.

Когда пришёл седьмой месяц, наступило самое пекло. Солдаты, не вынеся зноя, в ночи пробирались к мелкой речушке, что текла вблизи лагеря, и охлаждались. Когда Амай узнала об этом, она не стала читать нотации, а прикрыла на это глаза. Вскоре по рекомендации Ли Шаочао, был дан указ, согласно которому каждый день после тренировок десятникам разрешалось отводить свои отряды к речушке на половину большого часа* чтобы освежиться. Им полагалось следить за безопасностью, чтобы никто не потонул.

Половина большого часа – один час по нашему времени. 

Указ был встречен шумным одобрением, в тот же день все пошли к речушке. Взглянув на них издали, Амай тут же развернулась и вернулась в лагерь. На следующий день указ был дополнен пунктом: обратить внимание на внешний вид и соблюдать приличия, местное население, если оно забредёт сюда, не смущать и полностью не раздеваться!

По правде говоря, Амай тоже было жарко, но как бы тяжело ни было, она не могла рискнуть и отправиться на реку. Когда стало совсем невыносимо, она закатывала штанины и рукава, заходила в воду у берега и умывалась. Но даже в этом случае приходилось остерегаться тех, кто не вполне придерживался правила о пристойном внешне виде. Приходилось тяжко. Когда же подчиненные временами докучали вопросами, она отговаривалась историей о том, как якобы чуть не потонула в детстве при переходе через реку, что это так напугало тогда, что и сейчас зайти в воду страшно.

Пока все недоумевали, один только Чжан Шицян понимал суть происходящего. Но выхода из сложившегося положения не было. Чтоб можно было смыть дневной пот и грязь, он притаскивал на ночь в палатку несколько кадок с водой. Сначала она использовала эту воду, а потом велела не носить больше, и начала уходить в ночной обход вокруг лагеря, а на рассвете возвращалась, посвежев и в хорошем настроении. Чжан Шицян был удивлён и как-то раз тихо пошёл следом. Она вышла из лагеря, разок обошла его, а потом пошла в гору.

Была глубокая ночь, но светила луна, путь в горах был хорошо виден. Чжан Шицян держался в отдалении. Вскоре, на полпути в гору, впереди послышался шум воды. Чжан Шицян уже бывал в этих местах днём и знал, что впереди есть горный обрыв с водопадом и выбитым им водоёмом.

Амай впереди уже скрылась за скалой, и Чжан Шицян, особо не задумываясь, пошёл следом. Но как только он повернул за скалу, как почувствовал впереди себя движение холодного воздуха. Он тотчас испуганно замер. Опустив голову, он увидел у своей шеи лезвие дао.

– Ты? –  Амай убрала дао. – Зачем идёшь за мной?

Чжан Шицян приходил в себя.

– Я боялся, что господин в одиночку может попасть в беду.

Амай улыбнулась, убрала дао в ножны и сказала:

– Всё хорошо. Разве ты не боишься, что, следя за мной вот так, случайно пострадаешь сам?

Чжан Шицяну стало неловко.

– Я... Я не имел ввиду ничего другого, только...

– Ладно, раз уж ты здесь, жди меня тут.

Амай развернулась, подошла к большому камню у края воды и остановилась. Обернувшись к Чжан Шицяну, она сказала:

– Я буду купаться, а ты стой и приглядывай по сторонам.

Чжан Шицян никак не ожидал, что Амай ходит сюда по ночам купаться. Он смутился, покраснел и, запинаясь, сказал:

– Я... Я... Отойду к той скале, буду смотреть, чтоб никто не подошел.

Не став ждать ответа, он торопливо отбежал в сторону.

Амай улыбнулась, сняла лёгкую броню и военную форму, оставила только перевязь на груди и короткие штаны, и с плюхом нырнула в глубокую воду.

Всё ещё удаляющийся Чжан Шицян услышал позади себя громкий всплеск, остановился и покраснел ещё больше, а затем он отошёл ещё на несколько шагов и встал спиной к водопаду. Подождав некоторое время, он вдруг вспомнил, как вглядывался днём в глубину этого водоема и не смог разглядеть дна. Он перепугался, что с Амай может случится беда, и закричал:

– Господин!

Он так не услышал ответа, раздавался только звук падающей воды. Чжан Шицян крикнул еще раз, погромче, и опять не услышал ответа. Не вынеся беспокойства, он, не обращая внимания на приличия, обернулся и опять побежал к водоему. Вернувшись, он увидел одежду на камне, поверхность же водоема была спокойной. Чжан Шицян был в смятении, он лег у кромки берега и опять громко позвал: «Господин!», а потом ещё раз: «Десятник!». В его голосе была слышна паника. Не видя на воде никакого движения, он уже хотел нырнуть сам, как вдруг увидел всплывающего человека.

Амай вытерла рукой воду с лица и спросила:

– В чем дело?

Увидев, что Амай жива, Чжан Шицян смеясь разрыдался. Потребовалось некоторое время, чтоб он, всё ещё плача, смог ответить:

– Господина не было слышно слишком долго, я подумал, что он потонул.

Видя его таким, Амай невольно рассмеялась:

– Дурачок, я доплыл до водопада и не слышал твоих криков. Твой господин с детства рос у реки, как можно утонуть в этой луже? Ты слишком боязлив.

Чжан Шицян засмеялся вслед за ней, а потом вдруг заметил в воде белые плечи, испуганно опомнился и отвернулся. Амай это не волновало, но, не желая смущать Чжан Шицяна, она тихо выбралась из воды, наспех вытерлась и быстро оделась, а затем спросила:

– Я хочу подняться на вершину, пойдёшь со мной?

Чжан Шицян краснея кивнул, Амай улыбнулась в ответ, и они начали взбираться наверх. Когда они достигли вершины гребня, на востоке уже забрезжил свет. Амай встала и подставила лицо ветру, посмотрела на далёкие горы и с улыбкой сказала стоявшему позади Чжан Шицяну:

– Разве вид наших гор не прекрасен?

Чжан Шицян посмотрел вдаль, на предрассветную дымку, на поднимающиеся из неё отроги гор, и кивнул. Он перевел взгляд на Амай, её тонкую фигурку, оставшиеся в волосах капли воды, и вновь подумал о том, как не просто ей приходится в казармах, не говоря о том, что нужно постоянно скрывать кто она на самом деле. Не каждая женщина будет находить в себе силы каждую ночь ходить в глубокие горы, чтобы искупаться. Он спросил:

– Почему господин остаётся в армии?

Амай немного растерялась, а через некоторое время обернулась и неспешно ответила:

– Из-за... отца. Ради него.

– Ради отца? – Чжан Шицян был озадачен.

Амай отвернулась и раскрыла навстречу ветру руки, закрыла глаза и рассмеялась.

– Да, ради отца!

Края её одежды забились в потоке горного воздуха. На востоке показалось солнце, в одно мгновение воздух над горами пронзило множество тонких золотистых лучей, они осветили её и резко очертили силуэт.

Стоявшему позади Чжан Шицяну показалось, что на землю спустилось бессмертное божество, и он смотрел, не в силах пошевелиться.

Дождавшись, пока в груди не утихнет, она обернулась и, как ни в чем не бывало, сказала:

– Пошли обратно.

Она начала спускаться. Чжан Шицян, наконец, опомнился и начал торопливо догонять.

Когда они вернулись в лагерь, уже шла утренняя тренировка, Чёрное Лицо занимался на плацу с солдатами. Заметив возвращающихся, он издали кивнул в знак приветствия. Амай это ничуть не задело, она чуть кивнула в ответ. Она смотрела на учебный плац и молча наблюдала за обливающимися потом солдатами.

В тех боях недалеко от Сицзэшань седьмой батальон понёс большие потери, во многих отрядах было убито по семь-восемь человек, так что большая часть нынешних солдат была завербована позже. Кто-то оставил свой дом и пришел сюда из провинций Цзянбэя, кто-то был родом из горцев.

Все они были людьми, истинно считавшими себя детьми одной матери – Южной Ся. Им недоставало только реального боевого опыта, и только.

Амай долго молча смотрела на плац, а стоявший позади Чжан Шицян боялся хоть словом потревожить. Только когда показался приближающийся Ли Шаочао, Чжан Шицян тихо предупредил её.

Обернувшись, Амай увидела неспешно идущего к ним интенданта. Подойдя, он приветствовал:

– Господин, доброе утро.

Даже не надо было ничего спрашивать, достаточно взглянуть на выражение лица Ли Шаочао, чтобы понять, зачем он явился: убедить Амай вновь отправиться в штаб и чем-нибудь там разжиться.

Амай отвернулась к плацу и продолжила наблюдать за ним, небрежно кивнула:

– Доброе.

Ли Шаочао улыбнулся:

– Господин, какое совпадение, что мы тут встретились.

Амай подумала о том, что она каждое утро бывает у плаца, смотрит за тренировкой, нет никого, кто не знал бы этого. Тем не менее, лицо её оставалось по-прежнему невозмутимым. Она тихо кивнула:

– Да, какая случайность.

На лице Ли Шаочао промелькнула тень смущения. Неловко потирая руки, он, подобно Амай, принялся наблюдать за тренировкой полураздетых солдат.

Через некоторое время она обернулась к Ли Шаочао и с неясной улыбкой спросила:

– Должно быть, господин Ли не очень хорошо себя чувствует?

Ли Шаочао не стал отрицать и улыбнувшись кивнул.

– Всякий раз, когда ваш господин отправляется в штаб, чтоб благодаря осеннему ветру выпросить что-то, он испытывает на себе ровно то же. Ты теперь понимаешь, каково это?

Поняв, что Амай видит его насквозь, Ли Шаочао стало совсем неловко.

– Господин так прозорлив, его покорный слуга ещё рот не успел открыть, а господин уже знает всё, о чем он хотел сказать. Пусть господин не укоряет меня, но разве я не назначен заведовать хозяйством? Разве я прихожу только ради того, чтоб надоедать и быть занозой в заднице?

Амай улыбнулась и ничего не ответила. Видя, что она не рассердилась, Ли Шаочао осторожно продолжил:

– Кроме того, всего лишь спросить ничего не стоит, а если не спросишь – так и не получишь. От того, что господин лишний раз побывает в штабе, вреда не будет. Даже наоборот, только пойдёт на пользу доброму имени господина. Не говоря уже о том, что советник Сюй относится к господину лучше, чем к прочим, даже главнокомандующий...

Амай мельком взглянула на него, и Ли Шаочао, не прекращая улыбаться, отчего-то вдруг прервался.

Амай несколько раз смерила взглядом Ли Шаочао и тихо сказала:

– Помнится, господин Лю некогда говорил, что господин Ли чистосердечен, но он не из тех, кто складно говорит, и на военных советах выступает редко. Кажется, господин Лю ошибся. Кажется, язык господина Ли, напротив, очень цветист.

Ли Шаочао сделал вид, что скрытой насмешки не заметил и ничего не понял. Он улыбнулся и сказал:

– То было в другие времена. Что касается ведения военного дела, нижайшему подчиненному действительно сказать нечего. Теперь я смотрю за хозяйством, забочусь, чтоб всего было в достатке. Конечно же, тут требуется больше слов. Тот, кто следит за хозяйством должен быть рачителен! Если же не так, разве можно сказать, что он делает своё дело должным образом?

От этой бодрой тирады Амай лишилась слов. Она пару раз усмехнулась и ответила:

– Ли Шаочао, ты справишься. Но мне больше не докучай. Я уже сказал, что не пойду, если что нужно – отправляйся в штаб сам. Кожа моего лица слишком тонка и уже вся истёрлась.

Договорив, она недовольно взмахнула рукавами и ушла, даже не досмотрев упражнение. Чжан Шицян поспешил следом, а Ли Шаочао остался стоять на месте. Через некоторое время он прошептал:

– Не волнуйся, правильные слова у меня найдутся...

Амай не хотела вновь идти к Шан Ичжи, но иногда всё складывается совсем не так, как хочется. В начале восьмого месяца Шан Ичжи разослал по скрывающимся в Красных горах батальонам армии Цзянбэя указ. Согласно указу, все генералы должны были собраться в штабе на Праздник осени*.

15й день (полнолуние) 8го месяца лунного года – Праздник середины осени, он же Праздник урожая, он же Праздник Луны, по нашему календарю празднуется где-то в сентябре. По своей значимости этот праздник уступает только Китайскому Новому году. 

Считается, что в этот день лунный диск «самый яркий и круглый в году». Полнота Луны (женского начала) символизирует сразу несколько важных для китайцев понятий — это символ плодородия и достатка, завершения сбора богатого урожая, единения семьи. Полнолуние в середине осени традиционно считается лучшим временем для бракосочетания.

С праздником связана легенда, существующая в нескольких вариантах. Общая канва сюжета: Чан-э, супруга искусного лучника Хоу И, выпила предназначавшийся для него эликсир бессмертия. В результате её унесло на Луну, где с той поры она обречена жить практически в полном одиночестве. Спутник Чан-э на Луне – белый лунный кролик, который толчёт в нефриовой ступе снадобье бессмертия.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Окончание главы