Слэм Глава 185. Игры с огнём (часть 1)

Глава 185. Игры с огнём (часть 1)

— Повтори.

— Рот кривоват. Глаз перекошен.

— Вот как… — послышались в ответ едкие слова Шарлотты Валенштайн. — Смотрю, ты чрезмерно умный как для обычного ученика. Наглый. Бесцеремонный. Мне кажется твой куратор совершенно не пытается перевоспитать тебя. Даже наоборот — только потакает твоему невежеству.

— Хотите занять его место?

— Это вряд ли. Хотя скрывать не буду: проучить и поставить тебя на место — охотно бы согласилась.

— Правда? Приятно. Звучит как комплимент.

— Комплимент? И близко не похоже, да и до него ещё нужно дорасти.

— Дорасти? Теперь есть к чему стремиться. Хоть какая-то цель в жизни, ибо до этого момента я, можно сказать, потерял всякий смысл…

— Как можно потерять то, чего никогда не было?

— Даже не знаю, — я пожал плечами.

— Ладно тебе, не скромничай: всё-то ты знаешь, — девушка лучезарно улыбнулась. — Но раз не хочешь открывать свой «секрет», то и не надо.

— Отвечу вашими же словами: как можно открыть то, чего никогда не было? — я засмеялся. — Знаете, интересные у вас претензии. Я бы даже сказал, претензии ради претензии. Но ладно. Будем считать — не имеет значения. Это всё? Или вас смущает что-то ещё?

— Смущает?

— Да, смущает, — повторил я. — Давайте помогу, раз у вас так туго с фантазией. Итак-итак… Что там может быть? Для начала: может, смущают плохо передающие ваши черты эти каменные поделки? — я указал в сторону парящих шедевров юношеского искусства. — Хотя… Не думаю, что вы столь мелочная и ограниченная девушка: дети только учатся и всё такое, — я издал смешок и продолжил. — Что там ещё? О, может быть, смущаю конкретно я? Понимаю, трудно пройти мимо меня… но помочь в таком случае ничем не могу: любовь, как говорится, зла… ха-ха. А может — что-то ещё? Но что бы это ни было — делать вид задетой девушки бессмысленно.

Шарлотта Валенштайн внимательно посмотрела на меня. Она всё также нечитаемо улыбалась — прикрывала истинные мысли искусственной маской. Наконец-то, она «мягко» сказала:

— Всё верно, дела до сказанного тобой мне нет. И не лень тебе так распинаться на всякие выдумки? Иногда самым ценным может оказаться обычное молчание, — её улыба стала шире. — Хочешь знать что меня смущает? Тогда для начала стоит уточнить — это не смущение, мальчик мой...

— Я не твой мальчик.

— …это сильное угнетающее и выводящее из себя раздражение. Раздражение, вызванное НЕВЕЖЕСТВОМ. САМОДОВОЛЬНЫМ НИЧЕМ НЕ ПОДКРЕПЛЁННЫМ НЕВЕЖЕСТВОМ, выдаваемым за знания. ЛЖЕ-ЗНАНИЯ. Лже-философия…

Голос Шарлотты Валенштайн резко оборвался, а лёгкое презрение, скрывающееся до этого за весёлой улыбкой, стало наконец-то просачиваться наружу.

Оставив добродушное выражение на лице, пусть и не характерное для такой обстановки «накала страстей», я сказал, пожимая плечами:

— Справедливое замечание. И не поспоришь — и не оспоришь. Минуточку.

Я отвернулся от женщины и обратился к мальчикам:

— Итак… Тоши и Кристоф, теперь можете продолжить тренировать свою концентрацию используя эти прекрасные изваяния.

Те не среагировали, однако мой взгляд быстро вернул их в реальность и заставил осознать всю «тяжесть» положения, в которое они попали. Двое кивнули.

— Адам же и Кори, можете повторить всё ещё раз с самого начала. И да, необязательно будет проще, особенно Адаму, хотя отрицать занятность твоего Шар-Вал-Ктулху я не буду… (Интересно, его можно продать?) В общем, учитывая первую попытку, теперь вы как минимум представляете, что от вас требуется.

— Хорошо… — нехотя кивнул Кори. С одной стороны ему было неловко, а с другой — до него дошло, что саму девушку «его фантазий» не сильно волновала их тренировка (и что вместе им уже никогда не быть, хах). К тому же никто не отменял негласного правила о «послушании мне». Даже подошедшая Шарлотта Валенштайн ничего не сказала на этот счёт (прямо не сказала).

Адам же — человек, которому мои слова предназначались в первую очередь, — лишь недовольно отвернулся. Он был возмущён, слегка зол и недоволен. В общем, пятилетний Звер решил погрустить, хотя ему никто не давал команды этого делать. С другой стороны: ну как можно обижать, а потом сердиться на этого щеночка?!

Хорошо обдумав свои следующие слова (очень хорошо!), я добавил:

— Если хорошо постараетесь, то после занятий можем куда-нибудь пройтись, — Адам бросил на меня подозрительный взгляд, — например, можем что-нибудь попить, — его уши по-собачьи дёрнулись, — крепкий кофе неплохо восстановить силы, — его лицо стало веселее, — а с шоколадом — молочным шоколадом — сделает вас, можно сказать, сверхлюдьми…

— …

— …

— …

Судя по выражению лиц Тоши, Кристофа и Кори, возмущаться на это счёт они не собирались.

— Однако... — я слегка ужесточил интонацию. — Во-первых, это по желанию, а, во-вторых, будете отлынивать или возбухать — вообще никуда не пойдёте.

Мой вопросительный взгляд они быстро оценили как «вызов» и уже секундой позже приступили к своей работе. Думаю, хорошее настроение Адама и его верность «куплены» лет на 50 вперёд…

Четвёрка чуть отошла и продолжила свою тренировку.

Я же повернулся к Шарлотте Валенштайн, всё ещё стоящей рядом и разрывающей меня на молекулы своим взглядом:

— Итак, о чём мы? Точно. Значит, говорите, невежество? Похвально.

Та мгновенно вышла из лёгкого ступора, взяла себя в руки, подправила надетую маску и сказала:

— Что ещё? Может, мне премию выпишешь?

— Если только Дарвина…

— Вот как! — глаза Шарлотты Валенштайн блеснули. — Не боишься, что рано или поздно, кто-то вырвет твой язык под самый корень?

— Боюсь. По ночам даже просыпаюсь в холодном поту… а иногда и заснуть не могу.

— Будь уверен, если продолжишь в таком темпе, то рано или поздно…

— Спасибо, что волнуетесь обо мне. На первый взгляд и не скажешь, что вы такая заботливая. Из вас выйдет отличная мать.

— Вот как… Хочу тебя огорчить, но это не беспокойство.

— Вы узнали, что кто-то и в правду хочет так поступить, и решили предупредить меня? Теперь буду глядеть в оба! Спасибо.

— Я бы... Сказала жалко, что этого ещё не произошло и твой язык на месте, но… Будем считать, что не говорила, потому что говорить такое преподавателю как-то…

— Неправильно?

— …Именно, — та наигранно вздохнула.

— Грустно вам приходится…

Я опустил голову и вздохнул следом за ней.

Взгляд Шарлотты Валенштайн стал пронзительнее.

— Должна признать, — резко сказала она, после недолгого молчания. Её улыбка стала ещё шире. — Подыгрываешь… Соглашаешься… Похвально! Похвально! Хотя — НЕТ: слишком предсказуемо. Слишком постно.

Я приподнял голову и вновь посмотрел на собеседника. Постно? Интересно, это попытка провокации или реальное убеждение?

Предсказуемо? Интересно, если всегда отвечать кому-то в конце: «Это предсказуемо» или, как вариант: «Очевидно», будешь ли выглядеть умнее и продуманнее? («Вода состоит из оксигена и гидрогена… — Да что ты? Это же так оче-е-е-ви-дно…»)

— Подыгрываю? — удивлённо сказал я. — Да нет, я вполне серьёзен…

— Ты не поверишь, но я тоже вполне серьёзна. Серьёзна, как никогда раньше.

— Ясно. Уж не знаю, что там у вас за комплексы и недопонимания с «невежественностью», но могу предположить — лишь предположить, — что иногда быть в чём-то чрезмерно уверенным может оказаться неполезным. Как минимум потому, что, в конце концов, можно оказаться неправым и остаться в дураках…

— Ха-а, хочешь сказать, что невежественна здесь я?

— Разве я такое говорил?

— Мальчик мой~

— Я не твой мальчик.

— …я тебя вижу насквозь: вкладывать какой-то «скрытый смысл» в свою белиберду — твой конёк. Хотя должна огорчить, если все эти скрытые подтексты кому-то и кажутся чем-то тонким и пафосным, то только тебе.

— Вы меня практически раскусили… Это так заметно?

— Твоё общение с другими преподавателями, учениками и людьми в целом — говорит само за себя.

— Вы подслушивали?

— Нельзя?

— Почему же, — мягко сказал я, — можно. Просто буду чаще упоминать вас в разговоре и делать комплименты. Слышал, людям нравится слушать, как о них говорят что-то приятное, даже если делают вид, что не нравится.

— Например: «Она и вправду довольно миленькая, ещё и волосы такие белоснежно-белые…»? — пронизывающе и высмеивающе сказала Шарлотта Валенштайн. Её «атакующе-обвиняющий» стиль общения помогал скрыть ярость и злость и не потерять надетую маску. И стоило отдать должное, в целом и общем она более-менее справлялась. — Ты прав, таких как я и вправду нечасто встретишь

— Прекрасная память, — заметил я. — Или… Вам просто  любо-дорого каждое моё слово? Приятно-приятно… Но всё же вам стоит быть аккуратнее, ведь если этот мальчик начнёт ревновать, — я указал в сторону пытающегося сконцентрироваться Кори (мальчики стояли поодаль, но разговор слышали), — то уже сегодня вечером меня могут найти мёртвым среди вон той груды камней.

— Правда?! — та посмотрела на смутившегося мальчика, а затем добавила, послав ему одобрительный жест. — Постарайся уж!

Кори промолчал.

Я тоже проигнорировал этот ход, пусть он и был хорош, и продолжил говорить дальше:

— Но и это ещё не всё. Раз я вам нравлюсь, то вынужден предупредить: у меня уже есть одна знакомая-MILF-а…

— Кх, — Шарлотта Валенштайн издала слабый кашель.

— …и мне кажется, что она очень ревнивая… Иной раз даже создаётся ощущение, будто она всегда следит за мной, будто ходит по пятам и прожигает дыры на затылке своим взглядом… Хотя вроде как находится в другой стране.

— …Кх. Вот как? Очень интересно. Красноречивый невежественный параноик, который любит издеваться над младшими и кадрить старых женщин… Это даже не характеристика, а практически диагноз… Находка для врача.

— Вряд ли. Вполне распространённая комбинация. Было бы чему быть находкой, — сказал я и замолчал.

— …И это всё?

— И всё.

— И всё?.. Больше ничего не скажешь?

— Нет.

— Как жаль, как жаль… — наигранно поражалась та. — А мог бы пафосно заметить — как ты умеешь, — что я назвала себя старой женщиной… Вроде весь такой острый на язык, а чуть ближе — и ничего.

Серьёзно?

— Правило жизни, пусть будет №14 пункт 88: никогда не ведись на слова или словестные «проколы» людей вроде вас.

— Вот как?! Людей вроде меня?

— Да, вроде вас. Уверенных в своей неправоте и повторяющих её из раза в раз.

— Значит, всё-таки отказываешься признавать свою невежественность…

— Разве я, — добил я её, — такое говорил?

— Ох… — лицо Шарлоты Валенштайн слегка исказилось, но быстро пришло в обычный вид. Девушке порядком надоело биться головой об стену — безрезультатно биться. И если поначалу ей казалось, что она лишь делает вид что бьётся и быстро проломит преграду, то после появившейся трещины и кровотечения во лбу, к ней пришло понимание реальности — понимание всей твёрдости стены и хрупкости головы.

Я пожал плечами:

— Дело не в том, кто из нас невежественен, а кто «вежественен», а в том, что вы несёте какую-то чушь и занимаетесь явной провокацией. Хотя… Будь на вас маска Бакэнэко я бы ещё мог закрыть на это глаза… но… — понизив голос, я резко замолчал.

Та с непонимающим выражением уставилась на меня.

— Бакэнэко?..

— Это маска кошечки.

— В смысле… КОШЕЧКИ? — глаза Шарлотты Валенштайн загорелись ярче обычного.

— В прямом. Кошечки-демона.

— И ты ещё говоришь, что я несу чушь?! — вспылила та, но быстро успокоилась (и, возможно, мысленно упрекнула себя за этот неконтролируемый порыв). — Кошечки… Демоны… — протянула она, взяв себя в руки. — Да уж, диагноз всё серьёзнее и серьёзнее…

— Он настолько серьёзен, что вы даже не представляете, ха-ха…

— Не представляю? Да ладно…

— Знаете, создаётся ощущение, что… вам не очень хорошо. Даже капиллярчик в правом глазе лопнул. Вам не плохо?

— Плохо? Не-е-т, не плохо… Мне хорошо, очень даже хорошо~ — пропела девушка. — Но было бы ещё лучше, прикуси ты случайно язык, он у тебя чрезмерно длинный.

Учитывая смешок и тон, каким было сказано предложение, заподозрить Шарлотту Валенштайн в дискриминации бедного студента было трудно.

— Ха-ха, — я оценил юмор девушки, — думаю, это было бы больно. Да и знаете, я никогда его не прикусывал, тем более случайно. Я даже никогда не падал на ровном месте, как это бывает у людей. Разве что, под лёд проваливался, но там двоякая ситуация была… а ещё меня как-то толкнули, если так можно выразиться, я тогда чуть не сломал какую-то ценную штуку. Хотя… Что может быть ценнее моей жизни, ха-ха.

— Например, спокойствие и жизни других? — едко заметила девушка.

— Звучит как серьёзный упрёк, мисс Валенштайн. И что, вы бы меня убили, ради своего спокойствия?

— Смотрю, ты так оживился… Так оживился… Любишь поговорить о себе? Во-первых, задав вопрос, ты перекрутил мои слова себе в угоду, думал, я не замечу? Во-вторых, я пошутила, хотя… да, убить одного наглого, бесцеремонного, невежественного человека — предложение и в правду заманчивое.

— Радует, что вы преподаватель, — улыбнулся я, — поэтому вам придётся воздержаться от причинения боли бедному студенту… Да и промышлять таким не самое законное мероприятие.

— И то верно. Времена, когда провинившихся подвешивали за большой палец давно прошли…

— Разве такое было?

— Где-то, может, и было…

— Даже страшно представить… Так что, сожалеете, что вам запрещено пытать детей?

— ЧТО?! Кх, — девушка быстро взяла себя в руки. — Смотрю, опять пытаешься переврать мои слова. Сожалею? Не-е-т, не сожалею. Незачем. Или… — её тело слегка двинулось вперёд, ближе ко мне. — Ты думаешь, что я побоюсь причинить тебе боль из-за каких-то формальностей?

— Да, боитесь. Иначе не провоцировали бы меня с самого начала, ожидая при этом ответной реакции или эксцентричного необдуманного действия.

— Какой мнительный…

— Есть немного. Но это не безосновательные доводы: вы уверенны, что я не побоюсь поднять на вас руку. Но поступив так, я развяжу и ваши. Вот чего вы хотите. Вы ведь считаете меня невежественным.

— Вот как! — Шарлотта Валенштайн улыбнулась и чуть отпрянула, а затем, как и полагается людям её характера, —  быстрым, но довольно спокойным и утончённым движением, заехала мне по лицу.

Самым недовольным, возмущённым и, наверное, расстроенным во всей этой ситуации остался Адам. (Несомненно, Адам.) Другой вопрос, что именно его возмутило: то, что меня посмели ударить или то, что так можно было поступить в принципе (и чуть ранее он многое упустил?).

Щека слабенько жгла. А кисть девушки ещё какое-то время была зафиксирована на лице.

— Пощёчина? — я закатил глаза. — Серьёзно?

— Я уж понадеялась, что ты пафосно парируешь… Да уж, и вправду: видом пышный, а нутром никудышный.

— Парировать? Что ещё? Может завалить и выпороть?

— Звучит конечно красиво, но на такое ты не способен. Так что не стоит преувеличивать и бахвалиться.

— Здесь вы правы. Я и в правду плохой кандидат для решения проблем с вашей неудовлетворённостью.

— …Я… что…

— В общем, — подытожил я, — патовая ситуация. Хотя шах и мат тоже возможны. Только… Не будем уточнять, от кого и кому. Будем считать, что одна из сторон уступает.

— Самонад…

— Стоп, стоп и стоп, — грубо перебил я. — Мы ещё не разобрались с вашей «невежественностью»…

— Моей?

— …а вы уже начинаете ворошить «самонадеянность», как глупый ребёнок пчелиный улей. Незачем скакать от одного к другому, как блоха от собаки к собаке.

Насильно проглотив мои слова, Шарлотта Валенштайн собралась и медленно ответила:

— …Сколько красочных сравнений! Признаю, мне даже начинает нравиться. А вот на счёт «ворошить» и «скакать» — зачем останавливаться на том, что и так ясно и не нуждается в разбирательстве?! — она скорчила удивлённую гримасу.

— Затем, — я слегка понизил голос и повторил то, что повторял уже несколько раз, — чтобы в навешивании ярлыков на бедных студентов, случайно не упустить из виду своё СОБСТВЕННОЕ НЕВЕЖЕСТВО, — последние слова я сказал тем тоном, которым их обычно произносила сама девушка.

— Ну вот, ты снова… — хотела было начать та, но я продолжил давить, не слушать и выводить.

— Я понимаю, трудно признать свою неправоту и своё невежество. Особенно, когда вы уже взрослая сформированная личность…

— Может прекр…

— …Но все мы ошибаемся. Все бываем время от времени неправыми или, как вы сказали в самом начале, выдаём лже-филосовские мысли за истину. И это нормально: на самом деле наше отношение к тем или иным вещам — чистой воды субъективизм. Когда мы читаем или слышим те или иные высказывания, они нам либо близки, и мы соглашаемся с ними, либо нет — и отвергаем.

— …

— И не имеет значение: это малоизвестная идея старого параноика о вселенском заговоре котиков, который изолировался от всех в Шервудском лесу и поклоняется им как высшей форме жизни, или признанное большинством мнение, что дети — цветы жизни. Что то, что то — субъективные утверждения. Можно лишь соглашаться или не соглашаться с ними. Но как «согласие» так и «несогласие» не делают какое-либо утверждение абсолютным или исчерпывающим. Есть лишь те «за» и те «против», на которые горазда ваша (больная) фантазия и (скудные) знания… Но знаете в чём проблема, мисс Валенштайн?

Притихшая, недовольная, возможно, обозлённая, что её отчитывают и промывают мозги, белокурая девушка не ответила.

— Проблема в том, — продолжил я. — Что иногда люди как раз и страдают тем, что придают мыслям и утверждениям абсолютный окрас, полностью отрицая даже малейшую вероятность противоположного мнения, игнорируя доводы, свою неправоту или даже любую возможность своей неправоты. И именно этим вы сейчас и занимаетесь (страдаете). Не так ли?

— Я…

— Молчите? Правильно. Иногда молчание и в правду что-то очень ценное. Так вот: даже если всё сказанное сейчас является моими субъективными лже-филосовскими мыслями, основанными исключительно на мелких наблюдениях, вам не кажется, что мне приходится говорить слишком очевидные вещи, чтобы донести свою мысль до такого взрослого и, на первый взгляд, неглупого человека, как вы? Приходится общаться с вами как с ребёнком… Простите, не так. НЕВЕЖЕСТВЕННЫМ ребёнком. Так будет правильнее.

Шарлотта Валенштайн молчала. Лучший способ «бить» человека — бить его же оружием.

Приняв на себя её срывающийся взгляд, я отвернулся так и не дождавшись ответа. Посмотрел на притихших и тренирующихся мальчиков, косо поглядывающих на нас. За всё время разговора они сделали так много, что практически ничего. Но в этот раз сильно ругать я их не собирался.

— Почему халтурим? — упрекнул я.

Однако… Голос из-за спины ответил раньше. Тихий, холодный, пронизывающий голос, будто умирающий шепчет на ухо. Даже Хаён было далеко до такого уровня холодности.

— Думаешь, — сказал он, — я позволю тебе помыкать собой?! Пойду на поводу у кого-то вроде тебя?! Несносного ученика ничего незнающего о жизни?! Говорящего напыщенными пафосными словечками, подсмотренными невесть где и повторяемыми с умным видом?! Думаешь я такая наивная и глупая?! НЕТ И НЕ…

— Во-первых, все мы повторяем и выдаём за свои мысли то, что уже было озвучено кем-то ранее, так что… Во-вторых, вы говорите, что не пойдёте на поводу у кого-то вроде меня? — я улыбнулся и наклонился ближе к девушке. — Всё зависит от того, чем именно является это «поводу». И если мы говорим о той лживой напущенной доброжелательности, с которой вы подошли ко мне, то… когда вы полностью избавились от неё и открыли истинное презрение… — я пожал плечами, — …вы уже пошли на поводу у кого-то вроде МЕНЯ, моя милая девочка с белоснежно-белыми волосами. Хотя извините… Не так. Моя НЕВЕЖЕСТВЕННАЯ милая девочка с белоснежно-белыми волосами. Так правильнее.

— !!

Испепеляющий взгляд.

Перекошенный глаз.

Кривая улыбка.

Взмах!

Однако…

Шууух…

Прежде, чем нежная ручонка Шарлотты Валенштайн успела коснуться какой-либо части моего тела — мгновение — между нами образовался слой воды — ещё мгновение — девушка пулей отлетела назад и упала на спину.

— Позволить один дружеский удар, — мягко заметил я, — это ещё куда ни шло, но вот делать из себя манекен для битья — тут уж нет. Вы же не вздумали отыграться и выпустить свою злость на мне? Я, между прочим, не подушка для битья. Если не справляетесь, то меня уж точно незачем винить. И срываться на мне, между прочим, тоже не нужно.

— Ты… — быстро приподняв торс, а затем и полностью встав на ноги, Шарлотта Валенштайн уставилась на меня. — Подслушивал?

— Нельзя?

— …

— Но знаете, будь я на вашем месте, меня бы больше волновал тот факт, что я не успел среагировать на атаку обычного студента…

— Это… — очень недоброжелательно начала девушка, она была явно не в себе. (Ясно одно: простым признанием своей неправоты это уже не закончится.)

В отличие от предыдущего происшествия с каменными изваяниями, внимание окружающих к этому было сильнее. Куратор даже встал и хотел было подойти, но увидев, как Шарлотта Валенштайн быстро поднялась на ноги, передумал. Видимо, «зная» нас обоих, решил оставить молоту и наковальне разобраться в своих разногласиях самим. Хотя судя по выражению лица, он ещё обдумывал, как правильно поступить.

Другие преподаватели, которые уже подходили к нам, были остановлены самой девушкой, которая направила на них резкий взгляд и сделала жест рукой.

«Он — моя добыча, — намекала она. — Я убью, расчленю и съем его с лучшим соусом. Если понадобиться, даже переварю кости. Помешаете — пострадаете». (Или как-то так…)

— Заметь… — Шарлотта Валенштайн наконец-то пришла в себя, обратилась ко мне и даже вернула свою лживую улыбку, хотя скрыть свои настоящие эмоции она была не в состоянии. Отчего её улыбка напоминала натянутую скобами улыбку жертвы маньяка. — …Первым магию развязал ты, — но как бы она не старалась успокоить себя, голос оставался всё таким же холодным.

— Я? Разве? Ну… Может быть… Теперь меня исключат? Грустно, а я ведь только перевёлся… Но так уж и быть, я смирюсь…

— Нет, не спеши, — быстро «успокоила»  Шарлотта Валенштейн, улыбнувшись шире. — Достучаться до тебя словами, как до нормальных детей не получилось — признаю. Но… Это не значит, что я отказалась от идеи преподать тебе ценный жизненный урок… Например, обижать всех и каждого ни с того ни с сего — плохо, атаковать беззащитных девушек — тоже плохо. Но разъяснять тебе это словами бессмысленно. Поэтому придётся использовать более действенные методы, пусть это и будет физическое вмешательство…

— Физическое вмешательство? — прервал я. — Если это не что-то эротическое или пошлое, то я вынужден отказаться…

— Кх… — кто-то и где-то подавился.

— Всё дурака валяешь, да? — спросила девушка и, не сдерживаясь, добавила. — Как же сильно… Как же сильно я хочу поставить тебя на место!

— А преподавателям такое вообще можно говорить и делать?

— Не имеет значения, — Шарлотта Валенштайн стала подходить ближе. — Я же говорила, в твоём случае, меня не сильно заботят формальности.

Я задумался, улыбнулся и ответил:

— Что сказать — справедливо.

Затем поманил её рукой — приготовился утихомиривать озверевшую милашку с белоснежно-белыми волосами, предвзятым отношением к неизвестным людям и скверным характером, прикрытым лживой доброжелательностью. (И эта девушка ещё придумывает мне диагнозы?)

Окончание главы