Тот, кто нас воскресил Глава 18. На перепутье II. Конец принципам

Глава 18. На перепутье II. Конец принципам.

 Когда Пантелеймон услышал о том, что сейчас в камеру для пыток приведут его товарищей, пленник был, с одной стороны, рад возможности вновь увидеть своих друзей. Всё это время он продолжал усиленно гадать о том, какая участь могла их постигнуть, однако он не решался спросить об этом у Игнатия прямо, потому что таким образом показал бы советнику свою уязвимость. Тем не менее было также кое-что, заставившее Пантелеймона серьёзно забеспокоиться. Всё это время ему удавалось не уступать требованиям советника только потому, что под угрозой была лишь его собственная жизнь. Имея в запасе порядком четырнадцати душ, узник мог не страшиться за свою участь, тем более он итак уже умирал не один раз и отчасти даже желал скорого конца. Теперь же правила игры поменялись, ставки возросли, и Пантелеймон отнюдь не был уверен в том, что он готов на такие риски.

– Я вижу, ты уже начинаешь нервничать, – с лёгкой усмешкой заметил Игнатий, словно прочитав мысли заключённого, в ответ на что последний как можно ироничней возразил.

– Ничуть, просто думаю о том, как будут смеяться мои компаньоны, когда увидят своего лидера в столь нелепом положении.

– О, насчёт этого можешь не беспокоиться, – протянул с иронией советник. – Я заранее позаботился о том, чтобы все трое не смогли говорить. Мы же не хотим, чтобы их слова ободрения ненароком повлияли на твой конечный выбор?

Наконец, дверь в камеру открылась и в помещение по одному ввели Вито Марсело, Тэсию Джуно и Пеона Пизайоса. Их ноги и руки были скованы цепями точно также как и у Пантелеймона, однако в остальном все они выглядели относительно целыми и невредимыми. Одно только смутило узника, то, что у всех трёх его спутников были во рту кляпы, кроме того...

– Странно, что-то я не вижу здесь ещё одного, – произнёс как можно более равнодушно Пантелеймон, словно отсутствие Кристиана Рольфа его напрочь не волновало.

– Лорд Рольф? Он, как и ты, представляет большую ценность для Империи, и поэтому с ним я намерен провести беседу отдельно.

– Понятно.

Теперь Пантелеймон мог, по крайней мере, не беспокоиться о своём друге, а вместо этого полностью сосредоточиться на новом этапе «переговоров».

– Как видишь, пока что все твои друзья живы, – между тем заявил Игнатий, в то время как всю троицу посадили в те же кресла, что и Пантелеймона.

– То же, как долго они будут оставаться такими, будет зависеть лишь от тебя! – заявил с угрозой советник. – Прими наше предложение, и тогда вы все будете свободны! Продолжишь упорствовать, и я на твоих глазах буду по очереди их убивать? Что скажешь?

Наступила небольшая пауза, во время которой Пантелеймон с ничего не выражающим лицом пытался найти выход из этого сложного положения. В конце концов, единственный план, который пришёл к нему в голову, был чреват тем, что его спутники могли навсегда от него отвернуться и даже возненавидеть. Впрочем, Пантелеймон был готов и к такому исходу. Его глаза внезапно засияли зелёным светом, а от всего тела стала исходить аура, источавшая огромную мощь. Обладатель этой пугающей силы зловеще засмеялся, после чего чужим голосом полным холода и злобы заявил.
– А-ха-ха-ха! Что же, давай! Порадуй меня! Если хочешь убить их, вперёд! Я не буду возражать! Гибель этих ничтожеств никак не тронет моё сердце! Каждый из этих глупцов сам подписал себе свой приговор, когда наивно решил последовать за мной, несмотря на моё предупреждение!

После этих слов все трое спутников отчаянно замычали. Лицо Вито источало праведный гнев, Тэсия явно желала что-то спросить, что касается Пеона, то в его мокрых глазах не было ничего кроме печали и скорби.

– Ты блефуешь! – возразил Игнатий, пытаясь перекричать мощный гул, исходивший от ауры Пантелеймона. – Уверен, сейчас ты так спокоен только потому, что в любой момент сможешь их вернуть, если только пожелаешь.

– Ошибаешься, советник! Можешь спросить у любого из них! Все подтвердят, что по обоюдному согласию я не несу ответственности за их жизни и не стану воскрешать тех, кто однажды итак удостоился моей милости!

Наступила новая пауза, во время которой теперь уже Игнатий решал, как поступить дальше. Казалось, что в этом противостоянии обе стороны зашли в тупик, как вдруг тайный советник внезапно усмехнулся и, достав из складок своего серого одеяния нож, промолвил.

– В этом нет необходимости, Пантелеймон! Допустим, ты, в самом деле, не боишься гибели своих товарищей, и таким путём я не смогу сломить твою волю, НО….. Что будет, если вместо того, чтобы просто убить этих троих, я начну подвергать их страшным пыткам и мучениям прямо у тебя на глазах, пока каждый из них не сойдёт с ума от боли? После этого, даже если ты исцелишь их тела, это будет уже бессмысленно, ведь их разум окажется навсегда искалечен, и вина за это будет лежать целиком тебе!

Узник направила на Игнатия взгляд полный гнева, после чего устрашающе спросил.
– Ты же не думаешь, что, выбравшись отсюда, я не отплачу тебе за это?!

– Конечно, нет! Только, что твоя расправа изменит? – стоически пожал плечами советник. – Как и ты, я совершенно не волнуюсь о своей жизни, поскольку меня не заботит ничего кроме блага Аврелии!
– А что если я начну пытать и тебя?!

– Изволь, только, сомневаюсь, что у тебя хватит духу, так что хватит пустых угроз, и прими, наконец-то, решение?!

Ужасающая аура вокруг Пантелеймона исчезла, однако сам пленник больше ничего не сказал.

– Будь, по-твоему. Итак, с кого бы начать? – злобно усмехнулся советник, пробежавшись взглядом по троим пленным.

Те в ответ начали что-то отчаянно мычать. Казалось, что Вито Марсело силился крикнуть, чтобы выбрали его. Игнатий это заметил и, правильно расценив поведение старика, неприятно улыбнулся, после чего, вновь посмотрев на Пантелеймона, заявил.

– Что же, при таком раскладе, эффективней всего будет взять именно того, кто из них больше всех для тебя дорог? Не желаешь дать подсказку?

Пантелеймон не ответил, и тогда Игнатий, направив нож на Вито Марсело, вслух пробормотал.

– Может быть, это старик патрицианец? Он же был твоим капитаном на службе в Королевстве, а это хоть что-то, но должно значить.

Сказав это, Игнатий бросил быстрый взгляд на лицо пленника, однако, не прочтя на нём ожидаемых эмоций, перевёл нож на Тэсию.

– Тогда, как насчёт девчонки Джуно? Меня самого воротит от неё та же, как и от её лживого деда, однако выглядит она довольно миленько, так что, кто знает, не было ли у вас романа? – спросил Игнатий, после чего сделал лёгкий порез на её щеке, от чего беловолосая девушка испуганно задрожала.

На этот раз реакция Пантелеймона порадовала Игнатия больше. Теперь на его лице был отчётливо прописан страх за участь подруги, однако, посчитав такую реакцию ещё не достаточно сильной, Игнатий направил своё оружие на Пеона. Без лишних слов советник нанёс быстрый удар ему в грудь, остановив свою руку лишь в сантиметре от места попадания. Между тем тот ужас, что отразился в этот момент на лице Пантелеймона, был красноречивей любых слов.

– Всё понятно. Не знаю, кто для тебя это мальчик, но, похоже, один его вид вызывает у тебя сильную жалость. В таком случае не обессудь…

– Довольно, Игнатий! Это уже слишком! – внезапно раздался чей-то гневный голос позади советника.

После этого из тени неожиданно вышел тот самый незнакомец, о котором спрашивал Пантелеймон ещё в начале своего прихода и который в течение всего это времени лишь безмолвно наблюдал за происходившими событиями.

  Человек откинул с головы свой серый капюшон, и тогда все увидели светловолосую голову мужчины лет двадцати восьми с красивым лицом и тёмно-золотистыми глазами. На его челе покоился зубчатый обруч, носить который мог лишь титулованный правитель одного из четырёх крупных государств Этны.

– Ваше Величество? – тут же произнёс вопрошающе Игнатий, чем подтвердил догадку Пантелеймона, и его товарищей о том, что перед ними находится ни кто иной как сам правитель Аврелии.

– Почему вы меня остановили? – как можно более озадаченно поинтересовался советник, на что монарх с готовностью заявил.

– Ты зашёл слишком далеко, Игнатий! Твои методы просто недопустимы! Я не позволю пытать людей в моём присутствии, и уж, конечно, я нахожу неприемлемым то, как ты обращаешься с господином Пантелеймоном!

– Но…, мой император, я всего лишь хотел…

– Выйди вон, Игнатий! Я хочу поговорить с нашим гостем наедине! Да, и уведи отсюда всех своих людей!

– Ваше Величество, но ваша охрана...

– О чем, по-твоему, я должен беспокоиться?! Все эти пленники связаны и не могу причинить мне вреда, а, если даже и смогут, то я сочту это достойным возмездием за проступки своих глупых слуг!

– Как вам будет угодно, – поклонился Игнатий, после чего, махнув рукой находившимся в помещении агентам, дал им команду, чтобы те ушли обратно через потайную дверь.

Прежде чем уйти самому и забрать с собой всю остальную свиту, Игнатий, в последний раз посмотрел на монарха, и легонько кивнул головой.

 Оставшись вместе с пленными наедине, император первым делом величаво поклонился, после чего самым что ни на есть искренним тоном заявил.

– Прежде всего, Пантелеймон, я бы хотел перед тобой извиниться. Несмотря на то, что лично ты не нарушил никаких законов Империи, мои слуги всё равно объявили тебя в розыск, а затем схватили и бросили в темницу, словно какого-то разбойника.

– Если вы всём знали о происходящем, то почему же сразу это не остановили? – задал довольно резонный вопрос Пантелеймон.

– Сведения о делах Игнатия дошли до меня слишком поздно, – ответил с неловкостью император, после чего от волнения начал расхаживать из стороны в сторону. – Если бы я не настоял на своём личном присутствии при допросе, уверен, он бы так и продолжил замалчивать правду, а, может быть, сразу приступил к пыткам без предварительных обсуждений.

– Значит, вот почему он так старательно пытался доказать мою «вину»? Ему было важно убедить вас, что его действия не были безосновательны? – предположил заключённый.

– Верно, однако Игнатий забыл, что изначально я велел ему не схватить тебя, а только лишь привести ко мне. Кроме того я никогда не собирался силой вынуждать тебя служить моей стране.

– А, выходит ваш советник просто слегка перестарался? – ироничным тоном спросил Пантелеймон.

– Боюсь, что да. Такое с ним бывает, – не поняв иронии, ответил Бонифатий. – Честно говоря, всё, что он сейчас тебе наговорил про рост военной мощи Аврелии и твоё участие в нём это лишь не более чем его собственные желания. Сам я никогда не хотел начинать новые войны в Этне и уж тем более использовать в них такую страшную магию как воскрешение мёртвых.

– Очень хотелось бы верить.

– Это правда, – приложив руку к сердцу, заверил собеседника император. – На самом деле, истинная причина, по которой я пригласил тебя сюда, гораздо проще. У меня есть небольшая просьба, Пантелеймон, и если ты её выполнишь, мы сможем уладить это неприятное недоразумение.

– Что за просьба? – спросил с подозрением узник, впрочем, уже догадываясь, о какой единственной вещи могли попросить человека с его способностями.

– Пожалуйста, верни мне мою жену Минерву! – воскликнул с надрывом Бонифатий.

– Нет, – тут же ответил без малейших колебаний Пантелеймон.

– Молю тебя! Прояви милосердие! Без неё моя жизнь пуста, а правление обречено на неудачу! Лишь её великий ум может спасти Аврелии и спасти меня! – закричал монарх и упал на колени.

– Встаньте, Ваше Величество! Чтобы вы ни делали, мой ответ останется неизменным! Я никогда не станут воскресать тех, кто умер настолько давно, как она! Это часть моих принципов! Кроме того, даже если я бы и согласился, уверен, её тело настолько истлело, что уже просто не пригодно для оживления!

– Нет, именно в этом ты точно ошибаешься! – горячо возразил император. – В катакомбах Дэрии тела умерших могут храниться очень длительное время, при этом не подвергаясь разложению! Моя же Минерва умерла всего два года назад и с тех пор так и лежит в прежнем виде, словно она просто спит!

– Даже если так, это всё равно не важно, потому что мой ответ остаётся прежним! Нельзя нарушать законы природы по одной лишь своей прихоти и разрушать границы между миром живых и мёртвых! – покачал головой пленник.

– Тогда, что делаешь ты, Пантелеймон?! Разве странствуя по миру и оживляя всех, кого попало, ты не противоречишь своим же принципам?! – с вызовом бросил ему Бонифатий.

– Вовсе нет, – спокойно возразил узник. – Те, кого я воскрешаю, это чаще всего просто смертельно больные или же тяжело-раненные люди, которых я обычно лично добиваю, чтобы потом оживить, пока их души ещё не отошли в мир иной. Изредка я спасаю и уже мёртвых людей, однако лишь тех, кто погиб не позже суток до своего воскрешения. Вы же предлагаете вернуть человека, ушедшего целых два года назад! Это слишком долгий срок!

– Какая разница, если воскресить можно любого?!

– Ваше Величество, послушайте себя?! Вы представляете, что будет, если ваша жена, в самом деле, вернётся?! Думаете, она будет точно такой же, как и прежде? А если даже и будет, то, как отреагирует Ваша страна, нет, как отреагирует весь мир на это известие?! Нельзя скрыть возвращение к жизни такой известной особы как императрица! Эта новость обернётся катастрофой, и я не хочу быть причастным к тому, что она за собой повлечёт!

– Значит, ты отказываешься мне помочь? – спросил сухо Бонифатий, словно он до этого напрочь не слышал ничего из аргументов собеседника.

– Да, отказываюсь! – подтвердил немного раздраженно Пантелеймон. – И когда-нибудь вы сами поймёте…

– В таком случае, прости, но у меня не остаётся иного выбора!

Император подошёл к двери камеры, и крикнул, стоявшему за ней человеку.

– Игнатий, можешь возвращаться! Твой второй план провалился, так что продолжай делать то, что начал!

После этих слов дверь в камеру резко распахнула, и помещение тут же наполнилось агентами Особой службы во главе с тайным советником.

– А ты ещё более упрямый, чем я думал, Пантелеймон! – усмехнулся Игнатий, входя в камеру так, словно десять минут назад император не выставил его в немилость. – Кто бы мог подумать, что даже после столь тщательно разыгранного спектакля ты предпочёл не пойти навстречу своему чудесному спасителю, а вместо этого решил продолжить и дальше испытывать наше терпение!

– Вот значит как? Вы запланировали это всё с самого начала? – спросил Пантелеймон мрачным тоном.

– Разумеется! – ответил гордо император. – Неужели, ты, правда, поверил, что я был не в курсе того, чем занимается моя собственная тайная полиция?

– Разве что ненадолго, – признался с кислой улыбкой узник.

– Как можно?! – воскликнул возмущённо Игнатий. – Я предан императору душой и телом, и никогда бы не стал скрывать от него ничего, что могло бы представлять для него важность! Тем не менее управлять поданными при помощи подобной иллюзии довольно удобно! Рассуди сам, жители Аврелии видят лишь доброго и справедливого правителя, который делает всё ради их блага! С другой стороны, кто же тогда виноват, скажем, в увеличении налогов или иных тяжких государственных решениях? Ответ – это, конечно же, злой и жестокий Игнатий Петрониус, тайный советник и ненавидимый всеми чиновник, который при помощи лжи и обмана не даёт императору узнать правду о бедах своих подданных!

– И вы, в самом деле, согласны взять на себя на такую роль?

– За Императора, конечно же, согласен! А теперь, давай продолжим!

Игнатий вновь достал свой нож и, приставив его на этот раз к правому глазу Пеона, сурово произнёс.

– На этот раз я говорю совершенно серьёзно! Или ты клянёшься исполнить просьбу его Величества, или этот щенок прямо сейчас лишится одного своего глаза!

Пантелеймон опустил голову вниз, однако так ничего и не ответил.

– Может быть, вопли отчаяния твоего друга помогу тебе лучше прийти к верному решению?

Игнатий вынул кляп изо рта Пеона и тот немедленно закричал

– Г- господин Пантелеймон, не… не надо!

– Пеон…

– Н-не соглашайте! Я в-выдержу это!

– Какая храбрость! Неплохо для уроженца Тирании! Ну, что скажешь, Пантелеймон?

– Нет…, я! Я… не вправе! Если сделаю…, назад дороги уже не будет! – пробормотал он, после чего в отчаянии закричал, обращаясь к императору. – И вы это допустите?! Ладно, если хотите кого-то резать, то режьте меня, но почему же должен страдать мальчик его лет?!

– Потому что именно его страдания на тебя лучше всего подействуют! Думаю, Игнатий не ошибся с выбором! – сухо ответил император, после чего властно заявил.

– Я предлагал тебе иной выбор! Я даже встал перед тобой на колени, нарушив все немыслимые правила и нормы, однако ты предпочёл эгоистично отказаться, хотя речь идёт даже не о воскрешении легионов солдат, а всего об одном дорогом мне человеке!

– Вы не понимаете, о чём просите!

– Нет! Это ты не понимаешь, что единственный способ прекратить пытки, подчиниться! Игнатий, давай!

Советник совсем легонько вонзил нож, после чего камеру огласили первые крики нескончаемой боли Пеона.

– АААА! ААА!

Пантелеймон задёргался всем телом и теперь выглядел так, словно пытался закрыть свои уши, однако цепи вокруг его рук не давали ему это сделать, и поэтому он вынужден был продолжать это терпеть.

– ПРЕКРАТИ! РЕЖЬ ЛУЧШЕ МЕНЯ!

– НЕТ! Я продолжу вонзать нож и дальше, пока не услышу от тебя внятное согласие!

Вслед за этими словами советник пронзил глаз ещё глубже, и оттуда полилась кровь.

– АААА! ААА!

После этого Пеон уже не просто кричал от боли, а начал судорожно дёргаться в конвульсиях, как будто от пытки мальчик вот-вот умрёт.

– СТОЙТЕ! Я СДЕЛАЮ ЭТО! Я ВОСКРЕШУ ИМПЕРАТРИЦУ! ТОЛЬКО ОСТАНОВИТЕСЬ! – закричал в безумно неистовстве Пантелеймон.

– Очень хорошо, – кивнул советник и тут же вынул лезвие. – Мой император?

Бонифатий кивнул. Его лицо побледнело, и было видно, что перенесённая сцена далась ему не намного легче, чем Пантелеймону.

– Скорее зовите целителя! – между тем закричал Игнатий, обращаясь к своим слугам.

Вскоре в камеру прибыл священник в зелёных одеждах, который без лишних слов начал использовать магию света и понемногу заживлять глаз Пеона, видеть которым его владелец не сможет, правда, уже никогда.

Пока же происходило исцеление, Пантелеймон завёл с императором следующую беседу.

– Я готов поклясться, что исполню вашу просьбу, однако у меня есть два обязательных условия.

– Говори, – немедленно согласился Бонифатий. – Золото и титулы…

– Не нуждаюсь! – отрезал презрительно пленник. – В первую очередь для воскрешения императрицы мне понадобится одна живая душа!

– Что это значит?

– Всё просто. Кто-то из ваших слуг должен принести себя в жертву для ритуала, и жертва эта должна быть абсолютно добровольной, в противном случае я отказываюсь вам помогать!

– Понятно, – не стал спорить Бонифатий. – А что за второе условие?

– Вы отпустите меня и моих товарищей, а затем позволите нам уехать из вашей проклятой страны и оставите в покое навсегда!

– Что же, это справедливо! Да будет так! Клянусь светом и именем Ксэнтуса, что сдержу своё слово!

– Тогда и я клянусь своим именем, что помогу вам! – заявил Пантелеймон, после чего их договор был официально заключён.

Окончание главы