Темный рыцарь (Наруто) Глава – 63. Падение

На следующее утро Какузу и Хидан отправились за последним хвостатым демоном (последним перед Кьюби). Хината не знала, стоит ли беспокоиться именно об этом — и о возможных последствиях — или о последнем плане Пейна. Если его вообще можно было так назвать.

Очевидно, именно он сказал Тоби, что Конан беременна. И хотя именно черноволосый человек в маске распространил эту новость среди всех, кому интересно, Конан всё ещё, очевидно, обвиняла своего напарника. Лидер вбил себе в голову, что если даст знать об этом остальным членам организации, то это усилит давление на неё, и женщина сохранит ребенка. И действительно, так оно и было, хотя та и не была этому рада. Совсем не рада. Несколько членов организации небрежно спросили её, не выбрала ли она какое-нибудь имя, а Дейдара прямо спросил, хочет ли Конан, чтобы у её ребенка были синие или оранжевые волосы. По общему мнению, она должна была пройти через это.

К несчастью, к концу недели эта новость медленно просочилась в широкую публику. Дайсуке был следующим, кто узнал об этом, и тогда Мидори настояла на том, чтобы сообщить некоторым из более сильных джонинов, просто чтобы те могли следить за любым подозрительным шиноби. Это известие постепенно разошлось по всем джонинам, которые потом упомянули об этом своим ученикам-генинам — таких в деревне было не так уж много, но достаточно, чтобы это стало довольно распространённым зрелищем — и уже оттуда всё разрослось как лесной пожар. Каждое утро входная дверь башни была завалена всевозможными подношениями и подарками, как для самих Акацуки, так и конкретно для Конан, но в основном для будущего ребенка.

Хината была почти уверена, что именно это окончательно и сломило синеволосую куноичи.

Видя, как она лениво поднимает детское кимоно из груды подарков и просто вздыхает, Хьюга была уверена, что Конан хотела создать нормальную семью. Пейн, она и маленький ребенок — девочка или мальчик, девушка не знала, чего хочет Конан — с большой семьёй серийных убийц и ниндзя-отступников. Как мило.

Хината была очень удивлена тем, что Дейдара казался взволнованным перспективой появления ребенка. Более чем взволнованным; он был полностью и абсолютно увлечён этой идеей. Она никогда не считала его человеком, который любит детей, особенно младенцев, но куноичи было приятно видеть, как блондин пытается вылепить из глины какое-нибудь милое животное, чтобы ребенок в будущем мог с ним поиграть. Не говоря уже о том, что до рождения оставалось ещё около пяти месяцев.

Беременность Конан заставила всю деревню просто-напросто загудеть.

***

— Данна, а что ты собираешься подарить ребенку, да? — спросил Дейдара, склонив голову набок. Он не мог точно определить правильный угол для крыла на этой курице… Но она всё равно была милой. Даже Хината так сказала. Пускай она и была круглой, толстой и анатомически неправильной. Она была восхитительна. — Ну как? — ниндзя Ивы поднял птицу для осмотра.

— Это восхитительно! — взвизгнула Хината. Она была очарована всеми этими попытками создания животного для ребенка, хотя при обычных обстоятельствах блондин был бы пойман мёртвым, создавая что-то настолько бесполезное.

Сасори поднял глаза от того места, где работал с частью хвоста Хируко. — …Её левое крыло кривое. И вообще, почему ты хочешь сделать именно курицу?

— Курочки милые, да? — Дейдара тоже не совсем понимал. На самом деле, всё началось ещё с котёнка… — Так, что ты собираешься подарить ребенку, да? Держу пари, ты не можешь придумать ничего, что не было бы ядовитым или острым и заострённым.

— А давать ребенку глиняную куклу, которая может взорваться в любой момент, совершенно безопасно, Дейдара. — Сасори вернулся к своей работе, повернувшись спиной к остальным двоим.

— Не-а! Я использовал другое дзюцу, чтобы оживить её. Ага, данна, да! — возразил он, тоже возвращаясь к своей работе — починке крыла.

— …Как хочешь. Я подумал, что просто воспользуюсь одной из куколок, которые у меня есть. — Сасори постучал по упомянутой куколке, и та ожила от щелчка его пальцев. — По крайней мере, в детстве меня это всегда забавляло. — Кукла слегка поклонилась им и помахала рукой.

— И посмотри, каким ты вырос… — пробормотал Дейдара, протягивая исправленную курицу Хинате. Она взяла её и положила себе на голову, смущённо улыбаясь.

— Ты действительно любишь детей, Дейдара-кун? — спросила Хьюга, тыча в безжизненную птичью голову. Он сделал печать, и курица ожила, взъерошив глиняные перья и спрятавшись в тёмных волосах.

— Да, наверное, так и есть, ха? — он рассмеялся. Честно говоря, Дейдара никогда раньше не думал о том, чтобы быть в какой-то близости с кем-то гораздо младше себя, и тем более никогда не думал о том, чтобы жениться или остепениться. Может быть, он просто любил детей. Просто они так невинны и не подвержены никакому внешнему влиянию. — Бьюсь об заклад, ты тоже любишь детей, Бья-тян.

— Д-Да! Я всегда хотела иметь довольно большую семью, я бы не возражала против любого количества детей. Но я правда хочу маленькую девочку…

— Вот и хорошо. Из тебя получится хорошая мама, да.

— Из тебя тоже. — Хитро вставил Сасори, сунув в рот отвёртку, чтобы подержать её, пока осматривал кончик хвоста Хируко. — Ты собираешься осесть и завести семью после того, как все эти войны закончатся, Дейдара?

Дейдара издал притворный вздох удивления. — О! Сасори-данна заботится о маленьком старом мне, да! Это так мило. — Увернувшись от брошенной в него отвёртки, он рассмеялся и серьёзно продолжил — А что, да? Разве ты не любишь детей?

— Нет, не особо. Кабуто единственный ребенок, которого я могу терпеть, и это потому, что я общаюсь с ним очень редко, а ещё он тихий. Но теперь у меня есть ты. — Дейдара бросил отвёртку назад в кукловода, хотя ужасно промахнулся. — Но я раз за разом просто спрашиваю самого себя, не начнут ли мне сниться кошмары о миниатюрных Дейдарах в ближайшее время, или это может подождать.

— Кстати, о Кабуто-куне, — быстро вмешалась Хината, пока спор не перерос в новую ссору. — Ты не знаешь, где он ходит в последнее время? Я хотела спросить его, как давно он знает о беременности Конан-семпая.

— Он знает уже два месяца. И нет, я не видел его в последнее время. Последние несколько месяцев он держится подальше ото всех. — Коротко ответил Сасори, выглядя слегка успокоенным тем, что ссора не началась. Дейдара, однако, всё ещё хотел ударить его за то замечание.

— Я думаю, что Сасори-данна просто завидует нам с Кабуто, потому что за нами обоими присматривает Бья-тян. — Беззаботно сказал Дейдара, небрежно потягиваясь. — Мы оба остепенимся, у нас будут своя жизнь и свои семьи.

— Если тебе так нравятся дети, иди и трахни кого-нибудь и заведи себе такого же. Мне бы очень хотелось увидеть, как ты пытаешься заботиться о плачущем ребенке. — Резко ответил рыжий, слегка прищурившись. — Или почему бы тебе не сделать предложение Хинате-химе? Если думаешь, что ты такой дамский угодник.

— Я и Бья-тян не такие, как ты, да. — Дейдара надул губы, но Сасори только ухмыльнулся. Поэтому вместо этого блондин повернулся к ней и спросил в шутку, — Эй, Бья-тян, хочешь иметь ребенка со мной, да?

— Д-Дейдара-кун! — она покраснела до корней волос, хотя с её губ сорвался лёгкий смешок. — Э-Это в высшей степени неуместно! Неджи-ниисан убьёт тебя, если услышит, что ты говоришь мне такие в-вещи…!

— О, точно. У Хинаты-химе уже есть её рыцарь, не так ли? Как глупо с моей стороны забыть об этом. — Небрежно сказал Сасори. Дейдара издал звук, который вполне мог сойти за рычание. Хината тоже посмотрела на мужчину, всё ещё краснея.

— Это то-тоже было крайне неуместно, Сасори-сан! — она встала, курица упала с её головы и неуклюже приземлилась на пол. — Ты просто завидуешь, потому что у тебя нет никого.

— Ооо, жёстко. Да.

— А теперь тебе лучше уйти, Хината-химе. — Холодно сказал Сасори, указывая на дверь. — Пожалуйста, если ты найдешь Кабуто, скажи ему, что мне нужно поговорить с ним о его… жизни.

— Я так и сделаю. — Она фыркнула и наклонилась, чтобы поднять курицу. Хьюга посмотрела на Дейдару, а затем сказала: — Прости, но Сасори-сан всё ещё бесит меня своими подколками. Ув-Увидимся позже… — взяв с собой глиняную птицу, девушка вышла, хлопнув дверью.

Дейдара снова лег на кровать Сасори, заложив руки за голову. — …Почему ты так плохо к ней относишься, да?

Сасори долго не мог придумать подходящего ответа. В конце концов, он всё-таки решился. — Хм, интересно.

Блондин перевернулся на живот, чтобы видеть выражение лица своего напарника. — И что это должно значить, да?

— Во-первых, мне не нравятся ниндзя Конохи. Я никогда не скрывал это. Во-вторых, я не особо люблю большинство куноичи. И это я тоже никогда не держал в секрете. — Кукловод сидел на стуле спиной к нему, продолжая возиться с металлическими звеньями.

— …Только по двум причинам? — подсказал Дейдара, слегка прищурившись. Он даже не знал, зачем ему понадобилось сегодня носить оптический прицел, но это не помешало ему подготовиться лишний раз. К тому же, публичное заявление Конан всей деревне заставило многих членов организации беспокоиться за её безопасность, и некоторые из них приняли дополнительные меры предосторожности, чтобы не потерять бдительность.

— О, их гораздо больше. Я просто не понимаю, как ты можешь этого не знать. — Высокомерно ответил Сасори, поворачиваясь на стуле и скрестив руки на груди. Он не сводил с Дейдары пристального взгляда из-под опущенных век, приподняв одну бровь. — Зачем мы опять начинаем притворяться, что нравимся и доверяем друг другу, хмм, Дейдара?

— Эй, это больно, да. — Он заставил себя сесть и нахмурился. Откуда взялась эта внезапная враждебность? — Просто спрашиваю… Меня реально очень раздражает то, что ты всё время так плохо ко всем относишься, Сасори-данна. И разве мы уже не обсуждали этот вопрос? Партнёрство строится на доверии, да.

— И ты, очевидно, достаточно доверял мне, чтобы попытаться взорвать вместе с твоей Карурой. — Спокойно ответил Сасори. — Мы явно не очень хорошо общаемся.

— Я думаю, что мы очень хорошо работаем вместе, да. Когда не пытаемся убить или прогнать друг друга, да. — Если кукловод хотел разыграть карту вины, пусть так и будет. Дейдара тоже мог вытащить большие пушки.

— Именно. Вот почему я хотел сменить напарника. Какузу и я понимаем друг друга, и мы уже работали вместе раньше.

— Да, но я ненавижу Хидана. Он слишком много ругается и думает, что Бья-тян такая же Джашинистка, как и он, да. — Угрюмо ответил Дейдара, нахмурившись. — …Ты, по крайней мере, художник. — Парень махнул рукой в сторону свитков призыва и наполовину законченных кукол, украшавших комнату.

— Половина ниндзя сегодня так или иначе являются художниками. У большинства из них просто не хватает смелости так себя называть. — Сказал рыжий равнодушно, склонив голову набок.

— Тогда, по крайней мере, ты достаточно храбр, чтобы это сделать, Сасори-данна. Почему я тебе не нравлюсь?

— Сколько раз ты задавал мне этот вопрос?

— И сколько раз ты отвечал мне правду, да?

— …Ни разу. Однако я не понимаю, как это касается тебя.

Дейдара поднялся на ноги и мрачно нахмурился. — Не касается меня? Ты ненавидишь меня и говоришь, что это меня не касается? Ты просто идиот, да.

— Такой паршивец, как ты, не сможет понять, почему я так поступаю. Хочешь верь, хочешь нет, но я действительно обладаю приличным интеллектом и у меня есть причины для своих действий!

Дейдара схватил его за переднюю часть униформы, поднимая на ноги. Злобно ухмыляясь, он прошипел: — Мне надоело, что ты ведешь себя так высокомерно, таинственно и обращаешься со мной, как с ребёнком. Я не ребёнок, данна, и я не идиот. Может быть, если бы ты хоть иногда открывался людям, они бы действительно полюбили тебя, да.

Сасори свирепо посмотрел в ответ, став очень похожим на скорпиона, готового ужалить того, кто его разозлил. — Ты хочешь, чтобы я открылся? О чём, Дейдара? Почему я ненавижу Хинату или почему я ненавижу тебя? На самом деле я не испытываю ненависти ни к кому из вас. Хината — прекрасная куноичи, хотя и немного застенчивая. Она мне не нравится только потому, что я считал её соперницей. И я так же не испытываю к тебе ненависти. Я отталкиваю тебя только потому, что ты самый дерзкий, самый испорченный, приводящий в бешенство художник и ниндзя Ивы, которого я когда-либо имел неудовольствие встретить. И мне кажется, что я слишком сильно привязался к тебе ради собственного блага.

А потом Сасори поддался вперёд и поцеловал его.

Это не было чем-то радикальным, но этого простого действия было достаточно, чтобы полностью остановить мыслительный процесс Дейдары и оставить голову абсолютно пустой. Блондин с глухим стуком выпустил низкорослого шиноби и медленно откинулся назад, моргая. Он чувствовал лёгкое головокружение. — Я… — он не мог придумать, что сказать. Что он мог сказать? — …Пока.

Дейдара практически выбежал из комнаты.

Сасори вздохнул и с самоуничижительной улыбкой провел рукой по волосам. Усаживаясь обратно за свой рабочий стол, он пробормотал: — Это должно на некоторое время отвлечь этого паршивца…

***

Кабуто посмотрел на свои трясущиеся руки. Немного сосредоточившись, он задержал их на месте и снова натянул перчатки. Даже такие вещи, как осмотр самого себя, сильно напрягали его в эти дни… Их осталось не так уж и много. Шесть месяцев. Половина от них — нет, треть — уйдёт на битву, если шиноби действительно собираются напасть на Конохагакуре. Но это не было бы пустой тратой времени, если бы он мог вернуться в Лист в последний раз…

Ему ещё нужно кое-что сделать.

Сасори в последнее время был необычайно любезен и Кабуто не мог отделаться от мысли, что он знал. Вероятно, это было правдой. Он был бывшим напарником Орочимару и знал змея задолго до Кабуто. Мужчина, вероятно, знал о нём такие вещи, которые медик даже представить себе не мог. Но теперь это уже не имело никакого значения. В конце концов, Орочимару был мёртв. Сейчас он должен был остерегаться только Сасори.

Даже так… два месяца с войной, шесть месяцев без неё, какая разница. Всё равно он не сможет держаться долго.

— Просто оставайся в таком состоянии ещё несколько месяцев, — сказал он себе, сжимая кулаки. Его руки всё ещё дрожали, пока медик говорил себе, что не стоит этого делать. Если Кабуто и гордился чем-то помимо своих шпионских и медицинских навыков, так это своим контролем над собственным телом.

Кабуто всегда смотрел на жизнь по-своему. Гражданские лица жили в деревне. Они могли пойти куда угодно, гулять где угодно. Они были свободны.

Ниндзя были больше ограничены… улицей. Да, улицей. Там всё ещё было достаточно места, но иногда, если становилось слишком тесно, тебя сталкивали в яму.

Кабуто с детства был прикован к дороге, когда начинал свою шпионскую жизнь. У него оставалось много места для ходьбы, но он должен был быть осторожным, когда один или несколько человек попадали на ту же дорожку, что и он. Там было не так много места; только для него одного.

Когда Сасори приказал ему шпионить за Орочимару, он был прикован к обочине. Пока Якуши сохранял равновесие, всё было в порядке. Не так много места для промахов. Просто вытяни руки, чтобы не упасть, держи голову высоко и смотри вперёд. Жизнь была всего лишь актом равновесия, и, к счастью, Кабуто всегда был хорош в таких вещах. На самом деле, он был хорош во многих вещах в своей жизни.

Затем змей-Саннин сломал дзюцу контроля, которое использовал на нём кукловод. И ему поручили шпионить за Сасори. Жизнь превратилась в натянутый канат. У него не было палки, которая удерживала бы его в равновесии; Кабуто мог полагаться только на себя. Иногда это было непросто, но ему становилось легче оттого, что вся Конохагакуре по-прежнему оставалась его канатом.

А потом появился Какаши. Этот ленивый извращенец подошел прямо к нему, долго смотрел, а потом просто столкнул с каната.

Именно Орочимару схватил его за руку, прежде чем медик упал полностью, и благополучно вернул его на тот канат. Но, всё же, тот уменьшился. Теперь это была проволока. Маленькая, острая, режущая проволока, по которой он должен был идти, проволока, которая удерживала его привязанным к этой жизни. С одной стороны его ждал Сасори. С другой Орочимару. Какаши был позади, и Якуши понятия не имел, что будет дальше. Кабуто просто старался не думать о том, как может упасть в следующий раз. Проволока не была сделана для того, чтобы поддерживать человеческий вес долгое время.

Именно Дейдара косвенно заставил его упасть во второй раз. Он убил Орочимару и нарушил равновесие Кабуто. Ему оставалось только беспокоиться о половине, на которой был Сасори, а Какаши уже давно не было рядом. Он упал во второй раз и сам поймал себя кончиками пальцев. Проволока была слишком тонкой и слишком острой, чтобы на неё можно было снова залезть, она резала ему пальцы.

С тех пор Кабуто так и висел. Не было никого, кто мог бы помочь ему подняться, и с каждой неделей его хватка ослабевала. Всё больше и больше. Скоро он упадёт. В последний раз. Ему даже не хотелось подниматься. Иногда ему просто хотелось вернуться к канату, где Какаши столкнул его в первый раз. Возможно, ему следовало остаться внизу и принять предложение, которое бессознательно дал ему Какаши.

— Почему ты сидишь здесь, под дождём? — тихий голос вывел его из задумчивости. Кабуто тупо посмотрел в белые глаза, затуманенные беспокойством.

— А почему ты здесь? — возразил он. Медик снова надел очки, которые до этого сидели у него на макушке. Хината полностью стала видимой, как и тусклое серое небо, тусклые голубые здания, дождь, лужи и грязь. Он никогда не любил Амегакуре.

— Конечно же я пришла повидаться с тобой. Мы уже давно не разговаривали. — Она села рядом с ним, прислонившись к стене башни Акацуки. Кабуто не ответил, а вместо этого посмотрел на однообразное небо над головой. Из-за дождя ему казалось, что он совсем один в этом мире. Даже если рядом с ним и сидела девушка на расстоянии вытянутой руки. — Сасори-сан говорит, что ему… ммм… нужно поговорить с тобой о твоей жизни или что-то в этом роде. Я думаю, он просто хочет поговорить с тобой. — Сказала ему Хината, убирая за ухо мокрую прядь волос.

Ах. Значит, Сасори всё-таки знал. Не то чтобы он мог что-то сделать — не то чтобы его это волновало. — …Я сделаю пометку навестить его. Спасибо, Хината-тян.

Она улыбнулась ему, и он ответил ей тем же, хотя и не всерьёз. — Итак… чем ты занимался последние несколько месяцев? Насколько я понимаю, ты уже давно знаешь, что Конан-семпай беременна.

— Два месяца. Я совершил ошибку, сделав небрежный комментарий по этому поводу, и чуть не был убит за свои старания. Похоже, она считала, что врач не узнает беременную женщину. — Парень криво усмехнулся, подтягивая колени к груди. Хината негромко рассмеялась и, подняв руку, вежливо прикрыла рот ладонью. Такой контраст с остальным миром; она действительно казалась настоящим человеком большую часть времени.

— Сейчас это стало достоянием общественности, благодаря Тоби-тян. Она была не в восторге от этого…

— Да, я слышал об этом. Она, кажется, думает, что я буду тем самым медиком, который обязан следить за ней на протяжении всей беременности. Не знаю, откуда у неё взялась такая глупая идея. — Кабуто закатил глаза и поджал губы. — Многие из вас, Акацуки, похоже, думают, что у меня нет более важных дел, чем беспокоиться о ребёнке какой-то женщины.

— Н-Ну, было бы неплохо, если бы ты помог ей пройти через это. Я думаю, она просто напугана — а ты отличный медик, Кабуто-кун.

— Дело не в том, что я бы этого не сделал, просто я не люблю самонадеянных людей.

Они снова погрузились в молчание. Холодные капли дождя начали слегка покалывать его голые руки, и он почувствовал, как руки снова начинают дрожать. Он скрестил их на груди, не давая Хинате опомниться. Кабуто чуть было не сказал ей об этом один раз, но не станет повторять ту же ошибку снова. Это её не касалось. Проклятие человеческой природы — делиться проблемами, которые не касаются других.

— Тебе не холодно? — спросила она, искоса взглянув на него. Хьюга слегка наклонила голову, и это простое движение заставило её выглядеть намного моложе. Впрочем, не то, чтобы куноичи была немолода. Кабуто тихо вздохнул, вспоминая, как много лет назад он исцелил эту кроткую маленькую девочку на её первом экзамене на чунина… Теперь он чувствовал себя таким старым. Дзюцу воскрешения, вероятно, ускорило процесс старения, но большая часть его была ментальной.

— Нет, я в полном порядке. — Седовласый медик спокойно солгал. В конце концов, ложь была второй натурой шиноби.

— Ты весь дрожишь. — Чёрт, значит, она заметила. К счастью, девушка приняла это за дрожь от проливного дождя…

— Я в полном порядке, правда. Иногда мне просто нравится чувствовать холодный дождь на своей коже. — Это даже не было ложью! — Но ты, наверное, скоро замёрзнешь, так что не пора ли тебе идти в дом? Дейдаре не понравится, если ты простудишься из-за меня.

— Дейдара-кун… будет в порядке. — Медленно произнесла она, глядя на свои руки, сложенные на коленях. — …Я думаю, что скоро съеду из башни. Мы с Дейдарой-куном стали всё чаще ссориться — из-за всяких мелочей — и я думаю, что это влияние Сасори. Я просто оставлю его ненадолго в покое и посмотрю, пойдет ли ему это на пользу. К тому же, мне гораздо больше нравится деревенская жизнь Аме. — Хината застенчиво улыбнулась и добавила: — Гораздо меньше драматизма.

— Я уверен, что Дейдара не обрадуется, услышав это. Или Конан. Она, вероятно, будет искать у тебя поддержки в ближайшие месяцы, в качестве ещё одной девушки. Куноичи обычно собираются вместе в подобных ситуациях.

— В… подобных…? — повторила она в замешательстве.

— Когда им напоминают об их сексуальности и, что ещё важнее, об их человечности. Ниндзя всегда такие.

Да, так оно и было.

***

Следующие несколько дней Кабуто держался отстранённым, но каким-то образом Хината продолжала появляться во время его внутренних монологов. Она приносила ему чашку чая или даже тарелку супа, а потом сидела рядом и непринуждённо беседовала. Девушка никогда не поднимала серьёзных тем, но всегда была наготове, если ему приходило в голову поболтать. Это было жутко.

Однажды, в конце концов, осознание пронзило его, когда Кабуто был в своей лаборатории ночью.

Один из его экспериментов только что был успешно завершён — старый, как в шутку предположил бы Орочимару — и это привело его в дурное настроение. — Какой смысл во всём этом…? — спросил он у пустой комнаты, широко раскинув руки. Ни один из образцов в мензурках и банках не ответил ему. — В этом нет никакого чёртового смысла…

Он пнул стол ногой и оглушительный грохот книг и бумаг, упавших на пол, лишил его большей части гнева. Стеклянный сосуд с его экспериментом разбился вдребезги о каменный пол и существо внутри быстро умерло, пронзённое осколком стекла. Это едва не возродило его гнев вновь, но вместо этого Кабуто глубоко вздохнул и обхватил голову руками.

В этом не было никакого смысла. В этот момент он не мог надеяться начать что-то новое, а завершение старых проектов просто заставляло его чувствовать себя немного ностальгично. И капризно.

Однако стук в дверь успешно сдержал его гнев. Поправив рубашку и очки на носу, Кабуто мог только гадать, что Сасори может желать от него в это время ночи.

Это был не Сасори. Кабуто посмотрел на Хинату сверху вниз, и та снова посмотрела на него с неуверенной, но тёплой улыбкой на лице. — П-Прости, что прерываю, но Сасори снова послал меня. Он говорит, что ты не должен всё время сидеть взаперти, один… — сказала она в качестве оправдания. Хьюга закрыла глаза, неуверенность покинула её маленькую улыбку. Она выглядела просто милым ангелом.

Но глаза самого Кабуто расширились от того, что он почувствовал, и это можно было назвать только ужасом. Её белые глаза… белые глаза… Бьякуган. Как же он мог забыть что-то подобное?! Знаменитые белые глаза клана Хьюга, которые могли видеть системы чакры. Неудивительно, что она была так добра к нему в последнее время. Она должна была знать-она знала всё это время. И неудивительно, что она так легко его нашла.

Чёрт… Он наклонил голову, пряча глаза от чужого взгляда, чтобы попытаться успокоиться. — Как… как давно ты это знаешь, Хината? — тихо спросил он, по-прежнему не глядя на неё.

— А? Зн-Знаю что…? — спросила она. Медик посмотрел на неё сквозь пальцы. Куноичи выглядела любопытной и немного смущённой. Поза её тела кричала о незнании. Она никак не могла быть настолько хорошим ниндзя.

— Ничего. Извини, мой разум немного разошёлся здесь. — Он тепло улыбнулся ей, отступив в сторону, чтобы девушка могла заглянуть в лабораторию. — Мне очень жаль, что в последнее время я был не слишком общителен. Я как раз заканчиваю кое-какие свои эксперименты. Домашние проекты, называй как хочешь.

— Думаю, это вполне понятно.

Они оба стояли там, вежливо улыбаясь друг другу и не обращая внимания на неловкое молчание, воцарившееся между ними. Кабуто пребывал во внутреннем смятении, но внешне сохранял спокойствие. Это было то, в чём он был хорош. Он ошибся, переоценил её… что, если это настолько возбудит её любопытство, что она решит потом провести расследование своим Бьякуганом?

Но нет. Он всё ещё был крупнее её и сильнее. Он мог одолеть её, заставить пообещать никому ничего не говорить, если понадобится. Это был ещё не конец света.

Да и что с того, что она всё узнает? Глаза Кабуто закрылись, только чтобы не прищуриться. В этот момент никто ничего не мог сделать. Он получит только бесполезную жалость или сочувствие. Возможно, Сасори даже посмеётся над ним. Дейдара, конечно же, так и сделает. Самому Кабуто было на это наплевать. Если ты уже умирал однажды, то теперь тебя мало что могло напугать. …Не совсем правда.

Кабуто твердил себе, что не будет думать о том времени. Потому что психологически воскреснуть из мёртвых только для того, чтобы снова умереть, было более чем достаточной причиной для того, чтобы поехать крышей. Особенно тому, кто пробирался на цыпочках вдоль этого смертельного края ещё до того, как всё произошло. Он не будет думать об этом… он не будет думать об этом… он не будет думать об этом…

Он не будет думать о том, каково это, когда Чидори Какаши пронзает грудь.

Он не будет думать об этой черноте, об этой удушающей тьме, которая с каждой секундой всё больше и больше завладевала его зрением, слухом и разумом.

Он не будет думать о том, как снова проснулся, вернувшись в Отогакуре благодаря дзюцу Орочимару.

Он не будет думать о том, как больно снова возвращаться к жизни.

Он не будет думать о том, как ему хотелось плакать.

Он не будет думать о том, как однажды прошел через смерть, а теперь снова должен будет умереть.

Он не будет думать о жестокости ситуации.

Он не будет думать о том, что Орочимару умер из-за одного урода и ему пришлось вернуться к Сасори, поджав хвост.

Он не будет думать о простодушно понимающей ухмылке Сасори.

Он не будет думать о том, что происходит внутри его собственного тела… даже сейчас…

Сердце, которое билось под пурпурной тканью. Знало ли оно, что перестанет биться? Скорее всего. Все его внутренние органы отказали. Его медицинское дзюцу держало его на плаву, но не более. Он выживал только за счёт собственной чакры.

Потому что дзюцу воскрешения Орочимару было создано как временная вещь. Никто из них не затронул этот вопрос устно. От этого Кабуто захотелось свернуться калачиком и рыдать во сне, или плакать до тех пор, пока снова не умрёт. Это было почти как призыв, извращённый, безумный призыв из могилы. Один большой удар, и он умрёт. Но такова была правда человечества. В отличие от куноичи, сидевшей рядом с ним, Кабуто был больше похож на призванного кем-то зверя, чем на кого-либо другого в целом мире.

Он жил за счёт чакры. Его система чакры была его сердцем. Как только у него закончится чакра, он умрёт. В сущности, это было не так страшно и не так трудно себе представить. В какой-то степени это было справедливо для любого ниндзя. Но там, где кто-либо мог положиться на тайдзюцу или восстановить силы… он был бессилен. Как только его чакра закончится, Кабуто умрёт. Снова.

Самым страшным было то, что всё его тело уже отключилось. Теперь ему приходилось тратить драгоценную чакру каждый день, каждый час, каждую минуту, дабы тело нормально функционировало. Он жил на солдатских пилюлях. Но теперь и сама система чакр отказывала, и медик ничего не мог сделать, чтобы остановить это. Каждый день она умирала. Он умирал.

Это было не быстро и даже не больно, как в первый раз. Это было медленно, неясно и чем-то таким, что он никогда не сможет забыть. Это было ужасно. Знание, с пугающей уверенностью, что он собирается умереть… вернуться в эту бездну… если быть честным с самим собой, то он был абсолютно напуган ею. Это было похоже на то, как словно чернота подкрадывалась к краям его зрения. Было трудно следить за её продвижением, но каждую неделю или около того он вдруг замечал, как сильно та подходила. Как сильно он соскальзывал с этой проволоки.

Однажды Кабуто попытался покончить с собой. Путь шиноби. Когда они с Какаши увидели друг друга в первый раз с того рокового дня в больнице, он стал дразнить этого человека. Медик пытался подтолкнуть его на себя, на смерть. Это будет быстро, говорил он себе. Какаши не позволит мне страдать. Но Какаши, чёрт бы его побрал, догадался, что здесь что-то не то. И он ничерта не сделал.

Теперь ему оставалось только ждать и смотреть, как темнота надвигается на него. Каждую. Минуту. Времени.

Руки Кабуто снова задрожали. Истощение чакры. Всё его тело тряслось; ему нужна солдатская пилюля. Это была зависимость. На самом деле, он ел их гораздо больше, чем Дейдара. Это было всё, что он мог делать, чтобы цепляться за жизнь, потому что смерть пугала его. Он не хотел возвращаться к ней.

Может быть, однажды он сумеет проявить трусость и разозлить Сасори настолько, чтобы тот убил его. Но Сасори, вероятно, не стал бы этого делать. Он должен был знать, что что-то случилось, и ни черта не мог с этим поделать. Он был слишком занят своей игрой с Дейдарой.

Сасори. Он тоже пытался покончить с собой. Гораздо сильнее, чем кто-либо другой. Вся его марионеточная операция была извращённым способом самоубийства. Если Сасори мог это сделать, то почему Кабуто — нет? У него не было глупого блондина, который удержал бы его на плаву, чтобы вытащить обратно на эту проволоку. Какаши всё ещё был хорошим маленьким Листовым ниндзя, надёжно спрятанным в Конохагакуре. Орочимару был мёртв. Сасори был почти мёртв. Никому не было дела до того, что один испуганный маленький медик снова умрёт.

Не помня, где он находится, Кабуто почувствовал, как слезы защипали ему глаза. Он сдвинул очки на макушку и потёр ладонями веки. Он не станет плакать. Он не плакал с той самой первой ночи, когда снова стал «живым».

Прочистив горло и сморгнув слегка подступившую влагу, он с веселой улыбкой повернулся к Хинате. Медик снова сдвинул очки на переносицу, с удовольствием отметив, что прочистка горла хорошо скрывает его странное поведение. — Хорошо… — о чем они говорили? — Я пойду к Сасори-сама, как только смогу, и постараюсь быть более общительным, хорошо? И увидимся позже, Хината-тян.

— О-Ох, хорошо… — он практически вытолкнул её за дверь и быстро закрыл ту за девушкой. Сердце в груди билось неестественно быстро и Кабуто снова убрал очки на макушку, потирая глаза запястьем.

Медик соскользнул на пол, сдерживая рыдания. Какой позор — сломаться, как генин с первым убийством. Но сейчас всё было по-другому. Это был не какой-то безымянный, безликий шиноби, который встал на пути миссии. Это был он сам.

И он не хотел умирать снова.

Это было нечестно. Это было жестоко. Это было извращённо, спутанно и травматично.

Он откинулся назад, позволив себе прислониться к стене. Слезы всё ещё текли из его прикрытых глаз, и медик мог только дрожать и плакать, стараясь не сорваться на рыдания.

Кабуто подтянул колени к груди. И наконец сдался. Дверь за его спиной с щелчком открылась, но парень её не услышал.

Затем он почувствовал чью-то руку на своём плече и дрогнул. Дерьмо. Он не мог даже смотреть на неё, на эту глупую девчонку, которая считала, что имеет право быть такой беззаботной в таком месте, как это. Ей не оставалось жить всего несколько месяцев. С таким психом-телохранителем, как Дейдара или Неджи, она, вероятно, переживёт их всех. Кабуто будет первым, кто умрёт. Он даже не доживёт до конца беременности Конан… — П-Прости… — он задыхался, дёргая себя за челку. — Мне оч-очень жаль, что тебе пр-приходится видеть меня в таком состоянии.…

— Что случилось? — это было всё, о чем она просила. В её голосе звучали доброта и сочувствие, которыми теперь не обладали многие куноичи. Это напомнило ему о матери, которой у него никогда не было.

Кабуто не мог ответить. Он просто стыдливо продолжал плакать и рыдать, желая съесть ещё одну солдатскую пилюлю, чтобы цепляться за ту самую фальшивую жизнь, которую так ненавидел. Жизнь была жестока. Это было жестоко — ставить двадцати четырехлетнего парня в такое положение. Это было жестоко — позволять таким великим людям, как Орочимару, работать против смерти. А потом быть убитыми. Это было жестоко… всё это. И Орочимару, и Сасори, и Акацуки, и деревни ниндзя, и весь мир.

Это было жестоко, как шестнадцатилетняя девушка могла просто обнять его и сохранить в себе всю ту невинность и тепло, которыми мир больше не обладал.

Окончание главы