Тёмный феникс в цветах вишни Глава 2

Цун Веньян чувствовал себя опустошенным.

Ещё недавно он был воодушевлён — Лю Сяолун посетил его этим утром, и они даже завтракали за одним столом. Может, пустой рис был пресноват, а чай, заваренный кем-то из служанок, был отвратительно горьким, Веньян был всем доволен. Муж, похоже, не был зол на него, и все вчерашние обиды забылись. Они молча сидели друг напротив друга, и четвёртый принц поглощал пищу с бесстрастным лицом, пока не отложил тарелку, чтобы мазнуть взглядом по лицу супруга.

— Я уезжаю, — бросил он; Веньян поперхнулся, роняя собственные палочки на стол. — Империя Инь объявила войну одной из соседних стран. Просто не высовывайся и не попадайся никому на глаза, пока я не вернусь. Может быть, я буду тебе писать.

Молодой супруг сглотнул, глядя, как его муж встаёт, чтобы покинуть его на долгий срок. Сколько месяцев его не будет? А может и вовсе год, несколько лет... И вот так, пробыв с ним всего два неполных дня, он уходит, оставляя его здесь?

В ответ Цунь Веньян вымученно улыбнулся чужой спине. Лю Сяолун ушёл, даже не дождавшись его ответа.

Может быть, я буду тебе писать.

Может быть? А вдруг всё-таки не будет?

Цун Веньян отодвинул миску с недоеденным рисом. Не от того, что на душе было паршиво — он всегда быстро наедался таким ничтожным количеством пищи. Было время, когда ему и вовсе ничего не давали, и, хоть юноша не чувствовал никакого дискомфорта, его желудок был безнадёжно испорчен.

Фо убрала посуду, незаметно бросив кусок никем не тронутого мяса себе в рот. Девушка скрылась за дверью, и Веньян остался один в просторной, но совершенно пустой комнате, сложив руки на коленях.

Наконец, он встал, оправив длинные рукава, и отправился на поиски хоть кого-нибудь. Управляющего нигде не было, а Фо, должно быть, была на кухне, но где оная находится, супруг принца не знал. Ему оставалось бродить по сравнительно небольшому дому, тихо ступая на дощатый пол, пока юноша не очутился на улице. Точнее, в небольшом дворике — до высокой стены и ворот было рукой подать. Чуть поодаль стояло её одно небольшое здание и колодец, наполовину утопавший в нестриженных кустах.

Краем глаза Цун Веньян приметил фигуру Ло, вышедшую из-за угла. Он подозвал служанку, махнув ей рукой.

— Ты ничего не знаешь о войне, на которую отправился четвёртый принц? — робко спросил Веньян. — Похоже, он не пожелал говорить со мной об этом. Он так быстро ушёл, что я не успел и слова вымолвить.

Всё-таки, юноша немного лукавил. Хоть муж и сорвался с места, покидая его, он не смог заговорить с ним отчасти от собственного шока. Не будь он так поражен, наверняка смог бы окликнуть Лю Сяолуна, чтобы расспросить его или, может быть, сказать что-нибудь воодушевляющее напоследок.

Ло, тем не менее, пожала плечами.

— Эта служанка ничего не знает. Это не её дело, — сказала она, и хоть эти слова и выражали покорность, тон был достаточно грубым, чтобы Веньян уловил в нём и раздражение, и злость. Будто бы все вокруг считали наказанием такую малость, как заговорить с ним.

Цун Веньян пожал плечами.

— Вот как... Я не должен был отвлекать тебя. Иди, куда шла.

Девушка отвернулась от Веньяна и направилась прямиком к небольшой постройке у стены. Веньян проводил её взглядом и вернулся в дом. Уж лучше он поговорит с управляющим, если тот попадётся ему на глаза.

Старый евнух вскоре нашёлся, но разговаривать с Цун Веньяном не пожелал. Буркнул что-то про страну Тан на северной границе и исчез в коридорах, будто бы специально сбегая. Всё, что оставалось молодому супругу — вернуться в свои покои и никого не донимать, раз уж никто не стремится общаться с ним.

Следующий месяц был довольно тоскливым. Кончилось лето, начинался сезон дождей. На улице было слякотно и мокро, да к тому же достаточно холодно, чтобы слабый здоровьем Цун Веньян безвылазно сидел в четырёх стенах, глядя на стену дождя за окном. Он развлекал себя лёгким бессюжетным чтивом и иногда пытался посплетничать о чём-нибудь с Ло и Фо (никогда не успешно), коротая долгие, тянущиеся патокой дни.

И Небеса, наконец, сжалились над ним.

Совсем молодой юноша с простоватым лицом привёз письмо и тут же умчался. Управляющий повертел небольшой конверт в руках, пробежался по нему глазами и бросил в руки радостного Цун Веньяна, тут же сжавшего его до побелевших пальцев.

Иероглифы были изящными, с симпатичными завитками и плавными линиями. Писал Лю Сяолун довольно сухо: сообщал о победе в бою, интересовался здоровьем супруга и говорил о собственном. Каждая строчка вызывала у изголодавшегося по вниманию Цун Веньяна трепет. Никто никогда не спрашивал, как он поживает, не простудился ли он, продувшись холодным ветром.

Бросившись к полупустому столику, юноша написал ответное письмо, стараясь так, будто от этого зависела его жизнь. Он выводил каждую черту так, как не делал этого никогда прежде, просидев над несколькими предложениями до поздней ночи, а после воодушевлённо позвал управляющего, чтобы тот оправил письмо Лю Сяолуну.

С тех пор муж писал ему каждый месяц, и, не замечая, как сменяются сезоны и годы, заключённая в маленькой грязной клетке птица томилась в ожидании. Совершенно обо всём позабыв, Цун Веньян думал, что обрёл в лице четвёртого принца доброго друга, который никогда о нём не забывал.

В конце концов, его нынешняя жизнь, не считая такой малости, как греющие сердца письма, почти не отличалась от детства. Разве что, тогда у него не было управляющего, Ло и Фо, которые бы о нём заботились.

И, незаметно для Цун Веньяна, дни стали бежать так быстро, что он позабыл, сколько ему лет. Только десятки писем в шкатулках напоминали о течении времени, но тем же и обрекали мужчину бесконечно ждать.

Пока однажды он не услышал, подбирая опавший лист дерева, что росло неподалёку от ворот:

— Что за фарс? Чей это двор, почему никто не говорит?

Грубый мужской голос раздался снаружи, достаточно громко, чтобы Цун Веньян едва-едва мог разобрать слова.

— Идиот, пойдём отсюда, — отозвался второй мужской голос. — Император празднует рождение первого сына от уважаемой жены Шао.

— Первый? — спросил кто-то ещё. — Так ведь был её один, ему уже больше десяти от роду!

— Молчи! Ту наложницу император давно не навещал, он и сына-то не стал признавать. Весело живёт человек. Отца, братьев, всех — того! Зато молодой у нас император, всего-то тридцать пять лет...

— Молчать, всем молчать! — рявкнул кто-то. — Если здесь кто-нибудь такие разговоры услышит, мы голов лишимся!

Цун Веньян сполз по стене, сжав в кулаке красноватый лист дерева.

Да что вообще происходит?

Тем вечером он перелез через стену, окружавшую его двор, и лишился жизни так жалко и быстро, что впору было устыдиться такой ужасной судьбы.

***

Первой мыслью очнувшегося Цун Веньяна было: «Если я переродился, то можно это будет хорошая жизнь?»

Ресницы юноши затрепетали, и он почувствовал ноющую боль в шее и спине, но, не обращая на это внимания, продолжил: «Я бы хотел жить в хорошей, но не слишком большой семье, быть любимым младшим сыном. Да... наверное, было бы здорово. Никто никогда бы обо мне не забывал и не обманывал меня.»

Наконец, его глаза распахнулись, и он неверяще уставился на алую ткань перед собой. Моргнув, он поднял руки и ощупал своё лицо и шею, и его голова определённо была на месте без всяких намёков на раны или порезы. Не было ни капли крови, а вокруг были лишь красные ткани с золотой вышивкой, отдалённо-знакомые и вызывающие в груди странное ноющее чувство.

Внезапно в голову Веньяна стрельнуло осознанием, что мало того, что он жив, так ещё и находился в собственной свадебной повозке!

В голове пронеслась пара мыслей о том, что путешествия во времени и воскрешения людей невозможны, но Цун Веньян быстро её отмёл. Ведь минуту назад его отрубленная голова упала на ступени, обрызгивая их фонтаном крови, а теперь он сидел здесь, молодой, целый и невредимый.

Сердце моментально наполнилось злобой и ненавистью. Цун Веньян был мягким и наивным человеком, который никогда прежде такого не испытывал, подавляя все плохие мысли, но теперь они выплеснулись. Это не было похоже на переполнившуюся чашку. Нет, это было захлестнувшее его цунами!

И всё плохое, гадкое и страшное, что наполнило Цун Веньяна, обрушилось на одного-единственного человека, которому он долгие годы доверял, даже если не видел лица. Лю Сяолун, должно быть, даже не писал тех писем и ни разу не вспоминал его, расчищая себе дорогу на трон и упиваясь властью!

«Почему страдать должен только я? Я был хорошим, смиренным супругом, и вот как я поплатился? — зло подумал Цун Веньян, еле сдерживая звериный рык. — Раз уж я умер такой жалкой смертью, то он должен почувствовать всё это на своей шкуре! Нет, Лю Сяолун, отвратительное животное, его смерть должна быть в десятки раз хуже! Раз уж он смог возвыситься, то я, его супруг, чем хуже?»

Цун Веньян, впрочем, всё ещё не знал, что именно он будет делать, чтобы в этот раз победа была за ним. Он мог лишь раз за разом представлять, как это гордый ублюдок умирает или корчится от боли, счастливо хихикая, не в силах себя сдержать.

Очевидно, странные звуки кто-то услышал. Край алой занавески приподнялся, и в повозку заглянул генерал Гуан, угловатое лицо которого успело забыться со временем.

Брат императрицы Шу никогда не испытывал у ублюдку императора добрых чувств. Единственные, к кому был благосклонен этот человек — его собственная сестра и двое её детей, а единственный живший во дворце бастард вызывал только раздражение и желание поскорее от него избавиться.

— Неужели невеста одержима духом? — с насмешкой спросил генерал, оглядывая раскрасневшегося от смеха Веньяна.

— Раз уж такое дело, убейте меня, чтобы освободить мою душу, — позволил будущий супруг принца, припоминая фразы из низкосортных романов, которые иногда приносил управляющий. — И не забудьте сообщить императору Инь, по какой причине я не доехал в его страну.

Цун Веньян всё ещё был зол, поэтому совсем не контролировал свой язык и нёс всё, что раньше никогда бы не сказал. Но, глядя на нахмурившегося генерала, он отчего-то почувствовал удовлетворение, словно впервые попробовал сладость, которую ему не давали всю жизнь.

— С каких пор ты позволяешь себе такое? Дрянной ублюдок, — сплюнул генерал Гуан.

— Я не имел ввиду ничего такого, — помахал руками Цун Веньян. — Может, император Инь даже вознаградит вас, за то что вы не позволили духу войти в его дом, как думаете?

Генерал махнул на него рукой будто тот был безнадёжным умалишённым, и скрылся снаружи. Процессия продолжила путь.

Некоторое время Цун Веньян качался в повозке, глядя в никуда, прежде чем понял, что на смену счастью и злости приходит страх. «Ошибусь, точно ошибусь и ничего не смогу, снова проживу эти кошмарные годы и умру, — думал он, кусая накрашенные губы. — Но даже генерал не стал бить меня, может, в этот раз я справлюсь? Мне просто нужно стать сильнее, все же могут, отчего я должен не справиться? Ну не рождаются же другие сразу лучше остальных...»

Цун Веньян мотнул головой в попытке отвлечься. Он снова прошёлся руками по шее, с облегчением чувствуя, что на ней нет ни одной раны, и задел пальцем мочку уха, удивлённо обнаруживая там серьгу.

«Что это? — спросил он сам себя, ощупывая крохотный камень на цепочке. — Разве мои уши были проколоты? Впрочем, давно ли я вообще носил хоть какие-то украшения...»

Потянувшись ко второму уху, юноша обнаружил там только совершенно ровную кожу без единого отверстия. Подумав, что вещица, всё-таки, чудна́я, он аккуратно снял серьгу и устроил её на своей бледной ладони.

Камень был в самом деле маленьким, красным и настолько ярким, что казалось, словно он светится изнутри. Огладив дорогую вещь, Веньян снова надёл её и решил больше ничего не трогать.

Процессия, как оказалось, приближалась к столице Инь. Цун Веньян ничего не видел, но знал, что они скоро минуют городские ворота, чтобы ещё полчаса продвигаться по самым длинным дорогам на пути ко дворцу четвёртого принца. В ожидании он закрыл глаза и провалился в смутный, беспокойный сон, изредка прерываемый чьими-то громкими голосами.

И так уж вышло, что момент, когда они въехали во дворец, юноша пропустил.

Его глаза открылись, когда сквозь ткань проступила рука генерала Гуан, который собирался вывалить его на землю, как в прошлый раз.

Цун Веньян словно пережил это снова, только глянув на мозолистые пальцы генерала, потому резко дёрнулся назад и шепнул его по коже, подавив постыдный вскрик. Генерал Гуан, должно быть, опешил, потому что его рука тут же исчезла. Не теряя времени, Веньян поспешил выскользнуть наружу самостоятельно. Он не хотел устраивать сцену, не хотел лишнего внимания, будь то насмешка или настороженность, поэтому осторожно ступил не землю, напряжённо глядя на брата императрицы Шу.

Повернув голову, Цун Веньян наткнулся на своего жениха, который смотрел на него тем же самым взглядом.

«Тебе плевать, насколько сильно я опозорен, потому что я всегда отвратителен тебе, верно?» — зло подумал юноша. Его руки сами собой сжались в кулаки.

Тем не менее, Лю Сяолун стоял всего в шаге от него. Переступая через свои чувства, Веньян поклонился.

— Приветствую своего жениха, — процедил он сквозь зубы.

В конце концов, даже если он прямо сейчас откажется от своей жизни и второго шанса, чтобы напасть на него, не сможет даже поцарапать.

Лю Сяолун равнодушно кивнул. Делал он это ровно с тем же самым лицом, с каким делал всё рядом с супругом. Ел, стоял, сидел, разговаривал — всегда с этим отвратительным лицом дохлой рыбы! И от этого картина, как он надменно улыбается, стоя с женой на вершине лестницы, вызывала ещё больше жгучего гнева.

— Первая супруга прибыла, — отозвался Лю Сяолун и отвернулся. — Уведите. У меня нет времени продолжать это маскарад.

Как и в прошлый раз, слуги маленького двора первого супруга увели Цун Веньяна с собственной свадьбы, и он не мог удержаться, чтобы не послать тихое проклятие в спину Лю Сяолуна.

Ночь выдалась беспокойной. На этот раз Веньян не ждал мужа до следующего дня, поэтому быстро сменил одежды, оставив только почему-то приглянувшуюся серьгу, плотно поел, наслаждаясь танхулу, которыми его обычно не баловали, и вошёл в свою спальню, уставившись на знакомую постель совершенно глупым взглядом. Если бы Фо позади не подтолкнула бы его, что-то прошипев, он бы и не лёг в неё вовсе.

Казалось, что если он закроет глаза, то окажется, что всё это было сном, а он до сих пор ждёт очередное письмо в этом отвратительном забытом месте, как брошенная жена.

«Я и есть брошенная жена,» — истерически хохотнул Цун Веньян, засыпая.

Снилась ему собственная смерть. Она повторялась в какой-то странной перемотке, и раз за разом клинок стражника разделял его голову и тело, и почему-то, когда труп падал на ступени, он продолжал чувствовать боль, моргать, глядя то на ясное небо, то на чьи-то сапоги. Когда он силился выдавить из себя хоть какой-нибудь звук, незнакомые голоса наверху радостно гоготали, и кто-то пинал его голову, словно она была мячом. И он катился, катился вниз, не способный что-нибудь сделать, а потом оказывался в самом низу и, превозмогая боль, открывал глаза. Неизменно голова оказывалась в таком положении, что было видно и его изломанное тело в красной луже, и стражников со смазанными лицами, и фигуру Лю Сяолуна, возвышающуюся, как солнечный диск.

А затем он моргал и всё начиналось заново.

И когда Цун Веньян проснулся, задыхаясь в болезненном хрипе, ему оставалось только обхватить плечи руками и сжаться в комок, дожидаясь наступления утра.

Окончание главы