Тёмный феникс в цветах вишни Глава 17

— Значит, ты запаниковал и смог... прирезать Лю Минглея, — бровь Мэн Бохая приподнялась. — Подготовленного воина, да? Что только в жизни не случается. А потом ты упал в обморок от напряжения, не так ли?

— У меня такое чувство, что ты знаешь о прошлой ночи намного больше, чем я, — ответил Цун Веньян. — Скажи, ты как-то связан с убийством императрицы? Ты решил отомстить за племянника?

Мэн Бохай покачал головой.

— Я не настолько сумасшедший. Ни за что. Но, знаешь ли, я решил позаботиться о тебе, как хороший друг, и отправить пару доверенных лиц приглядеть за тобой ночью. Знаешь, покушение было ожидаемым. И что я слышу? Не успели они прибыть во дворец, как обнаружили два тела в темнице и ни одно из них не твоё! — мужчина сделал глоток чая и поморщился, будто от головной боли. — Мне жаль, что они не успели вовремя, и тебе пришлось отбиваться самому. Но потом я узнал, что тебя нагнали во дворце императрицы! Кто-то перебил стражу и ворвался внутрь — мои люди подхватили тебя, дали дёру и подчистили темницу, чтобы всё выглядело так, будто ты пробыл там всю ночь.

— Спасибо, — искренне сказал Веньян.

Нахмурившись, Мэн Бохай махнул рукой.

— Ты мог умереть, если бы убийца была хоть немного компетентнее. Не за что тебе меня благодарить.

Цун Веньян так не считал. Если бы кто-то бросился спасать его от той женщины, он был бы под наблюдением. Кто знает, согласились бы люди Бохая на его авантюру со сгоревшим телом? Глядя на ситуацию со стороны, Цун Веньян решил, что всё закончилось так хорошо, как только было возможно.

— Так ты знаешь, кто убил Её Величество? — поинтересовался Цун Веньян.

Его собеседник комично взмахнул руками и нахмурился.

— Я похож на экстрасенса? Конечно, нет! — пробурчал он. — Я и сам не знал, что кто-то собирается пробраться во дворец. У меня есть кое-какие мысли, но пока я ни в чём не уверен. Ты не хочешь поговорить о чём-то более приятном?

— Например?

— Твои мальчишки сейчас в моём поместье. Этим утром они были... довольно напуганными.

Цун Веньян сглотнул. Он хотел защитить Гао Чжаня и Цзи Яо; даже если ему пришлось их обидеть, он не жалел о том, что прогнал их.

— Почему они пошли к тебе? Разве за них отвечает не Минь Фухуа?

Мэн Бохай улыбнулся.

— Ты не знаешь? — протянул он. — Генерала Минь уже два дня не видать. Чуть раньше, чем тебя арестовали, он вдруг исчез. Как оказалось, он сказал кому-то, что взял выходные. И вот сегодня, когда он должен был появиться во дворце, его нет. Нет его и дома, нет ни в одном месте, где он проводил время — я проверял. Наткнулся на твоих мальчишек, расспросил их и узнал пару интересных вещей.

Мэн Бохай озорно сверкнул глазами.

— Значит, ты притащил их сюда и допрашивал.

— Не думай, что я такой жестокий. Пара растерянных подростков с готовностью потянулась к приятелю Минь Фухуа. Они были только рады моей компании, — фыркнул Бохай. — Ну? Откуда ты знал, что тебя арестуют? Я и не подозревал, что у тебя есть информаторы. Или это интуиция?

— Скорее интуиция, — качнул головой Цун Веньян. — Императрица была не слишком дружелюбна. Стоило ожидать чего-то подобного. Ты удивляешь меня гораздо больше. Это твоё хобби — всё узнавать? Это начинает надоедать.

Мэн Бохай пожал плечами.

— В империи Инь у человека есть выбор: блаженное неведение или знание, — отозвался он. — Я выбрал знание. До сих пор жалею. Собираешься забрать мальчиков?

— Сколько ещё ты будешь их так называть? — закатил глаза Веньян. — Конечно... если они пойдут за мной.

Мэн Бохай снисходительно улыбнулся и отложил чашку. Он глянул на Веньяна исподлобья, по-доброму и совершенно не угрожающе, как он делал с незнакомцами, проигрывавшими ему в го.

— Ты глупый, — тихо сказал он. — Очень глупый, ясно?

— А то я без тебя не знаю.

Гао Чжань и Цзи Яо встретили Цун Веньяна крепкими объятиями и громким причитанием. Похоже, они действительно ждали, когда он позволит им вернуться на службу. Глядя, как они радуются тому, что он был не серьёзен, юноша чувствовал, как в его груди зарождается странное тёплое чувство.

И, наконец, они вернулись домой.

В дневном свете его двор имел какое-то особое очарование.

Цун Веньян одновременно любил и ненавидел это место. Он провёл здесь годы, годы надежд и бесцельного ожидания. Он знал каждую маленькую трещину на каменной стене, окружавшей дом. Он знал каждую — ещё не выросшую, — веточку большого вишнёвого дерева. Сейчас оно было тонким и маленьким. Казалось, оно бы сломалось пополам, если бы Веньян хоть попытался на него влезть.

Он сидел на деревянном выступе перед дверью и смотрел на пучки зелёной травы, усыпанные цветами. Не дорогими, не засаженными специально — это были обычные сорняки, и они дарили двору что-то особенное и домашнее, отличавшее его от прочих.

«От прочих мой двор отличается неухоженностью и бедностью, — горько подумал Цун Веньян, опуская босые ноги в прохладную траву. — И как же меня достало это место! Если бы оно было хоть чуточку менее дорогим моему сердцу, я бы не смог тут находиться; думаю, я мог бы впасть в истерику».

Поддавшись неизвестному порыву, он соскочил с выступа и наспех натянул сапоги. С тех пор, как его выпустили из заключения, прошло три дня, а он всё сидел на одном месте и никуда не продвинулся. Мыслей о том, как разрушить жизнь мужа, тоже не было — а обычно в голове Цун Веньяна было великое множество идей.

«Ничего не спасает от хандры, — подумал он. — Даже представлять убийство Лю Сяолуна стало скучно. Стоит выйти из этого глупого дворика — замкнутое пространство явно меня отупляет».

С этой мыслью он попрощался с Ло, методично набиравшей воду неподалёку, и покинул свой двор, минуя ворота.

Как и всегда, оказаться снаружи было приятно. Свободно ходить по дворцу до сих пор было немного непривычно, но никто больше не смотрел на Цун Веньяна, будто он был лишним, не вписывающимся в общую картину элементом.

В большом императорском саду было вычурно. Всё вокруг кричало о дороговизне, и от этого было немного не по себе. Цун Веньян прошёлся по дорожкам, рассматривая цветы, прежде чем наткнулся на группу людей, оживлённо обсуждавших что-то, устроившись в тени деревьев.

Даже служанки, стоявшие неподалёку, яростно шептались. Цун Веньян почувствовал заинтересованность и подошёл поближе, прежде чем понял, что совершил огромную ошибку.

Он приблизился к змеиному гнезду.

Конечно же, ему надо было наткнуться на группу наложниц! Неизвестно, чьими они были, но от них Цун Веньян хотел держаться как можно дальше.

В конце концов, императрица Шу плохого не посоветует. Цун Веньян слышал, как она называла наложниц самыми страшными людьми дворца достаточно раз, чтобы это запомнить. Ему-то уж точно не нужно было ввязываться в их погоню за мужчинами и бесцельное соперничество; что бы ни диктовали правила выживания во дворце, Цун Веньян предпочитал спокойное планирование мучительное смерти мужа, а не борьбу с кучкой жестоких женщин.

Тем не менее, они явно его заметили.

«Главное — сохранять спокойствие,» — решил юноша, плавно развернулся и попытался скрыться так быстро и естественно, как только мог.

— Ох, неужели это первый супруг четвёртого принца?

Да откуда они вообще знали, как он выглядит, чёрт возьми?!

Цун Веньяну было шесть, когда он впервые увидел императрицу Шу, Гуан Лифэй.

Отец-император редко проявлял внимание к бастарду; тем не менее, он и не забывал о нём, позволив Веньяну проводить время с детьми Её Величества. Причина крылась в том, что он не был плодовитым — ни одна женщина, кроме Гуан Лифэй и Цун Чжимэй, не смогла родить от него детей.

Даже если они могли бы, императрица пристально следила за наложницами и вполне могла справиться с некоторыми случаями своими силами.

У императора Шу было мало детей, и это делало конкуренцию... страшной.

Это был день, когда Цун Веньян бродил по дворцу без дела. Он сжимал в руках соломенного человечка, сделанного матерью, и искал, чем бы себя занять: если кто и грал с ним, то это были Шу Суй или Шу Аи, но те, как и подобает детям императора, посещали многочисленные уроки. С Цун Веньяном же не занимались вовсе; к своему стыду, он едва мог прочитать пару символов, которые показывала мать, и та уверяла его, что он должен быть благодарен и никогда не высказывать недовольства. В конце концов, император и так позволяет ему проводить время с законными детьми и свободно ходить по дворцу, чего ещё он может хотеть?

Цун Веньян же всегда был довольно пассивным и послушным; если ему сказано не подавать виду и тихонько заниматься чем-нибудь в стороне, он будет это делать.

Он отыскал большой куст без колючих веток; изнутри он образовывал купол, достаточно большой, чтобы миниатюрный Цун Веньян мог спрятаться там, как в палатке. Как и любой ребёнок своего возраста, он питал слабость к таким забавам. Конечно же он залез внутрь и притворился, что это его собственное логово, где никто никогда его не найдёт.

Цун Веньян посмотрел на соломенную куклу и прошептал:

— Это наш дом. Мы покажем его Суй-гэ?

Затем он надул щёки и нахмурился, пытаясь спародировать чужое лицо. Он отрицательно мотнул головой.

— Ты прав, — сказал он, вернувшись к нормальному виду. — У Суй-гэ много фортов, а у нас ни одного. Ведь ничего, если мы оставим одно тайное место?

— Тайные места должны быть скрытными. Почему же я вижу твою спину? Старайся лучше, — сказал кто-то над ним.

Цун Веньян вздрогнул и всполошился, пытаясь выбраться из куста. Когда он наконец это сделал, он выглядел хуже, чем бродяжка — весь в пыли, листьях и грязи, он заставил человека, обратившегося к нему, скривиться от отвращения.

Это была женщина, высокая (в шесть лет кто угодно покажется высоким!) и белокожая, в золотом платье с длинными рукавами. Её тёмно-каштановые волосы были убраны в высокую причёску со сверкающими заколками, а губы выкрашены в вишнёво-красный. Она прищурилась, разглядывая Цун Веньяна, и спросила:

— И что за оборванец скачет тут без дела?

Служанка в бледно-розовом подскочила к женщине и попыталась что-то сказать, но та одним движением руки заставила её замолчать.

— Я не помню, чтобы спрашивала тебя. Пошла прочь, — выплюнула женщина в золотом платье. — Ты, мальчик, назови своё имя.

— Цун Веньян, — послушно отозвался ребёнок. Он не решился спросить в ответ, как звали возвышавшуюся над ним госпожу; мать учила его не выражать неуважения и не говорить с людьми, которые выглядели богаче него, пока не позволят.

— Цун Веньян, — повторила женщина и нахмурилась. — Сын девки Цун? Как занятно. И почему ты тут шляешься, у тебя нет дел?

Не решившись солгать, Веньян кивнул; дел у него действительно не было.

Женщины цыкнула

— Отвратительно. Значит, читать-писать ты уже умеешь? И считаешь сносно? История, музыка, рисование — неужели ты справился со всем так блестяще, что учителя отпустили тебя, чтобы ты носился по двору? Отвечай, сопляк.

Цун Веньян почувствовал страх. Женщина была рассержена — он не мог представить, что скажет его мать, когда узнает, что он пошёл наперекор всем её словам и рассердил дворянку. Он едва мог что-то из себя выдавить, охваченный детским ужасом перед наказанием; Веньян собрался с силами и выдавил:

— Мне жаль.

— Жаль? — усмехнулась женщина. Она издала звук, похожий на сдавленный смех. — Значит, тебе жаль? А я просила тебя извиняться? Может, ты считаешь, что твои извинения мне нужны? Заткнись, глупый ребёнок. Ты не выживешь в этом мире, если будешь кланяться и извиняться, что бы ни случилось. Если тебе задали вопрос, ты на него отвечаешь. Извинения — глупое сотрясание воздуха, которого я не просила.

Цун Веньян же вспомнил слова матери. Словно кто-то зашептал на ухо её голосом: «Не дерзи. Падай в ноги и унижайся, но не вызывай чужого гнева, если не хочешь вылететь из этого дома — кому-то достаточно только захотеть, чтобы ты оказался на улице».

— Ну? — нетерпеливо спросила женщина. — Хватит молчать! Собираешься трястись от страха? Что, так нравится быть мусором?

Цун Веньян мотнул головой.

— У меня нет уроков, госпожа. Мне жаль, — тихо сказал он, так робко, словно его могли ударить в любой момент.

Женщина же удовлетворённо хмыкнула, словно уже знала ответ и лишь ждала, когда услышит то, что хотела услышать.

— Значит, ты всё же умеешь говорить что-то кроме извинений, — ответила она — Забудь это «мне жаль» — это самое глупое, что ты можешь сказать. Тебя учат пресмыкаться с малого возраста? Смешно.

Она подозвала служанку и прошептала что-то ей на ухо; девушка закивала, согнулась в поклоне и сбежала, стремясь выполнить поручение хозяйки. Женщина же снова окинула Веньяна оценивающим взглядом и произнесла:

— Я супруга первого принца, Гуан Лифэй. Если ты, дитя, больше не будешь передо мной извиняться, я позволю тебе звать меня госпожой Гуан.

— Я не буду! — воодушевлённо пообещал Цун Веньян. — Мне... Я очень благодарен, госпожа Гуан!

— То-то же, — фыркнула первая супруга. — Советую тебе не спать допоздна завтра.

Гуан Лифэй ушла, оставив Цун Веньяна в саду. Снова его компанией стали одни лишь бабочки и стрекозы, крутившиеся вокруг пруда с карпами, да соломенный человечек, несуществующее лицо которого вдруг показалось мальчику осуждающим.

«Почему ты так смотришь на меня? — спросил он, тряся игрушку в руках. — Разве я что-то сделал? Нет — она сама ко мне подошла? Но мама будет недовольна... И ведь не могу я ей солгать!»

И, действительно, не мог — ему никогда не хватало духу. Поэтому, сидя в их общей комнате с миской пресного супа в руках, Цун Веньян обронил:

— Со мной говорила госпожа Гуан.

Мать тут же всполошилась. Она отложила свою еду на низкий деревянный столик и нервно схватилась за свою тусклую юбку. Её глаза — маленькие тёмные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, — забегали по скромной комнатушке, ни за что не цепляясь.

— Она была зла? — нервно спросила Цун Чжимэй; она глубоко вдохнуло, будто пытаясь себя успокоить, и схватила сына за плечи. — Что ты сделал? Что ты натворил? Я же сказала держаться подальше от людей? Чем ты слушал? Ты не должен никого злить! Одно слово, и тебя вышвырнут вон! Ты знаешь, что с тобой будет?

Цун Веньян дотронулся до маминой руке и выдавил улыбку.

— Она на меня не злилась. И я ничего не сделал. Мне... больше не подходить к ней?

— Никогда.

Цун Веньян кивнул. Если Цун Чжимэй этого хочет, значит, это должно быть важно.

Следующее утро было... странным. Как обычно, Цун Веньян позавтракал с матерью, и та оставила его одного. За ночь погода испортилась; было ветрено, и на небе собрались тучи, поэтому мальчик достал соломенного человека, чтобы провести с ним день. Стоило ему заговорить с ним, придумывая незамысловатую историю, в дверь постучали, и женский голос настойчиво позвал его по имени.

Это была одна из дворцовых служанок, совсем молодая девушка. Она предложила Веньяну идти с ней — как оказалось, теперь с ним будут заниматься письмом в малой библиотеке.

Схватив девушку за руку, — он действительно был медлительным, — Веньян вспомнил вчерашний разговор с госпожой Гуан. «Такая добрая, — смущённо подумал он, прижимая соломенного человечка к груди. — Может, мама будет довольна? Госпожа Гуан вовсе не хочет от меня избавиться».

Он улыбнулся этой мысли, радостно принимая всё: и внезапное великодушие отцовской супруги, и нового учителя, строгого, но умного старика, и то, что он нарушил запреты матери — в конце концов, с тех пор он виделся с госпожой Гуан куда чаще, чем хотела бы Цун Чжимэй.

Например, через неделю, когда он наткнулся на Гуан Лифэй на том же месте, у большого куста-купола. Она гуляла на солнце, обмахиваясь большим веером с ярким рисунком; когда она заметила Цун Веньяна, она подозвала его пальцем и оглядела.

— И ты снова похож на ходячую кучу мусора.

— Здравствуйте, госпожа Гуан!

Окончание главы