Маска 37. Маска (финал)

И это снова был большой циркус.

Ликасто никак не мог взять себя в руки, его колотила мелкая дрожь, когда он видел перед собой те же трибуны, арену, поворотные столбы… пурпурный бархат императорской ложи на ярком солнце казался кроваво-красным, и хотя Ликасто прекрасно знал, что на его руках нет ни капли чужой крови, ему все равно было не по себе.

Их дед стал императором, убив своего предшественника.

Его отец стал императором, отравив их деда.

Его дядя пытался стать императором, давая яд и ему, и - потом - Крацио.

Его брат…

Его брат - единственный, кто пришел к власти, не испачкавшись в крови.

Он даже не казнил Форто.

Форто был заточен в тюрьму под холмом - ужасное, мрачное место, из которого нет выхода. Форто бы предпочел смерть, если бы знал, что его ждет. Но он не знал.

Сразу после того заседания Сената, на котором Крацио обнародовал его постыдные преступления, Форто разбил паралич - он так и остался сидеть на том же месте, беспомощно раскрыв рот и пуская тонкую ниточку слюны. Зрелище оказалось настолько жалким, что Крацио решил оставить его в живых - ничтожной развалиной, не способной самостоятельно даже оправиться. Все равно дни регента были сочтены - тюрьма не предполагает тщательного ухода за больными и вереницы послушных рабов, и даже лекаря к Форто не допустили. Чем не смертная казнь?... просто отсроченная во времени. Очень показательно: дядя должен испытать на себе то, что хотел сделать с племянниками, превращая их в неподвижных кукол. Теперь он сам неподвижной куклой лежит на твердой тюремной подстилке и с утра до вечера смотрит слезящимися глазами в потолок - низкий каменный свод, покрытый плесенью и пятнами от сгорающего масла в лампе.

Ликасто понимал, что пурпур - это просто императорский цвет, такой же, как мантия его старшего брата, который приветствует восторженную толпу, подняв руку. Но его все равно мелко трясло от соседства с этим кровавым убранством.

На талию ему мягко легла теплая рука, и низкий голос, заглушив крики толпы, прошептал в ухо:

- Не нужно помнить плохое. Забудь. Больше тебя никто не обидит.

Ликасто кивнул и накрыл сверху ладонь Яна да Сильвы своей рукой, переплетя пальцы на поясе в своем излюбленном жесте. Ян да Сильва - точнее, конечно, Ян Авитус Латус, сын патриция - стоял с ним рядом, чуть отступив вглубь императорской ложи, и смотрел гонки колесниц уже не как сатир, приютившийся на ступеньках и ожидающий удобного момента для побега. Сегодня он приглашен на торжество, как супруг младшего брата императора.

Сенат подтвердил их брак, хотя и с некоторым колебанием: закон двенадцати таблиц* не содержал в себе открытого разрешения подобных браков, хотя и запрета не содержал тоже. Крацио, как император, думал недолго: в тот же день Сенат утвердил его высочайший приказ, разрешающий сочетаться браком мужчинам. Отныне госпожи да Сильва больше не было, появился второй господин Авитус Латус, предпочитающий себя именовать, впрочем, супругом господина да Сильва.

Известия о браке младшего брата Императора вызвали среди граждан настоящий переполох: все еще помнили ужасные расправы прошлых императоров над центурионами, осмелившимися найти свою вторую половину в своей же центурии; столичные жители, памятуя об этих кровавых казнях, старались не афишировать свои личные предпочтения, храня в тайне личности своих вторых половин. И вдруг… первым осмелившимся снова вслух заговорить об этом стал не кто-нибудь, а сам брат императора!

На следующий же день к магистратам выстроилась очередь из желающих узаконить свои отношения мужчин: патриции, планирующие передать своему любимому после кончины имущество; богатые торговцы, рискующие своими жизнями в плаваниях и боящиеся, что после их гибели верные партнеры окажутся на улице, изгнанные жадными дальними, но "законными" родственниками; даже мелкие лавочники и торговцы, и те мечтали иметь официальную бумагу, разрешающую их мужьям иметь долю в торговле… Центурионы, еще недавно загнанные в жесткие рамки запретов, выдохнули, не в силах поверить: им и в самом деле можно больше не прятаться? В военных походах и в боях легионеры, рискуя собственной жизнью, не стеснялись защищать тех, кого любили. К такому относились с пониманием: ни один командир не осудил бы воина, прикрывшего собой своего любимого человека. На этом и держалась непобедимая мощь императорской армии: легионеры сражались не только за империю, но и за своих возлюбленных, стоящих рядом с ними плечом к плечу. Однако на привалах и в городах центурионы по-прежнему не имели права проявлять свои истинные чувства… теперь же все изменилось.

Столичные жители увлеченно обсуждали нововведения; пока еще медленно и несмело, но доверие жителей империи к Крацио росло и крепло.

Именно поэтому в циркусе на торжественной церемонии помпы собралось так много народу, как не собиралось никогда раньше.

Большой циркус вмещал около ста пятидесяти тысяч человек, но сегодня сюда набились все двести, и еще несколько сотен опоздавших стояли у ворот, мечтая хотя бы одним глазком заглянуть внутрь.

Крацио, проезжая в золотой колеснице по улицам города от самого храма Юпитера, видел перед собой только восхищенные и кричащие "Ave!" толпы. Он смотрел на осыпающих его лепестками цветов людей, видел благоговейно склоненные головы и обожающе блестящие глаза, и думал: месяц назад вы так же горячо и истово охотились на Ликасто, словно собаки, которым отдали команду. Вы не думали, виноват он или нет - а сейчас приветствуете его, точно так же ни о чем не задумываясь… как хватает совести жить, распяв того, кого вчера боготворили, и боготворя того, кого распяли?

Сам Ликасто ни о чем таком не задумывался. Он сразу отказался от всех титулов, которые предлагал ему Крацио, и теперь просто ждал окончания гонок, чтобы уехать из циркуса - и из столицы.

Ликасто не хотел больше ни любви, ни ненависти этого города. Теперь он был спокоен: империя в надежных руках, а значит, с его плеч наконец-то упала тяжелая ноша "наследника". Он может просто жить, как обычный человек, любимый другим обычным человеком.

Впрочем… обычным его муж все же не был. Даже сейчас, стоя за спиной Ликасто, Ян Авитус Латус, сын патриция, вызывал трепет. Не благоговейный, как Крацио, а какой-то другой, темный и морозящий среди знойного лета. Все, кто смотрел на супруга Ликасто, инстинктивно мечтали никогда не попадаться на глаза этому человеку - слишком уж холодными были зеленые глаза, слишком уж мало в них было улыбки. Ликасто даже нравилось, что от Яна да Сильвы все стараются держаться подальше. Несколько сенаторов, сгоряча попытавшихся подольститься и завязать дружбу с влиятельной четой Авитус Латус, не выдержали даже вежливого двухминутного разговора - отступили, подобострастно кланяясь, и больше никогда не рисковали приближаться. И хорошо, думал Ликасто. Нам не нужно общество благородных отцов этого города. Нам не нужны их неискренние улыбки и щедрые подарки. Слишком уж лицемерно это - пытаться угодить тому, кого еще месяц назад травили, как обложенного флажками волка.

Знали бы они все, кем на самом деле является супруг императорского брата! Но Экспиравит был публично казнен, и теперь только Корций Титус, бывший цензор Сената, мог бы рассказать всю правду, да его десятая дочь. Однако Корций Титус так поспешно сбежал, выпросив себе у нового императора самую дальнюю провинцию в наместничество, что ждать от него подлости точно не следовало, а его десятая дочь, Корция Децима, поклялась не высовывать больше носа с родительской виллы, настрадавшись от ужасов дворцовой жизни.

Экспиравит, даже мертвый, слишком сильно пугал людей - а уж живой и вовсе приводил в священный ужас.

Ликасто так глубоко задумался, поглаживая пальцами лежащую на талии руку мужа, что даже не заметил, как склонился к Крацио новый императорский доктор, Менандр Костис. Крацио выслушал его, кивнул и тихо сказал что-то Яну да Сильве.

Рука на талии Ликасто слегка сжалась, привлекая его внимание.

- Ты останешься смотреть гонки? Или пойдешь с нами?

- С вами, конечно, - не колебался ни секунды Ликасто, - но… разве Император может покинуть циркус, пока не закончились торжества?

- Император может на несколько минут удалиться в ложу, - Ян да Сильва мягко потянул наследника за руку под навес следом за Крацио и Менандром, и Ликасто послушно скользнул в уютную полутьму.

В тени бархатных портьер гул толпы стал приглушенным и набегал успокаивающими волнами, как прибой. Снаружи колесницы пошли уже на пятый круг, и зрители ревели и ликовали, стуча ногами и выкрикивая имена колесничих. Гонки никого из присутствующих в императорской ложе не интересовали, и временная передышка показалась даром небес.

Ликасто удобно устроился на кушетке, опершись о плечо Яна да Сильвы, и выжидательно приподнял брови.

- Кто-то устраивает заговор, - коротко оповестил Крацио, оглянувшись и убедившись, что кроме них четверых в ложе никого нет, - только что сенаторы прислали нам в подарок вино. Менандр проверил его, оно отравлено.

- Ты знаешь имена тех, кто выступает против тебя? - нахмурился Ян да Сильва, невольно косясь на чаши, расставленные по всему периметру ложи.

- Могу только предполагать. Карвелон Гнесий, Лапус Авалий и Абл Путридус уже не раз возражали мне в Сенате, выказывая недовольство и сомнения в моей верности империи. За их спинами влиятельные семьи, поэтому поддержку им могут обеспечить деньгами или угрозами. Полагаю, именно эти семьи мутят воду, распуская сплетни, что я - иудейский шпион и ставленник.

- Оу, если это и в самом деле они, не переживай слишком сильно. Завтра с утра госпожа Мурис отправит каждому из них профитроли с цветами, и если они не дураки, то прекрасно поймут намек на собственное прошлое. Если же не поймут, Экспиравиту придется ненадолго воскреснуть из мертвых и навестить этих уважаемых господ, обеспечив им не слишком светлое будущее. Наследник Ликасто, Вы не против встретиться с Призраком из прошлого?

- Вовсе нет, - усмехнулся Ликасто, лениво покачивая ногой, - я буду только рад, если мой муж перестанет изображать из себя порядочного гражданина, а станет уже, наконец, тем, кто он есть на самом деле.

- Я ревную к этому негодяю Экспиравиту, - покачал головой Ян да Сильва и снова повернулся к Крацио, - Император, надеюсь, Вы закроете глаза на маленький карнавал Экспиравита? Ведь этот разбойник обычно появляется в маске…

- Император не знает закона, запрещающего носить маски, - невозмутимо кивнул Крацио, - и, насколько я знаю, убийца Экспиравит давно казнен. Если законопослушный горожанин Ян да Сильва вдруг захочет подарить нескольким сенаторам сладости или пойти к ним в гости, скрыв лицо, разве я должен ему препятствовать?

Император жестом пригласил мужчин вернуться обратно на арену и, уже выходя на обжигающее солнце из-под пурпурного занавеса, вполголоса добавил:

-... да и как я могу быть против, если моему любимому младшему брату так нравится эта маска?...

________

*Закон двенадцати таблиц - основной гражданский закон Римской империи, регулировавший в частности семейное право, принятый в V веке до н.э. и действовавший до ~VI века н.э.

Окончание главы