Глава сыска болен[BL] Глава 19. Жизнь или смерть

Глава 19. Жизнь или смерть

Се Цзинлань уже не мог сосчитать, сколько дорог он прошёл.

Чёрная одежда на его теле была грязной и потрёпанной, покрывшись пылью и пятнами. Волосы были спутаны, а лицо он не мыл уже несколько дней, отчего на нём виднелись серые пятна. Его горло было настолько сухим, что казалось дымилось, как будто в его центре застрял ржавый лист железа. Он не мог ни откашляться, ни сглотнуть, а слюна имела кровавый привкус. Ещё более мучительным был голод. В животе было пусто, он был так голоден, что у него болел желудок, голова кружилась, а мир, казалось, вращался вокруг.

Перед тем как покинуть Цзиньлинь, он хотел заложить серьги в обмен на дорожные расходы. Однако он не ожидал, что хозяин лавки обвинит его в краже чужих серег, и не только заберёт серьги, но и прикажет своему слуге избить его. Он впопыхах выбежал на улицу и обнаружил, что короткий меч тоже остался в лавке.

Он очень долго был голоден, так голоден, что подбирал помои, которые выносили из трактиров. Однако трактиры скорее скормят это пойло свиньям, чем нищим, поэтому нередко выходили слуги и прогоняли его метлой.

Несколько дней назад он увидел ребёнка, который сидел на корточках перед дверью своего дома и ел сахарный блинчик. Ему было всего пять или шесть лет, и он ел блинчик, наблюдая за прохожими. Се Цзиньлань стоял за стеной и жадно смотрел на сахарный блинчик, который держали эти маленькие ручки, как будто это был последний блинчик в мире. В его сердце шла небесная война: голод побуждал его схватить блинчик, а разум говорил ему, что стыдно обкрадывать ребёнка.

Когда от сахарного блинчика остался последний кусочек, он наконец не выдержал. Он стремительно пронёсся мимо и выхватил маленький кусочек блинчика, покрытый сахарной пудрой. Ребёнок безучастно сидел на корточках, его руки всё ещё держали сахарный блинчик. К тому времени, как он отреагировал, Се Цзинлань уже давно скрылся из виду, и он разрыдался и, спотыкаясь, вернулся в свой дом, чтобы поплакать и пожаловаться.

Се Цзинлань присел на корточки в переулке неподалёку, проглотив кусочек блинчика вместе со слезами. С тех пор он патрулировал улицы и переулки и искал еду в хрупких детских руках, как бродячая собака ищет кости. Хотя иногда его неизбежно ловили взрослые и били, этого едва хватало, чтобы наполнить его желудок.

Он уже не знал, как долго он шёл, и тем более, куда. Сельские поля были сухими и потрескавшимися, как высохшая кожа стариков, а вокруг были голодные беженцы. С некоторыми из них были их семьи, а некоторые шли в одиночку. Он уже не мог даже воровать еду, так как все жили в крайней нищете.

Иногда он видел худых детей с ужасно большими животами, потому что они ели землю Гуаньинь(1), отчего их животы растягивались, и они лежали на земле с бледными губами, ожидая смерти. Позже он больше не видел на дороге ни детей, ни стариков. Се Цзинлань очень боялся, что его поймают и съедят, поэтому специально выбирал отдалённые и безлюдные тропы. Когда он был голоден, он ел немного травы, чтобы слегка утолить голод.

(1) разновидность белой глины, которую ели в отчаянии во время голода. Слишком большой её объем вызывал дисфункцию кишечника, непроходимость и растяжение брюшной полости, что в конечном итоге приводило к смерти.

Вода и еда занимали все его мысли. Он был уже слишком занят, чтобы ненавидеть Вэй Дэ и скучать по прошлому времени, и слишком занят, чтобы беспокоиться о том, найдёт ли его Гаран Семи Листьев однажды ночью, когда он, сжавшись в углу, спал. Он думал только о том, как набить желудок, и, кроме этого, не мог думать ни о чём другом.

Однако на нём всё ещё была чёрная одежда, которую дал ему Сяхоу Лянь, а маску он прятал в складках одежды. Он не решался достать её, так как боялся, что другие люди увидят её и отнимут.

Позже он вспомнил, что Сяхоу Лянь однажды сказал, что если он положит медную монету на самое высокое место в городе, то сможет увидеть его снова. Поэтому Се Цзинлань взобрался на колокольню, где палящий солнечный свет светил так, что он не мог открыть глаза. Каждый его шаг был похож на наступание на вату, и он использовал руки и ноги, чтобы подняться наверх. Он положил маску рядом с большим колоколом. Голуби перед колоколом испуганно захлопали крыльями, разлетелись во все стороны и улетели.

«Наверное, когда придёт Сяхоу Лянь, я уже умру от голода», — оцепенело думал Се Цзинлань, прислонившись к стене.

Сладкая вода потекла изо рта в горло. Резко проснувшись, он схватил флягу и прижал её ко рту. Перед его глазами появилась паровая булочка, и Се Цзинлань схватил её и стал есть.

— Медленнее, медленнее, не подавись.

Мужчина улыбнулся, поглаживая его по спине.

Се Цзинлань поднял голову. Мужчина перед ним выглядел как учёный, а в его глазах, казалось, была улыбка, нежная как вода.

Он проглотил паровую булочку и хрипло сказал:

— Я тебя узнал.

— О?

— В ту ночь в поместье Се, именно ты отпустил меня.

Когда он вспомнил поле убийства Асуры(2) той ночью, глаза Се Цзинланя слегка покраснели. 

(2) Асура – это один из Восьми легионов, известный своей кровожадностью и злобой. Поле Асуры (убийств) – это, как следует из названия, поле для убийств между асурами. Это выражение также расширено до значения трагического поля битвы.

— Ты действительно меня вычислил, — Цю Е негромко рассмеялся. — Хотя твоя фигура очень похожа на фигуру Сяо Ляня, твоя походка и взгляд, когда ты смотришь на людей, совершенно разные. Я часто маскируюсь под других людей, и этот твой трюк может обмануть тех убийц, но его недостаточно, чтобы обмануть меня.

— Хотя ты и отпустил меня, ты также убийца, истребивший мой клан, поэтому я не буду благодарить тебя.

— Я и не жду твоей благодарности.

— А как же Сяхоу Лянь, почему он не пришёл?

Глаза Цю Е потемнели, но он ничего не ответил.

— Тебе не стоит класть маску сюда, если кто-то из Гарана увидит её, ты умрёшь. Повезло, что этим человеком оказался я, иначе все старания Сяо Ляня были бы напрасны.

— Какая разница между смертью от голода и смертью от ваших рук?

Цю Е положил слиток серебра ладонь и сказал:

— Береги свою жизнь, Сяо Лянь обменял её на свою жизнь, так что ты не должен его подвести.

Се Цзинлань опешил.

— Сяо Лянь, что... с ним случилось? Разве он не говорил, что не умрёт?

Выражение лица Цю Е стало немного печальным. Он посмотрел на юг и ответил:

— Помогая тебе спастись, он нарушил правила Гарана, поэтому настоятель наказал его восьмьюдесятью одним ударом плети. Когда я уходил, он всё ещё лежал в постели без сознания. Я не знаю, как он сейчас. Отсутствие новостей – лучшая новость, а Сяо Лянь всегда был твёрд и решителен, так что он обязательно поправится.

— А что насчёт Гаруды? Разве он не сын Гаруды? Почему она не спасла его?!

— Правила храма очень строгие, даже Гаруда не может их нарушить, — Цю Е посмотрел на Се Цзинланя, и его взгляд стал намного глубже. — Несомненно, Сяо Лянь относится к тебе по-другому, он даже сказал тебе, что Гаруда – его мать.

Се Цзинлань отвернул голову.

— Он мне не говорил, я сам догадался.

Цю Е вздохнул:

— Сегодня мы встречаемся в последний раз, больше не ищи Сяо Ляня. Ты – зарегистрированная добыча Гарана, поэтому убийцы будут искать твои следы как гончие. Отправляйся в столицу, там много знати, ты можешь голодать где угодно, но только не в столице. Ты даже сможешь наткнуться на знатного человека из дворца, установившего палатку с бесплатной едой.

Се Цзинлань был немного ошеломлён.

Неужели он больше никогда не сможет увидеть Сяхоу Ляня?

— Маленький молодой господин, мы больше не встретимся. Я желаю тебе удачи.

Цю Е шагнул на городскую стену и слегка улыбнулся Се Цзинланю. Его тело медленно упало, чёрные волосы развевались на ветру как шёлк.

Когда Се Цзинлань поднял голову, чтобы осмотреться, Цю Е уже скрылся без следа, как падающий лист.

Се Цзинлань прислушался к словам Цю Е и последовал за потоком беженцев в сторону столицы. Лица у людей были безучастны и покрыты пылью. Глаза и губы потеряли цвет, они напоминали ходячие трупы. Их обувь была изношена, обнажая грязные пальцы ног. К счастью, было жарко, поэтому пальцы ног не мёрзли.

После того как в течение трёх дней их не пускали к городским воротам, Се Цзинлань пробрался в столицу, пока группа беженцев устраивала беспорядки. В углу города уже было полно спящих людей, их одежда была изорвана, а конечности так худы, что напоминали костяные палки. В куче людей копошились солдаты, они отбирали мёртвых и укладывали их на повозки, чтобы отвезти в общие могилы.

Се Цзинлань не стал смотреть дальше и молча пошёл в сторону императорского дворца. Небо постепенно темнело, фонари на улицах вывешивались один за другим, освещая все улицы так, что было светло, как днём. Роскошные, украшенные экипажи теснились на улицах и в переулках, а в небе один за другим расцветали фейерверки. Оглушительный звук, доносившийся с горизонта, постепенно становился всё тише, словно это был звук из другого мира.

Оказалось, что шёл праздник Середины осени.

В сердце Се Цзинланя не было никаких колебаний. Он лишь молча протиснулся в толпу и равнодушно украл чей-то мешочек. Вдруг толпа расступилась, словно отброшенная чем-то, и все встали по разным сторонам. Из-за угла улицы выехала повозка, запряжённая четвёркой лошадей, колёса которой оставляли две параллельные колеи. Позади повозки на высоких лошадях двигались две шеренги служащих Дунчана. У них были чёрные мечи и чёрные одежды, с вышитыми на груди клыками и когтями, и все они были бесстрастны, как злые духи-асуры в ночи.

Кто-то в толпе прошептал:

— Как величественно, евнух Вэй становится всё более и более процветающим! Простой евнух может стать настолько могущественным, что я не знаю, зачем в это время нужно серьёзно учиться.

— Ты хочешь умереть? Осторожно, служащие услышат, береги свою жизнь!

— Я слышал, что завтра днём у ворот Дунъань(3) евнух будет набирать людей на работу во дворец. Пойдём попробуем, кто знает, может будущем кто-нибудь из нас сможет стать главой Дунчана?

(3)Восточные защитные ворота. Это восточный вход в город.

— Это дело смерти без потомков. Ты можешь идти один, я не буду присоединяться к этому.

Внезапно из толпы, размахивая связкой петард в руке, выскочил нищий в изорванной одежде. Он подбежал к повозке Вэй Дэ и громко проревел:

— Евнух Вэй, в шести префектурах Шаньдуна повсюду лежат трупы голодающих, а ты здесь наслаждаешься мирной жизнью! 

Петарды затрещали, вспыхнули яркие искры, и нищий бросил петарды в сторону повозки Вэй Дэ. В тот момент, когда они должны были напугать лошадей, один из служащих поймал петарды в воздухе и отбросил их далеко в сторону.

Тут же другой служащий соскочил с лошади и схватил нищего.

Нищий энергично боролся и кричал:

— Вэй Дэ разрушает страну и приносит разорение народу. Шесть префектур Шаньдуна вот-вот вымрут, Боже, открой глаза! 

Служащий выругался, задрал нищему подбородок и скрутил ему руки и ноги, сломав их. Только после этого нищий рухнул на руки служащего, как мешок с рогожей, глядя на него красными глазами.

Рука с чётками Будды Ханаана протянулась изнутри повозки и сделала неопределённый жест.

Увидев этот жест, служащий резко рубанул мечом. Из горла нищего мгновенно хлынула кровь, его тело несколько раз дёрнулось в судорогах, и он затих.

Служащий оттащил нищего, и повозка медленно отъехала. Толпа вновь собралась, и снова раздался гул голосов. Торговцы то и дело наперебой предлагали свои вещи, а барабаны гремели без остановки.

В этом мире убитый человек был подобен песчинке, которую уносит волна, не оставляя следов, и никому до этого не было дела.

Вэй Дэ, получается, что человек в той повозке был Вэй Дэ? Се Цзинлань смотрел на повозку, исчезающую за углом улицы, и медленно сжимал кулаки.

Если наступит день, когда он, Се Цзинлань, будет обладать огромной властью, сможет ли он вот так распоряжаться жизнью и смертью и считать человеческие жизни тленом! Сможет ли он в гневе лишить жизни сотню людей и уничтожить целый клан? Вэй Дэ был ниже лишь одного человека и выше десятков тысяч людей, а значит, он тоже должен стать выше всех! Отныне все, кто издевался над ним, обижал его и предавал, умрут без души и с разбросанными костями. Вельможи будут кланяться ему, а потомки императора склонят перед ним головы.

Он поднял голову, его глаза были подобны бездонным, совершенно тёмным пропастям, и демон на дне его сердца медленно открыл глаза.

Зашла луна и взошло солнце, все магазины открыли свои двери, а владельцы лапшичных лавок замесили муку в тесто. Се Цзинлань сделал отметку под старым деревом в переулке и закопал под ним маску Сяхоу Ляня. Сделав это, он встал, поправил одежду, глядя на свою тень, и вышел из переулка. У ворот Дунъань уже стояла длинная очередь.

Некоторые люди сами кастрировали себя, и на их одеждах оставались пятна крови, их шаги были слабыми, когда они шли вперёд вместе с очередью. Некоторые были слишком стары, и их выкидывали из очереди. Они валялись на земле, плакали и кричали, что хотят попасть во дворец в качестве евнуха. Наконец подошла очередь Се Цзинланя. Евнух, который писал, поднял голову и посмотрел на него.

— Сколько лет?

— Двенадцать.

— Откуда ты родом, как тебя зовут?

— Я из Цзиньлиня.

Се Цзинлань замолчал на некоторое время и увидел нефритовый кулон, который евнух носил на талии. 

— Шэнь Цзюэ, Цзюэ – нефритовый кулон, — ответил он.

Евнух написал два иероглифа «Шэнь Цзюэ» на деревянной бирке и передал её Се Цзинланю. Се Цзинлань взял бирку и, следуя за другими выбранными нищими, направился к возвышающимся дворцовым воротам. Дворцовые ворота распахнулись, открыв императорскую дорогу и множество других дворцовых ворот. Под императорским дворцом они были похожи на вереницу крошечных и хрупких муравьёв, медленно бредущих по дороге.

Ворота цвета киновари тяжело закрылись за ним. Се Цзинлань оглянулся, и последний луч солнца перед их закрытием упал на него, осветив его лицо, которое не было ни печальным, ни радостным.

Окончание главы