Войд Вояж Глава 9

Для кого ты хранишь своё одиночество?

Быть добрым и отзывчивым – нормально. Верить и давать шансы людям вокруг тебя – тоже нормально. Любить людей – нормально.

Активные люди, упорно добивающиеся своих целей, потрясающи, восхитительны, к ним хочется тянуться. Хочется ввязаться вместе с ними в какую-нибудь безумную авантюру. Это нормально. Это не должно вызывать стыд.

Ты просто хочешь увидеть что-то новое, и у этого желания нет какой-то душещипательной истории рождения. Ты, как и все, просто хочешь быть частью общества. Не хочешь быть оторванным от всех. И это всё абсолютно нормально.

Но обязательно найдётся тот, кто воспользуется твоей верой и любовью, и выбросит их на помойку. Поиграет с тобой как с жалкой тряпичной куклой и вытрет ноги о твои чувства, презрительно смеясь.

Поначалу ты думаешь: я ведь просто недостаточно хорошо верил и любил? Иначе по какой причине человек, который так яро или даже вполне непринуждённо располагал к себе, внезапно во мне разочаровался? Я же вроде старался за ним поспевать, пытался быть в теме, на одной волне, поддерживал его… Я ничем существенным от него не отличался.

Я не сразу понял, что стал удобным объектом для манипуляций, потому что излишне верил тем, с кем я просто хотел быть рядом.

Раз за разом ты обретаешь надежду, встретившись с новым, энергичным и весёлым человеком… Но раз за разом разочаровываешься, когда понимаешь, что он, оказывается, тебя ни в что не ставит.

Говорят, что пассивным людям не место на земле. Это бесполезные, чаще всего психически нестабильные куски мусора, засоряющие планету, которой и без того грозит перенаселение. Но кто виноват, что ты с родился ведомым? Есть ведущий, есть ведомый. Ну вот досталась мне вторая роль – это разве так плохо? Надо ведь ведущему кого-то вдохновлять и вести за собой. Другой вопрос, с какой целью ведущий вообще тащит за собой людей.

Почему ведущие могут злоупотреблять своим влиянием? Он сильны, активны, и осознавая то, как много они могут сделать в отличие от других, начинают обретать надменность и презрительность. И если вдруг «подчинённый» будет чем-то не устраивать, таким ведущим ничего не стоит его бросить и найти нового, манипуляция которым принесёт им больше выгоды.

И вот всегда я таких ведущих чем-то не устраивал. Скажите, что надо лучше чувствовать людей? Была бы только эта чуйка – и полжизни бы пошло по другому сценарию. Жаль, что не каждому дано чётко видеть грань между искренностью и манипулятивностью.

Нравится ли мне самому быть ведомым и подчиняться другим? Не знаю – так сложились обстоятельства, и мне, хотел я этого или нет, пришлось к этому привыкнуть. Я не могу представить, как бы выглядел, если бы мог контролировать людей: чтобы они ставили моё мнение выше своего. В какой-то степени это, наверно, даже здорово… Но в реальности у меня другая роль.

Роль – держаться подальше от людей.

Благодаря кое-кому я связался с неприятной компанией. Это было в детстве я ничего не подозревал и просто безобразил на улице со своими ровесниками. Ничего особенного: по указке нашего лидера в лице бойкой девочки, я таскал с чужих дворов сливы, крал из магазинов мелкие продукты. Мне просто говорили, а я просто выполнял, потому что был низким, тихим, похожим на не пойми кого, то ли на пацана, то ли на девку, и никогда не возражал, так как боялся, что меня бросят. Меня одного ловили, одного наказывали, но я никогда не обижался. Я продолжал верить, что искренне любил пребывать в своей компании. Так было везде – и в начальной, и в средней, и в старшей школе.

С средней школе мне начали подсовывать алкоголь и сигареты. Естественно их тайком поставляли совершеннолетние братья и сёстры моих компаньонов. Это худшее, что я пробовал в своей жизни, а как дошло дело до наркотиков и моего категорического отказа от них, ругани было не избежать. Ну и в отместку мне эти наркотики подложили в сумку.

Я чудом спасся, мою невиновность доказали, но доверие своих родителей я подорвал. На кой чёрт я вообще водился с такими компаниями? Не знаю. Наверное, хотел увидеть и узнать что-то новое. Но почему-то видел это «новое» именно в таких активных людях, которые, как внезапно оказывалось, любили пить, курить, унижать и бить слабых. Из-за них даже в актах насилия я занимал далеко не последнее место… А где-то выступал и как зачинщик. И когда я понял, что натворил, было уже слишком поздно.

Каждый раз, переходя из класса в класс, я приходил в новую компанию и думал, мол, ну вот, нормальные люди. Но нет. С каждым годом было всё хуже и хуже: весёлые на вид ровесники становились всё агрессивнее и жесточе, а уйти от них могло дорогого стоить. Приходилось притворяться, будто я был со всеми на одной волне, что приносило невероятную боль.

Почему все, с кем я связывался, оказывались полными мразями?

Потому что я ничего не делал.

Ни к одному человеку, с кем я был в компании, я не шёл знакомиться сам. Потому что я неактивный, хлипкий, постоянно сидел на месте и читал какие-то книги. Я не был изгоем, надо мной никто особо не издевался, так как на любое внимание я реагировал с… интересом. Наверно, со стороны я выглядел пугающим. Все видели моё тихое, даже немое желание завести диалог, но я просто не знал, как ко всем подступиться, и в итоге первый шаг сделал ко мне кто-то другой.

Самые худшие сценарии в твоей жизни возникают только тогда, когда ты ничего не делаешь, сидишь в стороне, боишься и ждёшь, когда к тебе самому кто-то начнёт тянуться.

Нет ничего страшнее того, когда к тебе люди сами идут навстречу. И ты ведь совершенно не застрахован от того, что у таких энтузиастов нет на тебя каких-то нехороших помыслов. Конечно, для таких людей эти помыслы нормальны, но вот будет ли это нормально лично для тебя? И хватит ли у тебя смелости отказаться от участия в вещах, которые могут стать потенциальной угрозой для тебя самого, для твоих родных и близких и для вообще всех находящихся рядом людей?..

Я уже попросту боюсь связываться с людьми, особенно если они активные и волевые. А как только чувствую, что мной кто-то мог манипулировать, даже на безобидной основе, где никто не пострадал, меня начинает трясти от панических атак…

‒ Панические атаки – это не ко мне, ‒ затянувшийся монолог Рицуки резко оборвала молодая и крайне незаинтересованная во всём происходящем девушка-психолог.

‒ Ха? ‒ опомнившись, парень поднял на неё взгляд.

Такигава пришёл в небольшую клинику, где у него была возможность попасть на бесплатный часовой сеанс к психологу. Вообще этот сеанс был предназначен для мамы, которая получила такую привилегию как подвергшаяся домашнему насилию, однако она героически отдала эту возможность своему сыну с тараканами в голове. Рицуки сидел в кабинете наедине с психологом, которую совершенно не волновали детские проблемы, ведь она ждала у себя на приёме взрослую женщину, а не женственного парня-школьника.

Рассказом Рицуки она совсем не впечатлилась, словно пришла на работу оценивать, насколько будет интересна сама история ‒ даже в своём раскрытом блокноте ничего не написала. Парень осуждающе посмотрел на безучастную собеседницу – ей-богу, она сидит будто в каком-то кинотеатре и ждёт панчлайна, но, не увидев ничего эффектного, просто вышла из зала ещё задолго до конца фильма.

Такигава может только гадать, что же у этой девушки в голове творится на самом деле, но верить в мысль о том, что его история жизни – лишь дешёвое кино, получалось легче. Так же легко получалось верить в то, что эта девушка со своим равнодушием может его сейчас презирать. Почему у Рицуки вообще всегда возникают первые мысли о том, что его кто-то презирает? Ну, может, потому, что его «глупые проблемы, высосанные из пальца, никому не нужны»? Таковы частые слова мамы, которая не шибко-то и интересуется душевным состоянием парня.

Вот сходи к психологу и поймёшь, что нет у тебя никаких панических атак и депрессии, ‒ сказала мама, глядя на Рицуки, который весь следующий день после встречи с Морохой лежал в кровати перед телевизором, ничего не ел и не сделал даже глотка воды.

‒ Сеанс подошёл к концу, ‒ безразлично произнесла психолог, закрыв блокнот с чистыми страницами. ‒ Половина из всего, что ты рассказал, тобой же успешно и проанализирована. То есть ты прекрасно осознаёшь, что ты сделал и извлёк из этого какой-то урок. Ты пацан неглупый, и у тебя есть мозги, чтобы ликвидировать свои загоны, уж поверь. Просто продолжай общаться со всеми и обязательно найдёшь нужных людей. А насчёт панических атак… ‒ в раздумьях она вскинула бровь и с какой-то фальшивой внимательностью осмотрела Рицуки, будто не веря, что внешне опрятный и здоровый парень может испытывать подобные проблемы, ‒ тут надо идти к психотерапевту, но это будет уже платно, конечно.

Нахрен я вообще сюда приходил?! ‒ Рицуки вышел из кабинета и в порыве гнева чуть не пнул закрывающуюся за собой дверь. Хотелось как можно ярче показать свою злобу, чтобы все, и неуч-психолог, и проходящие мимо люди в коридоре, заметили, какая «серьёзная» тут помощь. ‒ Разбазарил свою жизнь невесть кому и ничего не получил. Стыдобища.

Еле-еле держа образ собранного спокойного человека, Такигава покинул клинику и сделал для себя лишь один вывод: доверять свои проблемы другим людям – худшая затея. Мать права: твои болячки никому не нужны. Впрочем маме тоже ничего не мешает плевать на проблемы сына, ведь они «просто надуманы».

Весь день прошёл насмарку. Вместо того, чтобы тереться об людей в метро в час пик, пешком накручивать круги по незнакомым улицам в поисках клиники, в которой никто из семьи ни разу не был, и выслушивать бесполезные советы, можно было бы нормально поспать, поесть любимой еды, пока мать на работе, и элементарно побыть в покое, смотря очередной документальный фильм. Конечно, информация о потенциальных угрозах Земли и смерти человечества даже в гиперболизировано-ненатуральном виде не особо успокаивает, однако Рицуки видел в просмотре подобного отдушину.

Рано или поздно мы все умрём. И это хорошо.

Эта планета обязательно должна избавиться от бремени под названием «человечество».

Мы рождаемся, чтобы что-то делать и оставлять после себя какие-то труды, но никто не знает, как долго эти труды будут существовать на Земле. Конечно, можно уменьшить масштабы и ограничиться определённым кругом людей, в памяти у которых должна остаться твоя небесполезная жизнь и работа. Но… будут ли твою жизнь помнить потомки? Ну вот, опять какие-то невообразимые масштабы. А нужно ли вообще потомкам помнить о твоём влиянии на мир? Наверно, каждый об этом думал. Будет очень обидно, если перед смертью ты начнёшь вспоминать свою прожитую жизнь и, лёжа на кровати в темноте, с болезненной ухмылкой скажешь: «А ведь я мог и лучше это сделать. Если бы я потрудился хотя бы в полтора раза больше, возможно, всё было бы иначе. Возможно, меня бы запомнило больше людей».

Запомните меня, хоть кто-нибудь…

Не знаю, почему я думаю о своих потомках только как о чужом, но масштабном круге лиц. Не могу мыслить приземлённо как обычные люди, ведь очень многие не стремятся показывать себя на всеобщее обозрение. У кого-то не хватает фантазии, чтобы придумать что-то новое или переосмыслить старые понятия. У кого-то просто нет возможности, материальное положение не позволяет или просто-напросто нет времени: обычная работа, обычная семья… Тогда высокие идеи уходят чуть ли не на последний план, а вперёд встаёт типичная человеческая потребность: просто выжить. Таким людям остаться в памяти будущих поколений своей семьи наверняка принесёт больше счастья, чем такому, как я.

Я совершенно не представляю себя тем, кто оставит своим детям, внукам, правнукам информацию о том, что я… просто существовал. Хотя, может, я в первую очередь не представляю себя тем, кто в принципе решится заводить семью. Оторванному от людей куску мяса, который постоянно думает о чём-то масштабном, определённо ничего не светит.

Лучше уж ни с кем не иметь тесных связей и оставить своих потомков чужим обществом неопределённого количества. Стать этаким отрешённым от всех «спасителем человечества», которому в будущем скажут спасибо.

Тьфу, ну что за идеалистичный бред!

Если бы мне пришлось ещё и всё это рассказать психологу (только уже нормальному, конечно), в ответ последовало бы замечание по типу: «А можно поконкретнее? Чем именно ты хочешь спасать человечество?»

Я бы сказал: «Любимым делом». Оно, конечно, не спасёт от метеорита, ближайшей вспышки сверхновой или расширяющегося Солнца, но могло бы стать маленьким лучиком света в пучине людского отчаяния. Измученные сердца может спасти музыка, искусство, новые научные открытия… Да всё, что угодно, до чего только может дотронуться умелая рука человека.

А потом я вспоминаю, что у меня нет любимого дела, и люди недостойны открывать свои грязные рты в мою сторону. Ты пробуешь себя в чём-то новом, стараешься, терпишь неудачи, а чужие глаза наблюдают за всем этим и ничего лучше, чем сказать: «Это должно выглядеть по-другому», придумать попросту не могут. Тебя не замечают и игнорируют только по той причине, что твоя работа не впечатляет, смеются, когда ты смелеешь и продвигаешь свои старания уже более настойчиво. Настойчивость со временем превращается в навязчивость, которая у людей вызывает ненависть. Люди только и делают, что ищут везде изъяны, ругают, и ведь это неплохо. Но почему они тебе и шанса не дают?..

К чему бы ты не притронулся, обязательно будет что-то не так. Ничего от людей нельзя услышать хорошего… А есть некоторые личности, которые тебя просто заставляют бросить дело прямо в самом начале…

Я когда-то любил людей ради этого? Ради этого я вообще верил, что люблю людей?

Они же просто недостойны моих стараний.

Оторванный от людей, боящийся со всеми связываться, но желающий после себя оставить что-то для других ‒ обычно так описывает себя Такигава Рицуки, когда после очередной неудачи в общении и реализации себя, остаётся один.

Слишком много тяжёлых мыслей его терзает каждый день, и единственное, что может приглушить душевную катастрофу, это эскапизм в виде случайных интересов.

Рицуки хотелось заесть стресс от неудачного визита в социум любимыми вредными закусками в сети быстрого питания, однако каждую минуту написывающая СМС-ки мать после такого точно спуску не даст.

Как только парень написал ей, что с психологом закончил, телефон в ответ, кажется, уже был готов взорваться от бесконечной вибрации. «Езжай домой», «и не смей где-то задерживаться, время позднее», «ты слышишь????», «и ничего не покупай!».

Рицуки посмотрел на часы: время ‒ половина седьмого. В школе сейчас только закончились клубные занятия, и по идее он вернётся домой в одно время со всеми обычными подростками. Однако у Такигавы нет никакого повода где-то задерживаться, если он не в клубе, вот мама и бесится.

Спустя час парень всё-таки доковылял до своей квартиры в многоэтажном доме. Лифт сломался и естественно пришлось тащиться пешком по лестнице на восьмой этаж. Как только уставший Рицуки вступил на порог, в коридоре показалась мама ‒ Такигава Саки. Она была уже в домашней одежде, в фартуке, и готовила ужин – обычно в это время она только приходит с работы, но видимо сама решила тоже нигде не задерживаться. Работала мама в офисе, всегда нервная и громкая, от всего уставшая, уже в возрасте, но ещё лет пять назад интересовалась модными тенденциями вокруг себя, которых в её молодости не существовало. Сейчас её запал держаться на одной волне даже с сыном находится на нуле и, кажется, больше никогда не поднимется.

‒ Ну, что? ‒ задала она единственный вопрос, встретив сына.

Парень, вяло водя снятыми кроссовками по полу, поставил обувь на место. Пришлось нагнуться, чтобы уложить кроссовки на нужную полку, отчего содержимое внутри портфеля на спине нехорошо зашуршало.

‒ Опять купил всякой дряни? ‒ разозлилась Саки. Ожидаемо Рицуки купил свои любимые снеки, от которых кроме нездоровой зависимости и дальнейших болячек больше ничего ждать нельзя. ‒ Надо было забрать у тебя эти деньги.

‒ Согласен, ‒ ухмыльнулся парень и, равнодушно пройдя мимо матери, проскользил по паркету в свою комнату.

‒ Докладывай. Что там тебе рассказали? ‒ мама следом за Рицуки зашла в беспорядочные хоромы своего чада.

Неубранная постель, раскиданная по углам одежда, письменный стол с компьютером весь в картонных коробках от макдачной еды и пластиковых стаканах. Сколько они тут лежат даже прикидывать бесполезно: может, неделю, две или даже месяц. Книжные полки вместе с книгами заселяет два десятка цветочных горшков. Там живут кактусы, половину из которых Рицуки всё не прекратит перелюбливать. Очень часто Саки слышит из этой комнаты жалостливый возглас, после которого расстроенный парень несёт в мусорное ведро очередное сгнившее растение. Также на полках стоит несколько стаканов с солевыми растворами, где растут красивые, но совершенно бесполезные кристаллы.

Откинув снятый портфель в сторону, Рицуки устало плюхнулся на кровать.

‒ В уличной одежде на постельное бельё! Ты что хоть творишь? И уберись нормально! Сколько можно жить в грязи?! ‒ как и в любой другой день начала шаблонную тираду упрёков мама. ‒ Рассказывай, что было!

‒ Да ничего путного не сказали. Пустая трата времени, ‒ пробубнил парень в подушку, ожидая в ответ очевидный для мамы вывод:

‒ Ну вот и нету у тебя никакой депрессии! Я же говорила! Всё, достал сидеть дома! Всё равно ничем нормальным не занимаешься. Иди в школу. Ещё раз скажешь: «Не пойду, мне плохо», и я тебя силой выпну из дома! Весь прошлый год ходил непонятно как, так ещё и экзамены умудрился сдать! Не хватало, чтобы и этот год так же просидел.

‒ Ну, может, мне и не надо туда ходить так часто, если я могу без проблем все экзамены сдавать?

‒ Да ты сдаёшь их как попало. Не поступишь ты в университет, если продолжишь с таким отношением сдавать экзамены!

‒ Сдам-сдам…

С громким топотом Саки подошла к сумке.

‒ Доставай свою дрянь и делись со мной! ‒ яростно начала давить она на сына. ‒ Решил все мои деньги потратить на жратву?

‒ Они уже не твои, ‒ не вставая с кровати, Рицуки дотянулся до портфеля и ухватил его с собой в угол. ‒ И причём не все. Я же гитару продал дешевле, чем она была изначально. Зачем тебе эти жалкие остатки?

‒ С таким отношением я тебе больше никогда денег не дам, ты слышишь? Зарабатывай сам, мне плевать.

‒ И заработаю.

‒ Кем?

Рицуки сквозь усталость почувствовал, как в груди начало расти безумное раздражение.

‒ И зачем тебе эта информация, если я скажу? ‒ с силой подавлял он желание закричать на мать. ‒ Тебе же плевать.

‒ Кем, я спрашиваю?! ‒ та с какой-то одержимостью стояла на своём.

Парень обречённо вздохнул.

‒ Копирайтером…

‒ Чтобы быть копирайтером, надо много знать, а ты же ни в чём не разбираешься, ‒ не сбавляя громкости в голосе, продолжала ругаться Саки, однако её безумие в какой-то момент превратился в умеренно-осуждающий упрёк. ‒ В музыке не разбираешься – купил гитару, чтобы два раза на ней побренчать и бросить. Не рисуешь, не поёшь. Какие-то потуги в шитье и садоводстве у тебя были – чего прекратил, не понимаю? Постоянно сидишь в компьютере – ну вот что ты там делаешь? Не хочешь быть этим чёртовым программистом, ну так выучи хотя бы бухгалтерский учёт – и то больше пользы будет. Даже по дому ничего не делаешь, не мастеришь, не чинишь, не готовишь, ‒ она вдруг присела на корточки, чтобы быть на одном уровне с отвернувшимся на кровати Рицуки. ‒ Что с тобой происходит, я всё понять не могу?

Парень резко повернулся к ней лицом.

‒ Ещё чё скажешь? ‒ с угрозой проворчал он. ‒ Ты всегда говоришь, что у меня ничего не выйдет. За что бы я не взялся, ты будто из воздуха возникаешь за моей спиной и говоришь: «Ты всё не так делаешь».

‒ Ну так ты просто должен продолжать… ‒ Саки заметно сбавила обороты.

‒ Как я должен продолжать? Как?! ‒ Рицуки не сдержался. ‒ Ты хоть знаешь значение слова «продолжать»? Или оно имеет значение только когда ты что-то делаешь? Как другие должны «продолжать» в твоих глазах? Я вот не понимаю!

Готовка. Кроме Рицуки и Саки в семье больше никого нет, и парню, хочет он этого или нет, лучше, конечно, тоже научиться готовить, однако мама обычно приходит именно ко времени ужина и, если вдруг видит на кухне подозрительные действия с посудой и продуктами, начинает пресекать за каждое движение.

Мясо надо резать мельче. Эти овощи тоже режь помельче, а вот эти мельчить не стоит. Воду посолил? Яйца разбить нормально не можешь, серьёзно? Перестань всё делать дрожащими руками! Дай, я сама всё сделаю, а то твою стряпню есть будет невозможно.

Уж лучше ничего не делать, чтобы не слушать эти постоянные упрёки.

Ни одного приятного воспоминания с уже единственным членом семьи.

‒ Что делаешь? ‒ как-то раз пришла мама в комнату, чтобы посмотреть, чем занимается сын. Рицуки аккуратно разводил кисточкой краски тёплых цветов по альбомному листу.

‒ Вечерний пейзаж. Мы в школе начали проходить теорию цвета. Вот, практикуюсь.

‒ В средней школе так не рисуют. Это уровень детского сада.

‒ Ну и что? Скоро это станет выглядеть более профессионально.

‒ А что дальше?

‒ Ну… может, художником стану.

‒ Не трать своё время впустую. Займись реальным делом.

Очередной визит в комнату к сыну тоже маму не впечатлил.

‒ Стать писателем? ‒ изумилась Саки, прочитав у Рицуки небольшую рукопись. ‒ Ну, такое… Текст ни рыба, ни мясо. И задумка типичная, смысла будто нет вовсе. У всего с самого начала должны чувствоваться тема и смысл, а это просто череда сменяющих друг друга событий, которые ни к чему не ведут. Даже я сочинения в младшей школе лучше писала.

В выходной день Рицуки обычно просыпается после обеда, что маму совершенно не устраивало. Не желая ждать, пока барин вдоволь наспится, Саки вошла в комнату сына с бутылкой воды и начала поливать цветы.

‒ Вот зачем тебе цветы, Рицуки? ‒ намеренно громко обратилась она к спящему парню. ‒ Почему я одна должна за ними ухаживать?

Придя после фестиваля, где выступали косплееры, Рицуки обратился к матери:

‒ Купи мне ткани, я хочу попробовать шить. А то мы всю свою ненужную одежду уже выкинули…

После недоверчивого согласия Саки зашла в комнату сына и, нахмурившись, не увидела ничего толкового. Рицуки, копаясь внутри швейной машинки, отчаянно пытался вытащить оттуда запутавшийся клочок ниток.

‒ Больше ничего тебе не куплю. Просто впустую перевёл кусок ткани и нитки.

После очередной бессонной ночи Рицуки, ещё очень долго оставаясь под впечатлением от записи концерта одной рок-группы, снова обратился к матери:

‒ Мам, дай мне денег на гитару. Куплю какую-нибудь подержанную.

‒ Ты понимаешь, что это последняя капля? ‒ терпение Саки уже всерьёз иссякло.

Парень старался держаться ровно, чтобы его слова были хоть немного убедительными.

‒ Я правда буду на ней играть. Это будет не зря.

Но всё произошло с точностью да наоборот.

‒ Её нужно настроить. Дай сюда, ‒ Саки снова вошла в комнату Рицуки и взяла у него из рук купленную акустическую гитару. Она присела рядом с парнем на кровать, и зажав струны в каких-то определённых местах, перебрала пальцами короткую незамысловатую мелодию. ‒ Никуда не годится, ‒ тихо фыркнула она и начала крутить колки с расстроенными струнами, попутно рождая из гитары одиночные беспорядочные звуки. Какие струны расстроены, куда крутятся колки и где именно звук был нечистым – ничего из этого Рицуки не знал, да и просвещать его видимо никто тут не собирался. Саки всё настраивала молча, будто сидела здесь одна и играть собиралась для себя. А оно так и было.

Закончив регулировку, мама уверенно сыграла какую-то неизвестную для Рицуки мелодию, будто каждый день прогоняла её тайком в музыкальном магазине, чтобы не терять сноровку.

‒ Ещё и играть умеешь… ‒ Рицуки хотел верить, что это лёгкое удивление и восхищение умением мамы было искренним.

‒ Со студенческих годов ещё помню, как играть. Ничего себе, ‒ удивилась та самой себе и отдала гитару хозяину. ‒ Держи. Всё равно я больше ничего не умею.

Пальцы, зажимающие струны на грифе, неосознанно отпрядывают от давящей, разрастающейся по всей руке боли. А правая рука, что перебирает струны, неожиданно быстро устаёт от напряжения, хотя, казалось, что с правой рукой должно быть легче – ей не нужно куда-то давить со всей силы и будучи всегда в движении не сводиться от неудобного положения. Вроде бы Рицуки сидел и держал гитару как ему удобно.

‒ Всё не так делаешь, ‒ зоркий глаз Саки пугающе подглядывал через щель не до конца закрытой двери. Рицуки аж вздрогнул от неожиданности.

‒ Ну что опять не так?! ‒ возмутился он.

‒ Расслабь правую руку. На левой руке твой большой палец смотрит куда-то в сторону. Установи его за грифом вертикально. И сядь ровно, а то ты вечно какой-то кривой.

‒ Уйди, мам, ‒ парень, не желая слышать в свою сторону очередные упрёки, оборвал назойливые наставления безучастной матери. ‒ Ничего больше не говори мне. Ты же сама сказала, что ничего не умеешь.

Из комнаты по всей квартире весь вечер распространялись скромные и совершенно немелодичные звуки, но Рицуки продолжал что-то тихо наигрывать. Хотя… на каком-то часу к нему в голову пришло осознание, что всё происходящее сейчас было бессмысленным. Не горел в душе огонёк страсти. Он правда хочет научиться этому? Он точно не бросит? Как часто в комнате ещё будет возникать мама и смеяться в душе над его бездарностью? Все эти мысли стали настолько навязчивыми, что спокойно игнорировать их уже не получалось. Хотелось разобраться, выбраться из туманности переживаний. Стать честным с самим собой. Клубок неоднозначных чувств в какой-то момент распутался и превратился в одну прямую нить под названием стыд.

Рицуки не хочет, чтобы его слушала мама. Да даже вообще видела, потому что каждый раз, когда парень возникает перед её глазами, Саки считает святым долгом оставить после себя неприятное слово.

‒ Рицуки, ты так и не научился правильно ставить пальцы, чтобы не задевать соседние струны? У тебя же интернет есть, чего только время попусту тратишь? ‒ мама уже сама немного выдвинула дверь и сделала щёлку, чтобы понаблюдать за сыном.

‒ Будто я сам не вижу! ‒ разъярённо крикнул парень. ‒ Ты можешь уйти и не трогать меня?! Почему ты не понимаешь простых слов?

Ещё хоть раз он возьмётся за гитару, чтобы в очередной раз привлечь внимание всегда недовольной матери… Он же просто не выдержит.

‒ Ты реально не понимаешь, что происходит? ‒ вернувшись от психолога, который, к сожалению или к счастью не успел послушать эту историю, у Рицуки в голове не укладывалось только одно: как можно настолько яро пресекать ребёнка везде, где он хочет реализовать себя, и не понимать, почему он потом ни в чём нормально не разбирается и ни к чему не стремится?

Саки поднялась на ноги и спокойно произнесла:

‒ Так ты ничего никогда мне не говоришь. Я ни за что не поверю, что ты сейчас сидишь дома и ничем не занимаешься. Так же сойти с ума можно. Про причину периодичного похода в школу ты мне нормально не рассказал. Какие ещё вопросы я должна тебе задавать, когда ты ничем со мной не делишься? Я хочу узнать, чем ты увлекаешься именно сейчас и какие у тебя планы. Больным ты не выглядишь…

‒ Ты смеёшься?

‒ Ну ты же парень молодой. Какая депрессия может быть сейчас? Рано тебе ещё до настоящей депрессии.

Рицуки с дрожащим голосом глубоко вздохнул и снова уткнулся лицом в подушку.

‒ Всё, мам, уйди. Не могу уже слушать тебя…

Саки с таким же громким топотом сразу же вышла из комнаты.

‒ Ну и сиди тут как сыч! С таким отношением я больше не буду тебе готовить. Живи сам, раз такой умный, ‒ бросила она напоследок и захлопнула дверь.

Это ещё хорошо, что не зашла речь о панических атаках – тогда бы мама крутила свою шарманку ещё дольше. Рицуки и сам не до конца понимает, настоящий ли это недуг, но, хоть он и проходит в быстрой лёгкой форме, вроде бы был похож на то, каким его обычно описывают в интернете. Саки ни разу не видела парня в болезненном состоянии, потому и на слово поверить в какие-то недуги у неё нет никакого желания. А вот болезненное состояние по типу сидения дома в учебное время и поедание вредной пищи в темноте перед телевизором в списки чего-то серьёзного для матери почему-то не входит.

Все эти мысли доводят обозлённого на всё парня до тряски.

Рицуки вытряхнул из портфеля несколько упаковок снеков: два больших пакета чипсов и две упаковки соломки вяленой рыбы. Как и любой адекватный человек, Такигава понимал, что есть такое каждый день ничем хорошим не закончится, но засыпать негативные чувства любимой солью и забыться сейчас казалось единственным решением.

Потому что так было легче.

Окончание главы