天狗 | Небесная собака. Спасение души несчастного Глава 10 — Юный будущий небожитель – 2

Уже спустя неделю северная часть Поднебесной облачилась в белые, как первый снег, украшения. Каждые улица, закоулок и дом были декорированы бумажными цветами, а мосты и лестницы завешены шелковыми лентами того же чистого цвета, которые люди оставляли для будущих богов. С летней прохладной и распустившейся красотой Севера празднество обретало новые оттенки: лепестки отцветших плодовых деревьев оседали на украшениях, а легкий ветерок игрался ими и белыми искусственными цветами, из-за чего в округе стоял едва слышный нежный шелест.

С момента, как на землю снизошел столб света, погода, будто по велению высших сил, была благосклонна к Поднебесной и ее жителям: ни дождей, ни туч, лишь мягкое солнце, что окутывало своим теплом смертных.

И когда Небеса подали знак, все словно сошли с ума: разговоры теперь велись только о будущих богах, а люди одержимо продолжали писать все новые и новые прошения. Можно было подумать, что Север вот-вот лопнет от вывешенных у домов бумаг с молитвами, начнет обваливаться под тяжестью украшений.

По указу живущих на пике, церемония должна была пройти безупречно и надолго остаться у смертных и богов в памяти. Сотни людей были привлечены к созданию праздничной атмосферы. Пока одни подготавливали площадь Тяньцзинь к пиршеству, на других была возложена практически невыполнимая миссия – превратить поместье клана У к приезду участников процессии во что-то сверхкрасивое. Они получили четкий приказ: «Главный зал не трогать, изготовить большой красный герб и вывесить его на центральном здании; молодого господина выловить и вынудить стать натурщиком для будущей статуи площади Тяньцзинь, а центральный большой двор усыпать цветами…» Ко всему прочему, в центре горы начали возводить небольшую площадку в виде сцены, куда глава У в сопровождении госпожи и нескольких последователей взойдут для приветствия будущих богов.

Но дней на подготовку явно не хватало. К работе над статуей наследника клана, которую уже должны были начать устанавливать в центре Тяньцзинь, даже не приступили. Никто не мог найти молодого господина и отвезти его к мастеру, что уж неделю от неминуемого краха своей карьеры заливался вином на бамбуковой подстилке за домиком слуг. В первые дни своего приезда господин Ли, представившийся «рукой божьей воли», принялся заверять всех, кто был готов его выслушать, что превратит лик будущего северного небожителя в неповторимое искусство: «Никто, понимаете, никто из смертных мастеров не сможет повторить его каменный лик, когда я закончу работу! Ни изобразить на бумаге, ни высечь в самом податливым камне! Настолько мастерство скульптора Ли неповторимо!» Вот только почти сразу мужчину охватили печаль и страх – невозможно создать неповторимое произведение искусства, не взглянув на натурщика хотя бы раз.

У Чан всеми силами избегал надоедливой компании мастера и пары слуг, а найдя юную звезду предстоящего празднества, все тут же получали очередную порцию негодования с его стороны:

– Еще на шаг подойдете, и я вас с горы спущу!

Не в силах противиться воле господина и что-либо предпринять, им оставалось лишь наблюдать, как он вновь сбегает. Несколько дней спустя появилась еще одна проблема. Оказалось, что большой герб с вышитым изображением волка не получится вывесить перед главным залом поместья: кто-то будто назло встревоженной госпоже или, возможно, по глупости сделал неверные замеры. В итоге вместо одного большого на руках слуг оказались два длинных и узких герба. Когда госпожа У увидела результат проделанной работы, пик Хэншань наполнился импульсивным визгом. Бедная женщина чуть сознание не потеряла от перенапряжения. С этой секунды забот у жителей поместья стало еще больше.

Думать о себе изможденная госпожа и совсем позабыла, но вот сил, чтобы перевернуть все в поместье в поисках сына, у нее оказалось предостаточно. У Чан как по щелчку пальца стал для нее виновником всего происходящего на горе. Видимо, потому-то с каждым разом найти его ей становилось все сложнее и сложнее. Разъяренная, она вбежала в центральный двор, откуда аромат дерева и красок разносился по всей территории поместья, именно туда, где сейчас вовсю шла постройка площадки. Увидев среди работяг и слуг наставника своего чада, что наслаждался процессом возведения, женщина бросилась к нему, расталкивая всех на своем пути. Ее пальцы инстинктивно вцепились в узкие плечи Го Бохая, и она прошипела:

– Где он?!

Го Бохай в недоумении переспросил:

– О ком вы говорите, госпожа?

Женщина посмотрела на него налитыми кровью глазами и, чуть не рыдая от безысходности, выдавила:

– У Чан! Где этот негодник?

– Разве он сейчас не с мастером Ли, разве не позирует для скульптуры? – удивление мужчины было абсолютно искренним.

– Нет! – от напряжения лицо госпожи начало дергаться, и она добавила: – Ты должен был за ним проследить!

– Да, я должен был проследить, но только за подготовкой к его отъезду. О большем речи не шло, – и словно глумясь над ее шатким состоянием, Го Бохай добавил: – Госпожа, вам стоило с самого начала уточнить мои обязанности.

После того дня, когда встревоженный воспитанник скоротечно покинул главный зал, он поведал учителю: глава клана сам отказывается от общения со своим наследником, ссылаясь на отвратительное воспитание юнца. Несмотря даже на то, что господин У не так часто находится дома, а проблемы от выходок сына ложатся не на его плечи, до него все же доходят слухи, заставляющие краснеть от стыда. И если в представлениях госпожи У Чан – самодостаточный молодой господин, то для вечно отсутствующего главы наследник клана является последователем военных заслуг отца. Выстроенный за многие годы вдали от семьи образ сына рушится все больше с каждым возвращением главы семейства в родную обитель, в чем он винит в сложившемся госпожу, а та в свою очередь вымещает гнев на мальчишке.

Как раз в последний приезд главы У Чан узнал об этом, и вместо того, чтобы хоть как-то сгладить углы конфликта отца и сына, госпожа назвала его нерадивым и прогнала с глаз. С момента, как об этом прознал господин Го, он и сам начал избегать встречи с ней, так как понимал: увидев ее, он не сможет сдержать язвительного тона и презрения. Как он предполагал, так и вышло: жгучее желание справедливости комом поднялось к горлу.

Уловив глумительный тон Го Бохая, хозяйка пика затряслась, то ли от злости, то ли от осознания своего полного разгрома. Будучи избалованной властью, она никогда не принимала участия в жизнях людей, не интересовалась проблемами организации празднований, не понимала, насколько ее личные требования порой невыполнимы, и уж тем более частенько забывала, что у ее сына тоже есть потребности - потребности в родительском внимании. И вместо того, чтобы встретиться с молодым господином, разъяснить ему, как важно для нее и в первую очередь для него это мероприятие, она выбрала поддержать мужа.

Только как бы сильно она ни желала угодить главе У, все ныне, как и ранее сыпалось из ее рук. Го Бохай наверняка сжалился бы над бедняжкой, если бы та хоть когда-нибудь была добра к У Чану. Но душевное состояние воспитанника было дороже, чем чувства злой и не знающей любви женщины. И сколько бы та ни кривилась от отчаяния перед ним, не в ее силах было заставить Го Бохая принять на себя роль мучителя и принудить ребенка делать то, чего она желала.

Ее ногти впились в плечи наставника сильнее, и она продолжала повторять:

– Быстро… быстро нашел его и принялся готовить к процессии! Быстро! Иначе… я тебя высеку и не посмотрю, что на носу посвящение будущих богов!

Напоследок она пихнула мужчину и, продолжая вымещать свой гнев на окружающих, удалилась. Го Бохай нисколечки не оскорбился, ведь, думал он, людям не свойственно обижаться на животных за их скверное поведение. Однако он также прекрасно осознавал: если довести ее до крайности – рукоприкладства, – У Чан не продолжит свой путь становления, а выберет иной и начнет мстить матушке.

«Ох, зря я, наверное, так…»

У ног Го Бохая сел черный кот. Они переглянулись.

– Пойдем, – махнул рукой мужчина.

Он выхаживал широким шагом, а за ним по пятам торопливо перебирал лапками кот. Они остановись у домика воспитанника, который единственный во всем поместье пребывал в умиротворении. Каждый, кто крутился рядом с У Чаном или навязывался ему со своими просьбами, был отруган и немедля прогнан, поэтому вокруг убежища мальчика не было ни души. Го Бохай, убедившись, что рядом никого, обратился к демону:

– Сянцзян, пожалуйста, навести мастера Ли. Давеча до меня дошел слух, что он от горя ушел в запой… Если это так, приложи все усилия, чтобы статуя была готова к утру.

– Что-что?! – вздыбился Сянцзян. – И как ты себе это представляешь?

– Не знаю. Придумай.

Го Бохай договорил и поднялся по лесенке, ведущей к дому воспитанника. Как только он постучал в дверь, за его спиной раздался звук барахтанья птицы. Взлетев, она выкрикнула:

– Если статуя получится отвратительной, будешь ты виноват!

Не переживая из-за назойливого карканья, Го Бохай вновь постучал, и из-за двери послышался какой-то шум. Предположив, что то воспитанник, не готовый к гостям, носится взад-вперед, мужчина произнес:

– У Чан, это я. Откроешь мне? Я один.

Беготня прекратилась. Послышался растерянный голос:

– Учитель… Только не смейтесь…

«Над чем?» – пронеслось в голове Го Бохая, как дверь приоткрылась.

В просвете показалось знакомое лицо, точнее, видны были только смущенные глаза мальчика. Го Бохай напрягся, вообразив, что же могло случиться, и уже желал поинтересоваться, но был опережен У Чаном.

– Не будете? – повторил голос из-за двери.

– Конечно нет!

Дверь распахнулась полностью, и на учителя полились реки возмущенных речей. Молодой господин, как заведенная кукла в красивом платьице, без остановки тараторил:

– Посмотрите! Учитель, это курам на смех, любой так скажет! Я выгляжу, как тяньцзиньская девица! Не хватает лишь румян, – он похлопал себя по щекам с немой яростью, расставил руки в стороны и начал вертеться, показывая церемониальные одежды, что все-таки решился примерить по указу госпожи. – Это ужас!

Заказанное матушкой одеяние для молодого господина и правда было неподходящим, даже более чем неподходящим – смехотворным: оно состояло из кучи слоев ткани, обмотанных широким красным поясом, рукава и кромы были прошиты белыми блестящими нитями, поверх плечей – прозрачный шелковый покров, свисающий до пола. Подобная вычурность действительно портила и искажала облик юного господина. Даже самые богатые из богатых Поднебесной не носили подобного. Прошли времена, когда господа из знатных домов и приближенные к Его Величеству стремились продемонстрировать окружению свой достаток через одежды: перестали вышивать особые знаки, гербы и священных животных, отказались даже от золотых строчек и странных покровов. В нынешнем представлении смертных идеальное одеяние господ – это прежде всего высококачественный шелк, гладкий, как поверхность озера. Он должен подчеркивать достоинства величавого силуэта и создавать ощущение легкости, словно ткани на господине – не тяжелее пера. Невесомый и мягкий, но статный и неприкасаемый – таким был образ величавого господина в умах жителей Поднебесной.

Го Бохай взглянул на ребенка, который был похож на пухлую, нахохлившуюся птичку, и уголки его губ предательски дернулись.

У Чан закипел:

– Вы же обещали не смеяться!

– Я не смеюсь, кхм, не смеюсь… Просто все это и твоя прическа… Скажи, ты сам ее делал?

Мальчишка схватился обеими руками за голову, краснея все сильнее, и добавил:

– Не увиливайте!

Сейчас на голове наследника было нечто в виде гнезда. С ранних лет воспитанник собирал свои серебряные локоны в хвост, однако в данный момент волосы были распущены, а сверху скреплены отвратительной работы заколкой. Прическа была бы поистине великолепной, если бы его прямые шелковистые локоны, словно созданные шелкопрядами, не торчали бы во все стороны. Волосы У Чана, казалось, имели свой собственный характер: как и хозяин, они были упрямы и своенравны, и молодой господин так и не научился их укрощать.

– Я могу помочь тебе, – мягко добавил Го Бохай.

Мальчик возмутился:

– А какой от этого толк? Учитель, я не покажусь в таком виде! Вы только гляньте! – Он подбежал к книжному шкафу, путаясь в подоле одеяний, и начал копошиться среди книг. – Сейчас найду…

Го Бохай вошел и закрыл за собой дверь. Пока У Чан искал что-то среди залежей, названных шкафом, мужчина по привычке осматривал комнату, и его внимание привлекла скомканная бумажка, брошенная на краю стола. По неведомому предчувствию он протянул руку к клочку и пальцем расправил его. Там было написано: цвет такой-то, длина и ширина такие-то, в центре – изображение северных волков. Учитель сразу понял. Это У Чан подменил замеры гербов для процессии, иначе что бы этот листок здесь делал? И зная, что госпожа может сделать с ребенком из-за такой проделки, он схватил листок и сжал в кулаке за спиной.

– Почти нашел, подождите… – продолжая сталкивать книги с полок, произнес У Чан.

Мужчина начал выискивать место, куда можно было бы спрятать доказательство очередной проделки сорванца. Заметив вазы, одна из которых давеча чуть не прибила его, он, не подавая вида, подошел к ним и бросил листок в горлышко той, что стояла ближе.

Воспитанник обернулся со словами: «Вот, посмотрите!» и на секунду застыл. Мальчик раскрыл книгу на середине, выставив перед лицом Го Бохая два изображения:

– Смотрите! Это бог рек, а это, – У Чан ткнул пальцем на вторую страницу, – богиня плодородия! Ни один из них не носит такие ужасные одеяния! – он пролистнул пару страниц. – Это бог войны! Я понимаю, это лишь виденье смертных, но все равно от их нарядов не пробирает смех!

Го Бохай посмотрел на изображенных и не смог сдержать интереса:

– У Чан, – медленно заговорил он, – откуда у тебя эта книга?

В руках воспитанник держал «Сборник Небесных служил». В этом не было чего-то странного или запретного, но еще совсем недавно мальчик зачитывался грязной книжонкой с блошиного рынка, а сейчас, словно под влиянием Небесного знака, начал интересоваться богами, чем сильно порадовал учителя. Го Бохай совсем позабыл об учениях на фоне всей суматохи.

Услышав вопрос наставника, У Чан напрягся, подумав, что мужчина недоволен.

– Я… велел слугам купить хоть что-то, связанное с небожителями, ведь мы с вами так и не затронули эту тему. Простите.

Он виновато склонил голову, по привычке представив, как сейчас учитель начнет возбухать из-за книги, не проверенной им самим, но тот и не подумал об этом. Го Бохай взял сборник в руки и начал листать его, слегка приподнимая одну бровь.

– У Чан, тебе не за что извиняться. А по поводу твоего одеяния… Отчасти согласен. Но все же замечу, что сочетание черного с белым и красным тебе к лицу.

Он закрыл книгу, рукой провел по свисающим серебряным прядям ученика и мягко произнес:

– И твои волосы… Не стоит их убирать с лица, – пепельные локоны вываливались из плена заколки и касались бархатного лица мальчика, – лучше так. Тебе не кажется?

У Чан на мгновение замер, позабыв, как дышать. Его длинные ресницы начали подрагивать, пока он повторял про себя: «Лучше… так?»

Наставник вернулся к книге и вдруг понял, что в ней нет одной страницы.

– У Чан, это ты сделал? – он показал корешок с торчащим клочком, оставшимся от вырванной страницы.

– Н-нет.

Го Бохай подумал: «Странно… тут не хватает информации о двух богах», – и захлопнул книгу.

– Ну, ничего! Наверное, так и было.

Мужчина прошел к зеркалу и, положив сборник на рядом стоящий столик, подозвал воспитанника к себе:

– Садись, я помогу тебе с волосами.

У Чан уселся на деревянный стул, и руки Го Бохая нырнули в серебряную копну. Мужчина взял большую расческу и, откинув в сторону уродливую заколку, распустил волосы мальчика. Мягким движением от корней до кончиков локоны послушно укладывались в ту сторону, куда им велела расческа, и, щекоча хозяина, спадали на плечи. Кто бы мог подумать, что непослушные волосы строптивого мальчишки так мягко примут ухаживания. Сам хозяин им уделял мало времени, лишь пару раз провел расческой и завязал, а тут они словно спокойно вздохнули. Наставник отделил длинную челку от серебряной копны, а остальные волосы зачесал назад.

– Смотри, несколько прядей на твоем лице будут красиво смотреться.

У Чан поднял глаза.

– Н-но они слишком длинные…

– И правда… – Го Бохай отложил в сторону деревянный инструмент и склонился, заглянув в лицо воспитанника. – Мы можем их подравнять! – он провел пальцами по прядке, остановился у скулы мальчика и, глядя на отражение в зеркале, спросил: – Хочешь, сделаем так?

Не ожидая услышать что-либо подобное от своего наставника, У Чан покраснел. Опустив голову, он с сожалением ответил:

– Учитель… Мне еще нет шестнадцати лет, чтобы такое делать…

«Такое?» – повторил про себя Го Бохай.

– У Чан, мы никому не расскажем о том, как юный господин случайно лишился пары прядей на тренировке… Разве за такое можно ругать?

Согласно одному старому поверью, бытующему на Севере, юношам, не достигшим шестнадцатилетия, и правда было не дозволено стричь волосы. Кто-то еще соблюдал это правило, а кому-то, напротив, оно казалось смешным. Например, молодой господин из семейства Бань, достигнув двенадцатилетия, остриг волосы по плечи, чем вводил окружающих в ступор.

И хотя это не могло сделать его взрослым в полном смысле слова, услышав предложение, У Чан засветился от счастья. Это же самое что ни на есть нарушение правила! Го Бохай казался всем праведным человеком, соблюдающим любые, даже самые наиглупейшие устои, и в отличие от него, У Чан был любителем нарушить мелкие и глупые ограничения, особенно если что-то запрещала матушка. Каким же шоком для мальчика оказалось услышанное от наставника! Неужели, думалось наследнику, учитель переступит черту вместе с ним?

Не дожидаясь, когда наставник начнет выискивать инструмент, которым сможет отрезать волосы, воспитанник резко раскрыл ящик стола и достал оттуда ножницы.

«Даже так?» – мысленно удивился мужчина.

Го Бохай взял ножницы и, спросив: «Ты уверен?», сделал резкое движение, как только голова мальчика кивнула. Над ухом У Чана пронесся долгожданный звук. Опустив глаза, он увидел, а после и почувствовал, как остриженные пряди падают, чуть касаясь его руки.

– Учитель!

– М-м-м? – Го Бохай начал отмерять длину второй пряди.

– А почему вы носите короткие волосы? Я ни разу не видел, чтобы они хоть на сантиметр были длиннее обычного…

Го Бохай промолчал и лишь громко сглотнул. Не обращая внимания на это, У Чан продолжил:

– Этому учителю пошли бы длинные волосы, если бы он такие носил…

«Чик!» – ножницы безжалостно откусили вторую прядь.

– Не знаю. Я не нравлюсь тебе таким? – послышалось прямо над ухом мальчика.

Услышанное пронзило холодом и напугало У Чана. Ему показалось, что своим вопросом он оскорбил учителя, и поэтому, извиняясь, мальчик замотал головой.

– Что? Нет, учитель! Я не имел в виду что-то плохое! Этот ученик не хотел вас оскорбить! Просто…

Го Бохай рассмеялся:

– Ха-ха, не переживай… Я специально спросил об этом, чтобы вызвать у тебя неловкость.

Воспитанник обиженно надул щеки и сложил руки перед собой.

– Ну что ты как маленький, я же только пошутил! Посмотри! – Го Бохай приподнял лицо мальчика, мягко поддерживая рукой за подбородок: – Тебе идет… – он положил ножницы на край стола и, собирая волосы в хвост, закрепил их в руке. – Вот так, видишь? Тебе нравится?

Воспитанник закивал от счастья, и мужчине пришлось добавить:

– Подожди, не крутись! Позволь я сначала закреплю…

Он протянул руку к шее мальчика, из воротника, из которого выглядывали несколько красных лент, вытянул одну и вплел ее в серебряную копну. Затем аккуратно убрал руки, боясь, что волосы того и гляди растреплются в разные стороны. Потом мужчина склонился и, сдерживая усмешку, сказал:

– А теперь твой прекрасный наряд тяньцзиньской девицы!

– Никакой он не прекрасный!

– Это как поглядеть. Хм-м… Давай… давай сделаем вот что.

Наставник шагнул в сторону, и воспитанник встал перед ним.

– Ты позволишь? – спросил Го Бохай, протягивая руку к вороту ученика.

У Чан встревоженно кивнул и застыл. Прозрачную вуаль, что была больше для придания легкости и невесомости образу, наставник скинул на пол. Вторую красную ленту из ворота вытянул и отложил на стол. О нескольких ненужных слоях одеяния Го Бохай предложил вовсе не вспоминать. Вместо этого, по его словам, лучше было надеть белые штаны с рубашкой под верхний плотный покров.

Наконец желание молодого господина было услышано, и его церемониальная ряса стала больше схожа с одеянием богов с картинок. Единственное, чего пожелал мальчик, так это не запахивать плотно черно-красное ханьфу, а просто закрепить его поясом. Его счастью не было предела. Он радостно щеголял по комнате, вертелся перед зеркалом и то и дело по непривычке продолжал путаться ногами в подоле.

– Ученику нравится?

– Очень!

***

Ночью этого же дня дом молодого господина посетил еще один гость: из темного угла появился желтоглазый силуэт с двумя парами лапок. Не издавая звуков, кот прошмыгнул к книжной полке, ловко перепрыгнул через разбросанные на полу препятствия и, немного посидев перед книжным хаосом, виляя своим хвостом, принял истинный облик. Складывалось ощущение, что Сянцзян уже не в первый раз приходит сюда, так как, выпрямившись в полный рост, он даже не взглянул на покои мальчика, который – на минуточку – мог его заметить и поднять шум.

Мужчина провел пальцем по корешкам стоящих на полке книг и остановился на одном. Он поддел томик за верх, и тот податливо выдвинулся. Почти все книги в ряду выглядели одинаково, отличаясь друг от друга лишь количеством страниц и надписями на переплетах. Та, что вынул с полки Сянцзян, называлась «Сборником темных богов». Он раскрыл книгу и, быстро прошуршав страницами, без колебаний остановился почти на середине. Его заинтересовал изображенный мужчина с черными волосами и прищуренным взглядом. Сянцзян внимательно изучил силуэт, прежде чем опустить глаза к надписи: «Демон Душ». Как только Сянцзян посмотрел на обратную сторону листа, из его рта вырвался раздраженный цык. Подпись под изображением второго мужчины гласила: «Демон Тьмы». «Довольно странная реакция на самого себя, – сказал бы Го Бохай, увидь он эту картину. – Демон Тьмы не любуется собственным изображением? Необычно».

Вдруг книга затрещала: Сянцзян принялся аккуратно вырывать страницу со своим изображением, стараясь не оставить следов. Потом вернул томик на полку, а страницу аккуратно сложил в несколько раз и спрятал за воротом одеяний.

– Ну, вот и все…

Сянцзян развернулся и уже собирался уйти, как заметил, что письменный стол был расчищен и в центре одиноко лежал маленький листочек. Он подошел поближе, взял подобие записки в руку и ухмыльнутся:

– Хо-о-о, даже так...

Эта бумажка также отправилась за ворот. Перед тем как покинуть домик, он не удержался – шагнул к алым шелкам, что скрывали ложе У Чана, и тихо обратился:

– Маленький господин, вы еще многого не знаете. Мне вас и правда жаль, ведь, когда откроется правда, вы станете самым несчастным из нас…

Окончание главы