天狗 | Небесная собака. Спасение души несчастного ГЛАВА 4 — Нежеланная для юного господина встреча

Растерянный юноша в сопровождении своего молчаливого наставника выбежал с территории черного рынка. В попытках поспеть за мужчиной У Чан оказался у центральных ворот города и даже не успел понять, что произошло.

Господин Го очень странно себя повел, когда убежал из злосчастной обстановки, а волчице, что неслась все время за ними, вовсе приказал уйти, дабы та не мешалась. Мужчина вложил брошюру в пасть Юэ и раздраженно приказал: «Домой! Быстро!» После мужчина поспешно схватил ученика за плечо и, натянув ворот его одеяний, потащил за собой.

«Я... я что-то не так сделал?»

Таким взволнованным и противоречивым У Чан видел учителя впервые: Го Бохай бежал по городу, как испуганная собака, не знающая, где ей спрятаться. Он метался от одной улицы к другой, вздрагивал при виде толпы горожан, пятился назад и немедля менял свой путь.

– Учитель, – аккуратно заговорил У Чан, – этот ученик сделал что-то не так?

«Что?»

Прекратив наконец мышиные бега и обратив внимание на поникшее дитя, Го Бохай опешил. Он старался так быстро покинуть окружающую его толпу в палантинах, что не заметил, как схватил ученика и потащил прочь. И самое страшное в этом то, что впопыхах его рука ухватила воспитанника за ткань одеяний, натянув ему ворот чуть ли не до ушей и тем самым сдавив горло, отчего ребенок напугался и все это время покорно, страшась противиться, волочился за ним. Остыв и пребывая в неописуемом страхе от самого себя, Го Бохай отпустил одеяния, плененные его рукой, поправил их и произнес:

– У Чан, извини… Все в порядке, ты ни в чем не провинился…

– Тогда отчего учитель так встревожен?

Темные глаза взглянули на мужчину, и тот осознал, как нелепо только что выглядел, дав своему воспитаннику повод для переживаний. И ко всему прочему в голове мужчины стоял вопрос: как объяснить юному уму столь легкое исчезновение продавца, который был не кем иным, как культистом! Но был ли он таковым?

«Демон», – пробежали мысли в голове наставника, вызвав холодок, пробежавший по спине.

И в эту же секунду Го Бохай осознал, насколько он прав. Смертные часто приписывали демонам сверхсилу, коварство, умение проникать в разум или сны беззащитных и даже подчинять стихии, становясь подобно бессмертному повелителю энергии Ян – небожителю. Также в книгах, которые Го Бохай изучал до и после встречи с У Чаном, четко говорилось о иерархии демонов: в этой запутанной и раздробленной ранговой лестнице даже он не смог разобраться, кто и кому там подчиняется, но о нескольких громких именах все же знал не понаслышке. Считается, что только верхушка темных божеств, достигнув высокого уровня известности среди своих, развивает в себе определенную способность, и какую силу именно – никто предугадать не может.

Даже если спросить самого мудрого из смертных: «Старейшина, объясните: один демон всю свою тленную жизнь пожирал души смертных и был жадным, а второй отличался от первого лишь своей завистливостью. Обе эти черты одинаково пагубны, так почему один стал настолько никчемным, что гниет среди демонической падали, а другого молятся не встретить на своем пути? И если убрать их гордыню, заставляющую быть завистливыми и жадными, то что тогда для них поменяется?» – то мудрейший не сможет ответить. Всё в том мире, который все знали как Третий мир, подвержено хаосу и неопределенности.

Прошло много столетий с момента зарождения тьмы, скрытой где-то на окраине Поднебесной, и за это время среди хаоса родилось огромное количество условий, определяющих, станет ли демон низшим существом, прислуживающим одному хозяину, а то и нескольким сразу, или тем, чье имя заставит понервничать даже самых спокойных небожителей. Но это никто не в силах предугадать, как бы умен и просветлен он ни был.

Даже Небесный Совет изрядно попотел, разбираясь в завалах Небесного хранилища в поисках истины. Но то, что известно наверняка: клеймо культистов носят только смертные – глупое стадо овечек, стремящихся угодить своему волку, то есть демону.

Поразмыслив, Го Бохай перевел дух и осознал: тот человек за прилавком так ничего и не выкинул, а значит, в действительности был никем. Следовательно – переживания наставника и выеденного яйца не стоят. Главное – не встретиться со всем паршивым стадом, тогда точно придется спасаться бегством. Как говорится: хозяин без дома – дворняга, а дом без хозяина – сарай. Так и тут – паршивое стадо не ходит без своего сторожевого пса.

Го Бохай вновь вздохнул и с мягкой улыбкой произнес:

– У Чан, этот наставник более не мог там находиться, для меня это было слишком… Прости.

Лицо юного господина вновь засияло счастьем. Чувствуя ответственность за случившееся, он, наклонив голову, добавил:

– Так вот почему учитель так резко сорвался, вам было достаточно еще тогда мне сказать, что вам тяжело… Я же говорил... идея глупая.

– Нет-нет… Не стоит корить себя, это наставник не рассчитал своих сил, ученик ни в чем не виноват!

И хотя Го Бохай отделался от страха преследования, опасение, что тот культист ждал не кого-то другого, а именного У Чана, не покидало его мыслей: «Что им от тебя нужно?»

– Учитель! – мальчик вырвал наставника из раздумий. – Вы хотели фруктов, я знаю, где мы можем их купить!

В попытке изобразить на своем лице спокойствие Го Бохай мягко произнес:

– Да что ты… – но сам пытался всеми силами вспомнить: «Фрукты? Разве я хотел?»

***

Центральный рынок Тяньцзинь.

Го Бохай пожелал все-таки утаить встречу с культистом, оберечь юный разум воспитанника от таких познаний. Но раз последователи тьмы сами вышли на У Чана, осмелились так подло подобраться к мальчику, значит, наставническому разговору быть – ребенок должен перестать ходить на черный рынок.

Однако пока Го Бохай мог думать только о таинственном продавце, что вызывал опасения в глубинах его души. Мужчина все шел и шел куда-то вперед, изредка оглядываясь по сторонам в попытке отделаться от чувства, что за ними кто-то следит.

Мальчик вел его по большой площади, называемой Блаженным местом. Достопочтенные господа размеренно гуляли здесь в поисках чего-то красивого, румяные дамы примеряли лучшие шелка, отливающие золотом, а атмосфера этого места больше подходила под описание строки из песни о городе, нежели предыдущее место, откуда они сбежали.

Проходя мимо прилавков, чувствовались тонкие ароматы сандалового масла, разносящегося от богатого Дома духóв, только взглянув на ткани, можно было – ощутить их мягкость и благородство, не желая быть ослепленным блеском стали, лишь посмотрев на оружие тонкой работы, что куют лучшие кузнецы города, осознать, настолько оно остро.

Всё в городе Тяньцзинь говорило о богатстве, пришедшем в эти места с нынешним владыкой Севера – отцом У Чана. При виде юноши все кланялись, выказывая свое глубочайшее уважение наследнику северного клана и будущему небожителю. Хотя он был еще юн, к нему уже относились, как высокопоставленному господину: кто, если не он, будет решать судьбу Севера?

Но У Чан так и не смог привыкнуть к их низким поклонам и лестным приветствиям, его угнетала лживая любовь к своей персоне. Если бы его когда-либо спросили: «Кем хочет быть молодой господин?», мальчик наверняка бы ответил: «Призраком, невидимкой, не знаю, выберете сами...» И об этой неприязни юного господина к окружающим хорошо знал его наставник.

– У Чан, тебе уже давно надо бы научиться скрывать свое недовольство… Достопочтенные господа могут воспринять это как оскорбление, – обратился Го Бохай и, подбадривая, похлопал его по спине. – Кто же потом будет ставить благовония для твоего величества и дарить молитвы?

На это У Чан без особого энтузиазма ответил:

– Как же скрывать недовольство этому ученику, когда он видит в их глазах только выгоду?! Мне тошно от этих кривых улыбок.

– Отчасти ты прав, – улыбаясь, согласился мужчина. – Но они всего лишь дарят тебе приветствие. Не думай о том, какую цель они преследуют, в этом мире даже самый плохой человек может оказаться святым, пытающимся помочь слабым.

У Чан остановился, взглянул на наставника и, усмехнувшись, сказал:

– Какие высокие слова! Учитель, не будь вы так молоды, я бы подумал, что вам сотни лет. Вы говорите, как старик-мудрец, живущий у водопада или на горе…

– Что? Ха-ха-ха! – рассмеялся в ответ мужчина, вновь хлопнув ребенка по спине.

Разговоры про его возраст всегда смешили Го Бохая. Оно-то и ясно – наставник с пика Хэншань был очень мудр для своих лет, как старцы, которые часто уходят в горы в поисках блаженной тишины. Но, в отличие от желающих очистить разум, он передавал свою мудрость юному ученику. Из-за своего молодого вида и рдеющего румянца Го Бохай нередко становился объектом зависти и колких шуток, потому ему ничего не оставалось, как научиться смеяться в ответ на глупые замечания.

– Учитель! – воскликнул У Чан. – Смотрите, тут всё! И сливы, и яблоки, и даже есть виноград!

– Ого, и правда много.

Мужчина и мальчик склонились над прилавком, и к ним сразу подбежала пожилая дама.

– Берите, берите, уважаемые из семейства У! Я даже монет с вас не возьму. Все спелое и сладкое, – радостно воскликнула она, как только признала в молодом господине наследника Севера.

В ее словах была правда: все как с картинки – сочное и благоухающее. Соблазнительные ароматы от ягод и нарезанных фруктов смешались в один неописуемый запах, вызывающий у прохожих желание насладиться сладостью продаваемого.

Го Бохай покачал головой и сказал:

– Что вы, тетушка, мы заплатим за все, что возьмем! У Чан, чего бы ты хотел?

– Я? Учитель, хотели же вы… – он немного замялся, но все же, не желая смущать наставника своей настойчивостью, добавил: – Если… ну, если возможно, я бы съел яблоко.

Должное воспитание в ученике проявлялось только при наставнике, никому ребенок не выказывал такого уважения, как ему, ведь учитель был святым с Небес в его глазах. Даже госпожа У понимала по грубым и скомканным ответам сына, насколько он черств с ней, но мягок с улыбчивым мужчиной. Каждый раз, видя доброту со стороны учителя, У Чан терялся, начинал запинаться и краснеть.

И увидев милую скромность воспитанника, пожелавшего всего ничего, Го Бохай добавил:

– Будет некрасиво, если есть фрукты буду только я, поэтому купим то, что ты захочешь… Ну же, выбирай!

– Возможно, – обратилась к мальчику женщина, – этот достопочтенный господин хочет испробовать что-то необычное для наших краев? Нам только недавно пришел груз с персиками.

– Персики?! – засветился от изумления Го Бохай.

Бурные восклицания в отношении персика были привычны для продавцов фруктов. Здесь, в северной части Поднебесной, плоды этого дерева погибали, не успевая созреть, но для ученика реакция наставника была новой, совершенно не знакомой. Никогда еще Го Бохай не был так неописуемо рад чему-либо: блеск его глаз и предвкушающая улыбка были не сравнимы ни с чем на свете. И У Чан застыл в свете, который источал наставник.

Тетушка достала круглый плод, нарезала его на ломтики и, протянув поднос к У Чану, с гордостью произнесла:

– Вот, молодой господин!

– Невероятно… – восторженно воскликнул Го Бохай, увидев сочный фрукт.

Оранжево-розовые мягкие дольки ни капли не привлекали наследника клана. Блестящие глаза наставника – вот новый объект его изучения. Недолго раздумывая, У Чан подвинул поднос к мужчине и произнес:

– Попробуйте, учитель!

Юноша смотрел на него, словно тот впервые будет пробовать экзотический плод, а наставника и уговаривать не пришлось.

– Ну… если ты настаиваешь.

Мужчина медленно, растягивая каждый миг, взял ломтик оранжевого цвета и спрятал его за пухлыми губами. У Чан пристально смотрел за каждой эмоцией, боясь упустить этот момент. И все ради одного мига, который превзошел все ожидания. Го Бохай воскликнул:

– А-а-ах… Они бесподобны!

И под восторженный возглас, не сдержав себя, он ухватился за лицо, как юная девица, и продолжил восклицать:

– Какие сладкие! От такого и умереть можно!

И правда можно – свет, озаряющий его лицо, для У Чана стал ярче блеска местных богатств, а счастье за радостного учителя вмиг проникло в его сердце.

– Тетушка! – изумленно воскликнул юный господин. – Нам все персики, что есть у вас!

– Но… – не успела она возразить, как на прилавок из мешочка посыпались монеты.

– Этого достаточно? – решительно спросил У Чан.

– У Чан, зачем нам так много? – удивляясь, поинтересовался Го Бохай.

– Действительно, юный господин У, у меня их целая корзинка, не много ли…

– Все!

У Чан был непоколебим, даже слова наставника он пропускал мимо ушей:

– У Чан… прошу, образумься, этого будет много!

Но юноша повернулся к нему и заявил:

– Если эти фрукты дарят учителю наслаждение и счастье, я не могу не купить их все! Даже когда вы всё съедите, я буду каждый день их покупать!

Го Бохай прекрасно осознавал, что нынешнее наводнение никак не остановить, можно только смиренно плыть по его течению, и, вздохнув, кивнул тетушке, сказав этим: «Мы берем всё…»

Молодой господин отдал все деньги, что у него были, чем вызвал у учителя чувство неловкости и осознание, что тут он бессилен. Но та улыбка У Чана, наивная и чистая, что каждый раз подкупала в нем наставнические чувства, не позволила ему воспротивиться.

Юноша тут же схватил корзину, как самое драгоценное, и, отказавшись от помощи, понес ее сам. Наполненная доверху плодами персиков, она так и норовила избавиться от них. Го Бохай это видел и ничего не мог поделать.

«Вот ты упертый…»

– Учитель!

– М-м-м?

– Почему вы раньше не говорили об этом? – остановившись, спросил У Чан. – О том, что любите персики...

Это было действительно странно для господина Го: всем вокруг казалось, что его страсть – это чтение старых занудных книжек, но, даже зная это, никто ни разу не замечал, чтобы книги вызывали у него такую бурную радость. Можно сказать, это был первый раз, когда наставник проявил слабость к чему-либо, кроме своего ученика.

– Не знаю... – продолжал идти вперед Го Бохай. – Прибыв на север, я сразу смирился с мыслью, что ничего из того, что было в моих краях, я здесь более не встречу. Но все же замечу: это никакой не экзотический фрукт, – гордо заявил он. – Да, он сладок и неповторим, но не сравним с плодами восточного персика! Говорят тот сорт намного слаще и приятнее.

Го Бохай мало что рассказывал о себе и своей жизни до прибытия на пик Хэншань. Он каждый раз уклонялся от расспросов невежд и лишь приговаривал: «Что вы, уважаемый, это очень скучная история, как бы вы не заскучали, слушая ее», и эта тактика срабатывала со всеми, кроме воспитанника. Тот часто навязывался с расспросами, но нежелание и нелюбовь Го Бохая к подобным рассказам были сильнее упертого ребенка.

Хотя однажды он все-таки поведал мальчику, нежелающему покидать его спальню, одну историю о Белом Дне весны и безграничной любви небожителя. Люди часто связывали природные явления с божественными знаками. Так и здесь: дождь начинался в конце весны, провожая ее туманными облаками, смывая грехи смертных. По словам предков Го Бохая, тогда бог дождей и гроз был чем-то сильно разгневан и покрыл всю Поднебесную наводнениями, чем вызывал у людей страх. Но среди смертных были и те, кто понимал его злобу как страдания. Ведь этот день, что ни на есть, – плачь бессмертного из-за разбитого сердца.

В надежде отделаться от расспросов ребенка Го Бохай утолил его жажду, рассказав У Чану о страданиях Поднебесной из-за эгоистичного бога. Учитель сожалеет об этом по сей день. Мальчик, нелюбящий местные притчи, вдруг проникся к сказке простолюдинов и просил рассказывать эту историю вновь и вновь. И эта притча настолько приелась самому Го Бохаю, что он, не замечая того, каждый раз добавлял новые подробности, укрепляя интерес воспитанника: говорил, что в каких-то стихах про Белый День весны гуляла пара строк о смертной возлюбленной небожителя, потом говорил, что в каких-то песнях пели, словно опечаленный бог и вовсе убил свою любовь, оставив себе возможность любить одному, а еще добавлял, что присказками о гневном бессмертном пугали детей, чтобы те сидели дома в проливные весенние дожди.

У Чан быстро шагал вперед. Затем остановился и сказал:

– Учитель! Тогда я найду способ привести вам персики с востока, или не быть мне наследником клана У и будущим небожителем!

«Вот это да…» – пробежали мысли в голове наставника. Юный, не желающий следовать заветам отца и матери, заговорил о родстве и о таких громких титулах, вызывая у наставника удивление.

«Неужели ты начинаешь расти и набираться мудрости...»

Они продолжали плестись по площади, наслаждаясь обществом друг друга, как воспитанник вновь остановился, поник и произнес:

– Учитель, если я вам признаюсь, что есть один… человек, чье тело я желаю покрыть синяками, вы сильно на меня разозлитесь?

Конечно, сильно! Го Бохай был одним из самых рассудительных господ при дворе клана. Любой обидчик, грубиян, недотепа был очищен его прощением и окрещен словами: «Я знаю, вы не со зла... так получилось, такие обстоятельства...» Но все же он не мог сказать воспитаннику, насколько не одобряет его побуждения, так как это было первое признание У Чана. Сотворив что-либо, мальчик или начинал кричать на всех со словами: «Это не я!», или, молча склонив голову, выжидал окончания словесной порки и признавал, как виноват, но никогда не озвучивал вслух свои помыслы, особенно такие жестокие.

Наставник в немой попытке узнать, что у ребенка в голове, заглянул ему в лицо и увидел кипящие в его глазах гнев, огонь и отражение человека, которого мальчик желал покарать. Го Бохай поднял голову и посмотрел в сторону, куда был направлен взгляд мальчика: то была небольшая толпа детворы и наследники богатых домов. Последние часто в сопровождении своих родителей наведывались в дом управляющего клана У – то за советом и просьбой, то передать жалобы народа на того самого хулигана, живущего в этих стенах.

Го Бохай обратил внимание на толпу юношей и девушек, из которых знакомыми оказались лишь два лица. Один юноша, что называл себя «будущим словом народа», был невысок и непривлекателен, он восполнял свои недостатки богатыми шелками и обществом наследников достопочтенных господ, его звали Цюань Миншен. Второй был красивее и выше первого, но воспитан был отвратительно: его гордыня и тщеславие, вызванные богатством семьи, затуманили разум, отчего он часто любил говорить: «Я стану богом войны, и смотрите мне, не жалейте благовоний!» Этот юноша звался Бань Лиу. Чувство стыда и ненависти к ним питали даже слуги семейства У, что попадали под угрозы и нападки мальчишек: «Куда прешь, олух! Неужели не учили идти в тени моего облика!», «Это что, чай? Это вода с землей, ты меня отравить вздумал?!» И если у Бань Лиу был затуманенный рассудок от богатств и власти, то Цюань Миншен, был просто дурачком, повторяющим все за первым и не пытающимся думать сам.

Их дома могли оказать немалое влияние на летописцев, а значит – на отражение истории будущих небожителей, которую те вели. Для самого клана У они также были важны в стратегическом плане: контролируя немалое войско Севера, эти два дома поддерживали своей силой правящего главу – не то чтобы без них клан сразу ослабнет, но с учетом только недавно остывших полей битв шанс, что кто-нибудь вновь поднимет бунт в попытках раздела территорий, был, а значит – союзников нужно холить и лелеять. Поэтому никто не мог сделать замечания этим юным избалованным господам, дабы не учинять конфликты, из-за чего их затуманенный разум и слабый ум постоянно жили в блаженном неведении.

Ненависть У Чана к этим двоим читалась в самом его взгляде и словно изливалась из глубин его сердца: «Убью!» – кричало бы оно, если бы могло.

– Неужто... это сам господин У Чан! Прошу меня простить, этот достопочтенный не признал вас в образе слуги, несущего корзину фруктов!

Соблюдая все правила уважительного обращения в своем надменном замечании, господин Бань Лиу не смог сдержать свой острый язык и поэтому первый проявил инициативу поприветствовать наследника Севера. Го Бохай еще не понимал намерений подошедшего юноши, но уже полностью отдавал себе отчет – У Чан должен ответить взаимностью, иначе жалобы на его голову посыпятся вновь. Потому мужчина, будто невзначай, пнул остолбеневшего в ногу. У Чан, словно проснувшийся от кошмарного сна, вздрогнул и незамедлительно ответил:

– Приветствую юных господ…

Но его дерзкая натура не позволила так просто закрыть глаза на оскорбление в свой адрес, и он дополнил:

– Неужели столь уважаемым господам нечем заняться, что они решили одарить меня своим обществом? Или у вас закончились деньги, и вы решили позабавиться со мной?

Головы тех двоих могли выдумывать только обидные выражения, но для того чтобы ответить на острое замечание, им не хватило прыткости – насколько они были богаты, настолько и глупы. Ничего не найдя, что сказать в ответ, они бросили оскорбленные взгляды на мужчину и, объединившись, завалили его расспросами: «Как вы его воспитываете?», «Он неконтролируемый!», «Знаете, что он недавно сотворил?» Уважения к старшим у них также не было. Го Бохай понимал: две бешеные кошки пытаются залезть к нему на шею, но мудрость, которой он ловко умел ставить на место самого вредного и непослушного на Севере, гласила: «Не говори, если это не изменит тишину к лучшему». Так он и решил поступить, убрав руки назад. Дабы спрятать злость на сплетников, он молча изобразил удивление на своем лице и слегка приподнял бровь.

Бань Лиу, наслаждаясь полученным преимуществом, продолжил плакаться:

– Этот юный господин У никак не мог уняться, узнав, что я, как и он, буду готовиться к становлению богом, и в отместку или из-за зависти ко мне натравил местных шарлатанов, что развели меня, такого не азартного, на деньги!

Услышав это, У Чан дернулся, шагнул в наступление, словно намереваясь уже набить лицо грязному лгуну, но ладонь, сложенная в кулак за спиной наставника, распрямилась, приказав отступить. Неясно, как такой жест мог хоть кто-нибудь приметить, но мужчина, стоявший плечом к плечу с мальчиком, был уверен – воспитанник увидит. Го Бохаю пришлось нарушить молчание:

– Отчего же этот уважаемый решил, что юный господин У смог бы такое проделать?

Ошарашенный вполне простым и к месту заданным вопросом Бань Лиу сдал позиции наступления, уступив своему компаньону. Цюань Миншен продолжил:

– Как с чего? Он же постоянно таскается на блошином рынке, его там уже как родного принимают, несложно догадаться, что это он подстроил!

Го Бохай слушал каждое слово говорящего, но его взгляд заострился на первом юнце. Тот явно поддался небольшой панике после вопроса: об этом говорили отведенный взгляд, напряженные брови и сложенные в замок руки.

Не обращая внимания на распинавшегося Циюань Миншена, Го Бохай задал второй уточняющий вопрос:

– Молодой господин Бань Лиу, можете ли вы описать обстоятельства, при которых вы остались без денег по вине моего воспитанника?

Атмосфера создалась довольно напряженная. По одну сторону наставник затмевал своей аурой спокойствия пылкий характер воспитанника, а по другую – обвиняющие господа, от которых только что веяло уверенностью и вдруг заразило сомнением. Видя, как Бань Лиу замялся, его подпевала решил вновь вступить в диалог:

– Разве господин Бань обязан отвечать на вопросы непонятно кого? Да и наверняка такие подробности никто бы не запомнил.

Вновь не обращая внимания не верещащую собачонку – а именно так и выглядел Циюань Миншен – и продолжая смотреть на взволнованного Бань Лиу, Го Бохай задал третий уточняющий вопрос:

– Но если этот господин не помнит, как же мы сможем восполнить потери его кошеля? Сколько вы тогда лишились денег?

В ответ последовали молчание и недовольный взгляд. Судя по реакции, этот господин Бань и понятия не имел ни о деньгах, ни об обстоятельствах.

Мужчина запустил руку за пояс и достал небольшой черный мешочек, перемотанный красной бечевкой. Медленно потягивая за плетеную веревку, что отвечала за сохранение содержимого, под ошарашенные взгляды нахалов мужчина начал вынимать монеты.

– Уважаемый господин Бань, – обратился Го Бохай, – прошу, протяните ладонь.

Непонимающий Бань Лиу послушно сделал, как его попросили, и в его руку легла одна монета, выкованная из серебра. Их взгляды моментально встретились, и господин Бань узрел сковывающий его ужас в холодных глазах мужчины. Не отводя взор, наставник вновь опустил свою руку в мешочек и двумя пальцами достал еще.

– Возможно, это загладит вину? – проговорил он, складывая монеты одна на одну.

Три, пять, семь, восемь – стопка росла, приобретая вес, и начала трястись в молодой руке. Что так могло напугать Баня Лиу? Деньги? Немыслимо! Он и не такие горы монет видел. Возможно, их вес как-то давил на его совесть. Не обращая внимания на воспитанника, что краснел на глазах от злости, мужчина достал еще одну монету.

– Девять? – удивленно произнес Го Бохай. – Неужели больше? Простите, но мне казалось, ставки в Доме удачи заканчиваются на восьми серебряных монетах...

Слова мужчины ударом молнии прошлись по юноше с протянутой рукой, да так, что его лицо моментально побледнело, а на лбу проступил холодный пот. Бань Лиу дернулся и шагнул назад, но ладонь мужчины сжала вложенные монеты и подтянула руку мальчика обратно. Словно рептилия, удерживающая свою добычу, не отпуская и наблюдая за каждым движением ее лица, Го Бохай хладнокровно обронил:

– Уважаемый Бань Лиу, признайтесь честно… сколько тогда в Доме удачи вы потратили? Разве правильно говорить, что деньги у вас отняли?

Юноша под натиском руки, тянущей вперед, в страхе замер и вздрогнул, когда мужчина сильнее сдавил его кисть. Бань Лиу смотрел на свою ладонь, на холодный взгляд, адресованный ему, и снова на руку, предпринимая попытки вырваться.

Цюань Миншен, не придумав ничего лучше, схватил приятеля за плечо и торопливо воскликнул:

– Нам пора!

И под испуганный голосок подпевалы рука мужчины разжалась, и, вырвавшись, наглецы торопливо, как мышки, скрылись среди гуляющих господ.

У Чан, молчавший все это время по приказу наставника, не смог сдержать возмущения:

– Учитель! Зачем вы отдали им свои деньги? Ведь я им ничего не должен, это они шарлатаны!

Недовольство так и кипело на юном лице. Продолжая вести себя словно так и должно быть, Го Бохай затянул узелок на мешочке, повернулся и ответил с улыбкой:

– Пускай эти монеты останутся им на память – ложь во зло возвращается к хозяину троекратно.

У Чан никогда не понимал мудрых слов своего наставника. То «шагая вперед, не забывай поглядывать назад», то «то, что кажется легким, приобретая, становится неподъемным», то «береги память предков, как бережешь свои пальцы» – их было много озвучено за не целое десятилетие, и пока что лишь одну фразу У Чан смог по-своему усвоить: «Не говори, если это не изменит тишину к лучшему». Юноше и так в семье мало разрешали озвучивать свои мысли и желания, а с этой пословицей ему молчание казалось мудрым. Но, даже доверяясь полностью наставнику, У Чан никак не мог понять: «Как эти монеты проучат олухов?»

Из-за такого поступка мужчины юноша сильно гневался, но не на учителя, а на самого себя за бездействие. У Чан бы поступил с ними иначе – вбивал бы в них страх, боязнь вновь заниматься клеветой и продолжал бы до тех пор, пока до них не дошло бы. Все еще сверля недовольным взглядом толпу, в которой растворились два неприятных собеседника, У Чан добавил:

– Все же не стоило... Этот ученик теперь чувствует себя должным вернуть потерянные деньги учителя…

Го Бохай улыбнулся услышанным словам и положил руку на голову удрученного мальчика.

– Зачем же, – успокаивающе заговорил он, – этот молодой господин купил сегодня столько фруктов, что должным останусь только я.

Окончание главы