Волчье сердце: история перерождения Глава 4 Возвращение демона

Глава 4 «Возвращение демона»

Время… шло достаточно быстро.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как Тара сначала разругалась с Питером, а затем помирилась. Все в клубе уже забыли об этом, но она помнила все до мелочей и неустанно вспоминала вновь и вновь.

Она вполне могла погибнуть в тот злосчастный вечер и уже даже смирилась с этим, но прославленный убийствами и похищениями, Нечестивый не только заступился за нее, но и сохранил жизнь, и когда она попросила право на две просьбы – одну их которых он, несомненно, исполнил – он попросил у нее две просьбы в ответ. Ожидать можно было чего угодно, но услышала она все совершенно банальные вещи.

Ее район был самым тихим в городе и был не так далеко от гетто, потому первой просьбой стала возможность пережидать время в ее доме. Не столько веселые ночевки, как у друзей или просмотры фильмов, как можно было бы подумать, сколько просто его спящее присутствие на одном из диванов. Странно, почему местом своего временно сна он выбрал ее дом, но углубляться в причины девушка не стала.

Вторая же просьба была вполне ожидаема, и была скорее приказом – молчать о связи с ним. Это было слишком очевидно и лишь глупец после произошедшего стал бы рассказывать всем, кого встретил, но Нечестивый, по-видимому, решил, что лишним это напоминание не будет.

Он точно следил за ней достаточно долго, чтобы знать и ее расписание, и расписание ее родителей. Они оба много работали и потому в некоторые дни недели девушка могла находиться дома одна с утра одного дня вплоть до утра следующего. Соответственно, именно в эти дни Нечестивый к ней и приходил, обычно ближе к ночи.

Первое время он просто приходил, устраивался где-нибудь в доме, а Тара закрывалась в комнате и ждала, когда он уйдет. У нее были сомнения на счет того, не рассекретят ли их, но ни грязи от лап, ни его шерсти она в доме нигде не находила. Через неделю, все-таки выйдя из комнаты, она обнаружила его сонно читающим книги в их зале, при этом лежащем на диване в непонятной полузвериной форме. Через пару дней она впервые предложила ему перекусить печеньем, и еще через пару дней начали завязываться небольшие диалоги.

Он всегда говорил с ней нейтрально, либо в волчьей форме, либо не снимая маски, говорил негромко, ровно, иногда слегла посмеивался, иногда давал советы. Того, чем он занимается, они почти не обсуждали. Он всегда выглядел устало, за ним словно тянулись цепи с непосильным грузом, который его плечи выдерживали лишь чудом. Она почти сразу поняла, что он был молод и расспрашивать обо всем ей не хотелось, чтобы не давить еще больше, хоть желание и росло с каждым днем…

Сегодня он пришел особенно мрачный и с самого прихода не проронил ни слова, а после пары часов сна на диване в гостиной они сели пить чай, и даже тогда он не снимал маску – лишь приподнимал, чутка обнажая подборок, да и тот едва было видно под тенью.

— Теперь я знаю, что у тебя нет бороды, — зачем-то вдруг сказала Тара, весело посмеявшись.

— Быть может, я могу контролировать рост своих волос?

Издав непонятный звук, девушка замолкла и опустила голову, но через минуту вдруг удивленно вскочила:

— Прямо всех-всех?!

Опустив чашку на стол так, что та не издала ни звука, он протянул свою ладонь – совершенно обычная ладонь, местами в мозолях, немного в шрамах. Через пару секунд кисть вдруг удлинилась, пальцы стали крупнее и короче, а ногти выросли в черные когти, и теперь это была голая волчья лапа, с совершенно голой сероватой кожей. Еще через пару секунд та обросла шерстью, такой же, что была у него обычно. И когда уже думала отвести взгляд и отшутиться, шерсть выросла еще длиннее, почти создав иллюзию длинного рукава.

Тара села обратно, вздыхая так, будто упустила свой последний шанс. Ей очень хотелось узнать личность Нечестивого, но пока единственная информация, что стала ей доступна – его словарный запас и то, что он знает ну слишком много. Если он не был сильно против того, что она его рассекретит, то, быть может, стоит попросить подсказку…

— Можешь объяснить мне кое что? — вдруг прозвучал его голос. Да, голос… с его способностью менять тело как заблагорассудится он мог без проблем говорить даже голосом, похожим на женский, потому и так его узнать возможным не представлялось.

— М? — тихонько промычала девушка, все витая в своих мыслях, и вдруг снова подскочила, — А?

Нечестивый – юноша по имени Серебряный Волк из расы зверолюдей, выдающийся боец и не обделенный умом — смотрел на нее, слегка опустив голову на бок, и просил у нее помощи. Это что-то необычное.

— Я прочитал введение и пару глав, — сказал он, указав на книгу, которую читал все это время, — Но все еще не совсем улавливаю одну вещь. Что это за народ такой, «Дети Люпус-Люмин»? Эта книга выглядит как хороший учебник по истории, но из-за этих упоминаний смахивает на описание альтернативной вселенной.

— О, ты правда не знаешь?

— ?

— Видимо, здесь это нет… да… Как бы сказать… Есть ведь много религий, и вера в Оками и трех сопутствующий богов – одна из них. А еще есть религия, распространяемая только небольшим народом кочевников, они верят в мирового Архонта, который по их легендам тысячи раз создавал новые миры, пока не добился единственного возможного совершенства в виде нашего. Может, в других версиях динозавры не вымерли, Земля слишком далеко от Солнца, а может Земли и вовсе не было. Но поскольку он истратил все свои силы на создание мира, который все равно оказался недостаточно хорош, он оставил после себя горстку людей, в чьих жилах течет его кровь, чтобы они разошлись по всей земле, передавая его заветы, и однажды взрастили достойного приемника, а сам ушел на покой в недра земли.

— А Люпус-Люмин?... Это такое двойное имя?

Девушка задумчиво посмотрела куда-то вверх:

— Не совсем, это одно полное имя, это просто… Считается, что бог один, но у него две личности, одна – девушка, другая – мужчина. Надо же было первым людям откуда-то появиться, верно? Видимо одну личность зовут Люмин, а другую – Люпус.

— Хм, — хмыкнул парень, — Значит, просто очередной народ, видящий в себе божественное происхождение?

— Ммм, — на мгновение задумалась девушка, — Угу, вроде того, Но, вроде, по их вере божественное происхождение имеют все люди. В последние годы эта вера стала довольно популярной у нас! Даже на прошлогоднем фестивале на главной площади была запущена голограмма в виде черного дракона.

— …дракон?

— В Дегранде Оками, Сота, Хёка и Биса считаются бестелесными существами, а из возможных вариантов формы, показывающего власть и силу, считается дракон. Поэтому и Архонту, видимо, решили приписать эту идею, информации о нем известно совсем немного, Посланников ведь уже давно нет. Они вышли в свет неизвестно откуда во время Третьей Мировой как наемники и вскоре народ распался и история забылась. Если бы общество решило уделить внимание их культуре раньше…

— Такова судьба многих народов, — только и сказал парень.

— Я вижу, ты любишь историю, — добавила Тара, опустив глаза на книгу, которую Нечестивый читал, и полку с уже прочитанными книгами, — Почему бы тебе просто не ходить в библиотеку вместо моего дома? В плане, я не прогоняю, конечно… но там чтива было бы больше.

— У меня не так много времени, чтобы заниматься этим. Да и… большую часть того, что можно было прочитать, я уже прочитал. И библиотеки гетто куда более богаты на ассортимент, не стоить верить всему тому, что можешь найти в открытом доступе.

— Это я уже давно поняла. Здесь много книг лишь на определенные темы. Жалею, что не взяла из дома больше…

Тот негромко хмыкнул и сделал еще глоток чая:

— Еще один вопрос, — сказал он и повернул голову в сторону стены, уже увешанной фотографиями, — Почему на том фото твоя мать сразу в двух экземплярах?

Девушка вдруг рассмеялась и едва не опрокинула свою кружку:

— Это моя тетя, Мика. Они с мамой были близнецами, но она умерла еще до моего рождения, так что я почти ничего о ней не знаю. Но мама с папой очень дорожат памятью о ней.

Раздался негромкий стук – Нечестивый не спеша поставил кружку на стол и потянулся за уже полупустым чайником, чтобы долить еще немного. Вид при этом у него был такой, будто он здесь совершенно обычный гость, и пусть происходящее казалось немного странным, скованности Тара отчего-то не ощущала и продолжила:

—Раз уж мы – засланная из Дегранда семья, то должны скрывать свою личность, но сейчас вряд ли это имеет значение. Анен – наша настоящая и вымышленная фамилия одновременно. Дело в том, что настоящая пишется по-другому, вот и все. Эта фамилия досталась от отца и из-за этого в нашей семье большой раздор…

— Лишь из-за фамилии?

— В этом намного больше смысла, чем кажется. Отец из бедной семьи, почти сирота, он добился всего своим трудом и умом, а мама – из семьи священника, где считалось, что их кровь важнее прочих. По их правилам, муж должен был взять фамилию жены и вместе с ней продолжить ее семейное дело. Но у дедушки, похоже, в голове что-то перемешалось, и он решил ужесточить правила, и запретил единственным дочерям выходить замуж вообще. Когда умерла тетя, все стало только хуже, и мама сбежала к отцу, взяла его фамилию и теперь единственное, что мы сохранили от той семьи – память о ее сестре, чью волю и унаследовала мама. Иногда она говорит, что если бы не ее желание сбежать, она бы и не подумала покидать родительский дом.

— И насмотревшись на трагедию двух семей, твои родители решили создать семью более совершенную. Думаю, они немного перестарались.

— Ну, это немного грубо…

— Сама же из случая в случай хвастаешь своими связями.

В ответ она смогла лишь неловко посмеяться.

— А что до тебя? Можешь рассказать о своей семье?

— … — он с тихим стуком поставил чашку на стол и некоторое время молчал.

Он сидел неподвижно несколько секунд, казалось, глубоко задумавшись, но вскоре приподнял голову, дав тем самым знать, но не заснул или еще что, и сказал:

— Тебе интересно узнать о жизни какого-то зверья?

Тара негромко пискнула:

— А, н-нет, конечно, я вовсе не это имела ввиду! Ну… — совершенно выбитая из колеи его словами, она на одном дыхании выдавала оправдания, пока на последнем издыхании еле слышно не произнесла, - …разве я осуждаю, просто интересно…

Парень же отчего-то рассмеялся.

— А как ты представляешь себе мою жизнь? — девушка непонимающе молчала, и он уточнил, — Я сначала выслушаю твои предположения и на их основе скажу то, что посчитаю нужным.

— Честно говоря… у меня даже предположений особо нет. Ты не похож на кого-то, кто родился и вырос в другой культуре, — она стала загибать пальцы, — Идеальное произношение, знаешь манеры и куда умнее многих, кого я знаю. Это совсем не вяжется с представлениями о ком-то, пришедшем из глубин леса. Ты можешь спокойно жить в гетто и не выходить из него, но я думаю, что ты куда больше времени проводишь в этой части города. Я рискну предположить… что у тебя здесь должна быть семья, которая в случае чего могла заступиться за тебя. Скорее всего они даже не знают о том, кто ты. Может быть, у тебя есть жена и даже дети, от которых ты все скрываешь.

Волк только усмехнулся, от того как близко она была к правде и как много в то же время напридумала.

***

Клан Соты должен находиться в противоположной части Камизона, там, куда не дотягивается даже горизонт, но случилось так, что в какой-то момент наследники этого бога начали рождаться в клане Хёки. Борьбы за власть удалось избежать и наследники, понимая, что находятся в чужих землях, приняли цель вернуться домой, но каждый раз, когда один Сота покидал эти земли, через несколько лет здесь же рождался новый. В конце концов, последним известным Сотой была волчица по имени Тори.

Тори была волчицей, отличающейся особо бунтарским характером. Она была красива, умна, но отказывала всем, кто приходил к ней свататься. Тяжелая ноша Соты во многом ее ограничивала. Особенности ее клана даже Филин едва ли знала, но воспитывавшие ее няни часто говорили о ночных кошмарах, после каждого из которых дитя просыпалось в слезах. Несколько раз она пыталась сбежать из клана, но сама же и возвращалась, и никогда ничего и никому не говорила.

Тори обрела покой, лишь когда переселилась на земли Вороньего мыса – вместо волков рядом с ней были лишь лисицы и мелкая дичь, но этого ей одной было вполне достаточно, чтобы не сойти с ума от одиночества и не голодать. Временами лисицы приходили и рассказывали, как обстоят дела, и говорили, что Тори часто навещает город. Через несколько лет дошли слухи о том, что она и вовсе беременна, при том, что о партнере не было ничего известно.

Когда появилась весть о том, что дитя Тори – полукровка, жрицы пророчили, что ребенок умрет, даже не успев открыть глаза. Но дитя родилось сильным, и продолжало жить.

Это было то время, которое этот маленький ребенок запечатлел как единственное счастливое.

Когда он родился, Тори дала ему два имени — Серебряный Волк, на случай, если он решит жить как зверолюд в горах, и Торак, на случай, если решит быть ближе к людям. Однако, первое имя ему всегда не нравилось. Даже не потому, что было созвучно с именем верховного бога Оками – этого он тогда еще даже не знал – а потому, что мех его тогда был совсем темный, почти черный. Слово «серебряный» здесь ну никак не увязывалось.

Первое время он жил в норе под корнями огромного дуба. Она была куда больше обычной норы лисы и волка – здесь была небольшая ширма, закрывающая вход, на земле были постелены мягкие теплые ткани. Едва он только научился ходить, как мать стала учить его, как полностью становиться человеком – для ребенка это было все равно что сразу научиться считать и писать, но долгими стараниями он с горем пополам научился, и из пещерки в лесу они перебрались в город.

Но показывать отцу свое второе обличие было запрещено – мама о том, что умеет, молчала, а ему запрещала «показывать ушки».

Вероятно из-за того, что отец был человеком, малышу было намного проще держать человеческую форму, чем волчью, но поддерживать одну из них постоянно было не легче, чем любому другому волчонку. Потому он изо дня в день прилагал все больше усилий и даже когда оставался один в своей комнате, старался не превращаться в волчонка.

Но иногда они с мамой возвращались в лес на день. Ранним утром они отправлялись в путь, добирались до своих любимых мест далеко в горах, и уже через пару часов возвращались обратно, чтобы успеть до заката. Этого времени за пределом города было ужасно мало, но его уставшее от напряжения тело радовалось даже этим крохам – волчьи лапки так и мчали по полянам.

Место, куда они ходили, ныне звалось Вороньим мысом – по-крайней мере так именуют гору, остро выделяющейся среди ровного леса, пока могучие скалы-стражи Камизона уходят в небо за горизонтом. Вопреки слову «вороний», следили за мысом лисицы. Каждый раз, когда волчонок с матерью приходили сюда, они целыми стаями собирались вокруг и бежали рядом, словно охраняя и отдавая честь. Но на фоне высокой и грациозной волчицы с светло-желтой шерстью они казались лишь простыми кошками.

И к нему, и к матери они относились крайне почтенно. По дороге к мысу две-три лисы всегда кружили вокруг волчонка и помогали встать, если запинался, а к матери обращались не иначе как «госпожа».

Прямо под мысом протекала река. Когда-то она и обточила своими волнами скалы, создав гору, но теперь была совсем небольшой – течение было таким слабым, что порой казалось, будто вода и вовсе стоит на месте. Лишь весной она разливалась и плескалась. Прямо за этой рекой и возвышающимся над ней мысом начиналась территория, власть над которой имела лишь волчица, а далеко за ней – владения горных волков.

Однако, далеко в лес они с матерью редко уходили. Прежде всего потому, что чтобы им перейти реку, волчице нужно было взять щенка в пасть или нести на спине – ни то, ни другое он крайне не любил; а также потому, что потом было бы дольше возвращаться.

Из-за этого они часто оставались отдыхать на берегу, и пока малыш игрался с водой, песком, камнями и пытался ловить рыбу, мать тихонько сидела в стороне и наслаждалась покоем.

— Как же там, все-таки, шумно, — иногда тихонько шептала она.

— А разве здесь не шумно? — спросил как-то волчонок и указал на речку, — Вон как вода журчит!

— От желаний и молитв куда больше шума, — говорила она и, вздыхая, прикладывала ко лбу ладонь.

Одной холодной зимой они снова пришли в лес.

Река замерла и все покрылось высоким слоем снега – виднелись только тонкие белые ветви деревьев и протоптанные лисами тропы с одного берега на другой. Все вокруг было белее белого – светлое небо, затянутое облаками, покрытые инеем деревья, белый снег и белый лед – лишь проблескивали голубые частички неба меж облаков и все еще журчащая вода подо льдом. И даже пар изо рта тоже совершенно белый.

Лишь они с матерью выделялись – он, почти черный волчонок, и она, словно светящаяся золотом.

— Сегодня нам нужно вернуться пораньше, — сказала волчица, оглядывая сугробы вокруг, — Поэтому повеселись от души.

Он знал, что побежал тогда играть в снегу – вырыл несколько нор, очистил лед и наблюдал за плавающими под ним рыбами, но уже совершенно того не помнил, как и радости от игр.

Но он отлично помнил, как внезапно появились голоса.

Мама разговаривала с кем-то, и кто-то ей отвечал. Он помнил, что узнал этот голос, и спрятался в одной из выкопанных нор. Слой тонкого подтаявшего снега отлично выполнял роль крыши и даже не думал рушиться, и крадясь по узкому туннелю, волчонок медленно приближался к другому берегу. Вероятно, он хотел внезапно выскочить и напугать всех, чтобы все улыбнулись и рассмеялись.

Он хорошенько оттолкнулся лапами и выскочил, издав громкий лай.

И словно отвечая ему, прогремел выстрел.

В ушах был лишь режущий звон. Картинка перед глазами помутнела, но малыш смог разглядеть среди всей снежной белизны вокруг желтое пятно, упавшее на землю и разлившееся ярко-красным. Спустя миг зрение к нему вернулось – на месте желтого пятна в абсолютно красном снеге лежала волчица

А между ними – высокий мужчина в темном плаще с серебряным рисунком на спине.

Лисицы с Вороньего мыса каждый месяц приходили и рассказывали последние новости. Адольф, нынешний Хёка одноименного Северного клана, беспокоился о Тори, как о родной дочери, и потому тайно узнавал о ней все, что только мог. Он был глубоко опечален тем, что не мог лично наблюдать за тем, как растет его почти что внук, и с нетерпением ждал новых вестей от лисиц.

Но вот в ночь, когда очередная лисица должна была принести последние новости Вороньего мыса, к нему попросту никто не пришел. Обычно он бы проигнорировал это и приказал бы кому-то из своих подчиненных разобраться с этим – лисы были слишком пунктуальны и не позволяли себе опоздания даже на минуту, тем более, когда встречи столь редки — но до противного тяжелая пустота в груди не давала покоя. Он прекрасно знал, что Тори была достаточно сильной, чтобы противостоять почти любой угрозе, и потому не вмешивался все эти годы, но беспокойство оказалось таким сильным, что в этот раз он не смог остаться в стороне.

На границе с Вороньим мысом не было ни единой живой души. В небе вдали виднелись стаи птиц, уносящихся прочь, а земля пропахла еще свежим запахом дичи. Тревожило лишь одно – кисловатый запах высохшей крови вперемешку с ярчайшими гневом, грустью и страхом одновременно.

Два воина, сопровождающие Адольфа, заметно засомневались и уже будто ждали приказа отступить. Тогда Хёка принял свой идеальный облик – вид крепкого длинноволосого мужчины с обилием ожерелий из костей и зубов и шкур на поясе, и призвал клинок веры, что повис за его спиной едва светящимся в темноте острым ножом. Это придало товарищам смелости, и они пошли к источнику пугающей ауры.

Вскоре перед ними открылось чистое поле с возвышающимся посередине большим дубом. Если Адольф все правильно помнил, то именно под корнями старого дуба Тори устроила себе скромное жилище, но сейчас все отнюдь не выглядело гостеприимно. Большую часть окружения скрывала темень ночи, но среди поблескивающих под лунным светом капелек росы на траве виднелись крохотные бездыханные тела. Около десятка лисиц были раскиданы по всему огромному полю, и еще несколько дюжин в радиусе полукилометра вокруг, если нос Адольфа его не обманывал. Кровь, гниль, лужи рвоты и прочий смрад так омрачили воздух, что казалось, будто даже картинка перед глазами плывет, а ноги так и норовили подкоситься и броситься прочь.

Среди этого безумия, прямо у дуба, проглядывался невысокий силуэт – непонятное существо чуть выше полуметра ростом сидело и глядело куда-то в небо. Было видно лишь, как редко вздымается от тяжелого дыхания грудь, а из разинутой зубастой пасти стекает тонкая ниточка густой слюны.

Адольф приготовил свое оружие и вместе с подчиненными вступил в бой.

Победить оказалось непросто.

Священно оружие Хёки может одной лишь царапиной вырубить противника, а сам Хёка – по одному только желанию подчинить почти кого угодно, но даже с этой силой победить маленькое проворное существо не представлялось возможным. Оно игнорировало все попытки его усмирить и не обращало внимание на боль и приказы. Все закончилось, лишь когда ему нанесли достаточно ран, чтобы не позволить телу двигаться.

Адольф был сильнейшим из всех своих предшественников и единственным, кто хоть частично, но мог использовать свой потенциал, но даже это едва ли помогло ему одолеть какого-то взбесившегося зверька. Глядя на уставших и искалеченных товарищей и свои собственные рваные раны, он был так зол, что с криком подбежал уже лежавшему на земле чудовищу и закинул клинок над головой, чтобы нанести как можно более сильный последний удар.

Но в свете блеклой луны за мгновение до рывка он увидел, как темный силуэт чудовища растворяется в тени и на его месте медленно предстает совершенно крохотное дитя, тяжело дышащее от усталости и плачущее.

— Мы должны уничтожить его! — выкрикнул один из волков, поднявшись земли и бросившийся вперед с разинутой пастью, — Своим неподчинением он оскверняет божественное величие!

Но даже не понимая, от чего, Адольф остановил его:

— Не один только демон имеет иммунитет к нашим силам. Немедленно найдите Соту.

И когда волки в спешке ушли, ища запах, Адольф, уже обратившись мужчиной, присел.

По сравнению с их щенками, человеческие дети того же возраста всегда были чуть меньше, но этот волчонок не превышал размером даже их и, плача и скуля, производил впечатление совсем еще беззащитного новорожденного. Как такое маленькое создание могло принять облик монстра, вырезавшего всех лисиц в этом лесу? И как так случилось, что никто в стае до сих пор об этом не прознал?

Ответ настиг его через мгновение – со стороны гор раздался протяжной вой старухи Филин о том, что Вороний мыс настигла беда, и призывала помочь всех, кто может.

Товарищи Адольфа же через минуту взвыли о другой печальной вести – волчица, носившая имя бога Соты, убита охотником, а ее щенок остался на попечении лисиц и пропал. Должно быть, обо всем этом им рассказали другие лесные обитатели, поскольку в случае, если они нашли непосредственно мертвое тело, речь в вое шла бы сразу о проведении церемонии упокоения.

— Значит ты – потерянный ребенок? — еле слышно протянул Адольф, больше говоря с самим собой, нежели с ребенком, — Но к чему тогда это безумие?...

По правде говоря, Адольфу было плевать, что силе бога противостоять может не только демон, но и воплощение Оками. Пусть была вероятность, что этот ребенок может быть реинкарнацией древнего верховного божества, Адольф предпочел сомневаться до конца. В конце концов он приютил ребенка, но лишь потому, что он был сыном той, кого мужчина считал почти что дочерью.

Малыш спал несколько дней подряд, а после просыпался на пару минут, чтобы поесть, и снова засыпал. И так на протяжении долгих нескольких недель. Когда же он, наконец, очнулся, то увидел перед собой просторную комнату посреди пещеры, а прямо впереди – несколько красивых волчиц в почти идеальном облике, и Адольфа со своим сыном.

— Надеюсь, ты хорошо отдохнул. Как твое самочувствие? – первым делом спросил мужчина. Малыш выглядел смертельно худым и с ходу докучать лишними вопросами не было смысла.

Но малыш не ответил.

— Эй! Ты вообще знаешь, кто к тебе обратился?! — резко прорычал волчонок за его спиной. Малыш того же возраста, который после ухода Адольфа займет его место, был крайне недоволен новым гостем, но, из-за наказа не докучать бедняге, мог позволить себе лишь ворчать за спиной отца.

Малыш снова промолчал, будто даже ничего не услышал.

На нем было тяжелое одеяло. Такое тяжелое, и такое мягкое и пушистое, что хотелось вновь уснуть. Собрав те силы, что у него были, малыш полностью обратился волчонком, перевернулся на лапы и залез под одеяло еще глубже, словно прячась.

Чуть позже, тем же днем, Адольф с сыном и двумя волчицами-нянями принялись за ужин. В большой посудине на костре они приготовили густой суп и пока не умеющий принимать нужный облик родной сын аккуратно ел содержимое миски безо всяких приборов. А сидящий поодаль гость, опустив большие уши, лишь печально смотрел на огонь.

— Ты слишком слаб и должен поесть.

— Где моя мама?

Это стало первым, что он сказал после пробуждения. Няни с охом переглянулись, а другой волчонок и вовсе подавился, но мужчина даже не изменился в лице.

Адольф слышал, что, когда человек умирает, его тело кладут в деревянный ящик и закапывают глубоко в землю. Вероятно, это для того, чтобы никакие дикие животные не осквернили усопшего и чтобы позволить ему упокоиться с миром.

Для волков же это и было осквернением. Их тела разлагались очень быстро и через несколько лет даже костей могло не остаться, и чтобы сохранить память о близком, было принято съедать его. Обычно тело делили и самое важное, вроде сердца, шкуры или мышц, доставалось семье, а остальное раздавалось соплеменникам. Считалось, что поглощение чужого тела позволяло оставить внутри себя частичку умершего и получить часть его силы – таким образом можно было считать, что покойный и не умирал вовсе.

Если бы товарищи Адольфа нашли тело Соты, они бы первым делом принесли его в стаю и в ближайшее время началась бы церемония упокоения. Сердце и большинство внутренних органов бы достались Адольфу, репродуктивные органы достались бы няням и молодым девочкам, мясо передали бы жрицам. Все остальное понемногу было бы разделено на остальных соплеменников, а две младшие сестры Тори – девочки Ласка и Змея, получили бы одежды, сделанные из меха усопшей.

Но тело Соты не было найдено, и по стае уже разносились слухи, что его единолично поглотило чудовище, пожравшее и всех лисиц на Вороньем мысе.

Частично они были правы.

Должно быть это дитя уже знало традиции их народа и, столкнувшись с такой важной потерей, хотело не дать матери быть забытой. Страх, отчаяние, горе – все эти чувства так переплелись в этом маленьком теле, что он совершенно не разбирал, что делает, и пока лисицы пытались сами разобраться со всем, крохотный волчонок потерял контроль над своим искусством. Обычно это приводит к смерти – внутренние органы превращаются в кашу, а кости непрерывно ломаются и срастаются снова… Прежде этого никто не переживал, но малыш не только остался жив, но еще и смог дать отпор троим взрослым волкам, один из которых – бог.

Адольф был впечатлен этим ровно насколько же, насколько и напуган. Возможно, этот ребенок и вправду новый Оками. А может это лишь побочный эффект такого кровосмешения между богиней-волчицей и человеком.

Ответа Адольф не знал, но отдавать этого малыша в руки Филин он решил пока не спешить.

— Ее останков найдено не было. Жрицы провели церемонию, предав пламени клочки моей шерсти, а также Ласки, Змеи, и нянь, что ее воспитывали.

Малыш заметно побледнел и сжал рот, будто сдерживая крик.

— Ты все это время пребывал в другом обличии, поэтому добыть твою шерсть нам не удалось, церемония прошла без нее.

Мальчик тихо йокнул и виновато опустил голову, прижив к ней уши еще сильнее.

Так прошло еще две недели. Мальчик уже окреп, но по-прежнему плохо ел и так ни разу не обращался в человека. Дети его возраста еще попросту не могли полностью обращаться и Адольф не понимал его нежелание принимать идеальную форму, но все-таки был этому рад – так удавалось избежать лишних вопросов от Филин, которая сразу бы забрала мальчишку себе.

Каждую ночь малыш убегал из дома. Он успешно миновал абсолютно всех, и о его пропажах мужчина узнал лишь потому, что один раз не застал его в своей постели, и теперь каждый раз пытался его отследить, но снова и снова терял. Похоже, это был юный гений – он менял тело в процессе бега так ловко, что потовые железы, по-видимому, попросту не успевали выработать достаточно запаха, чтобы по нему можно было отследить. Оставались лишь маленькие следы лап, и те мальчишка заметал хвостом.

В день, когда Адольф наконец нашел его, мальчик копал землю у старого дуба. Того самого, где он с матерью жили когда-то, и где произошла та резня. Мужчина решил, что волчонок ищет какой-то свой клад, чем дети любят заниматься, но когда окликнул его и увидел совершенно детское и плачущее лицо, он тут же изменил свое мнение.

— Церемония прошла неправильно! — ответил он на вопрос Адольфа о том, что здесь делает, и, тихонько хныкая, продолжат всюду рыть, — М-мама говорила, что если все пройдет не так, как надо, то душа не сможет найти покой и ей будет больно!

— Все, что осталось от ее тела сейчас – это сгнившее мясо и кости. Даже если ты найдешь ее останки, то отравишься и повредишь желудок.

Малыш не ответил. Понаблюдав же за ним еще несколько минут, Адольф поднялся и пошел вглубь леса:

— Раз тебе так этого хочется – иди за мной.

Нехотя и сомневаясь, волчонок поплелся следом.

Местом, куда волк привел его, оказался берег реки, которая разделяла мыс и территорию, где водятся охотники. К моменту, когда эти двое пришли сюда, уже понемногу светало и небо уже окрашивалось в красно-оранжевые тона, и в этом свете было видно, как тонок был покрывший ее лед. В местах, где не было снега, даже виднелись камушки на дне и пару раз промелькнули рыбьи хвосты.

Но малыш заметно взгрустнул, когда в поле зрения среди густого слоя снега стали видны и узкие тропинки, вытоптанные Сотой, и уже почти исчезнувшие после нескольких снегопадов.

Волк неторопливо привел малыша на противоположный берег и сел поодаль небольшого холмика с торчащим из земли куском дерева.

Учуяв знакомый запах, мальчик тут же ринулся вперед, но волк его остановил:

— Ты делал вид, что ничего не помнишь, но ведь это не так?

— …немного.

— Тогда почему так желаешь найти ее останки? Да и тебе, кажется, не очень-то и нравится этот обычай. Ни один кусок лисьей плоти в желудке не задержался надолго.

— …я не хотел этого. Все они носили талисманы, сделанные мамой, но мне нужна была только она…. Если я не найду ее, то ей будет больно! Мне было так страшно, что не выходил из дома очень-очень долго, но когда вспомнил, что нужно сделать, было уже слишком поздно…

— Церемонию проводят в первые дни после смерти. В любом случае делать что-либо сейчас – уже слишком поздно.

— Но… кажется тогда быть?! — впервые за долгое время прокричал волчонок, — Как можно оставить все так?!

Похоже, что мать научила этого ребенка почти всему, что сама знала, за колоссально короткое время, и даже несмотря на что, что долгое время уже не жил в лесу, он прекрасно понимал обычаи волчьего народа. Он тянулся к материи и верил всему, что она говорила, но теперь ему было совершенно не на кого положиться, некого слушать и не за кем идти. Те минуты, когда он сошел с ума на поле у старого дуба, вполне могли быть последними в его жизни, но отчего то смерть за ним не пришла, и даже клинок Хёки не отправил его к ней.

Это юное дарование выжило несмотря ни на что, но теперь у него не было больше смысла существовать. И если оставить все так, что рано или поздно он захлебнется в рефлексии и зачахнет, словно только-только просочившийся на свет росток, чьи жизненные силы закончились раньше, чем нужно.

Адольф повернулся к холмику:

— У людей принято прощаться с умершими иным образом. Они погружают тело глубоко в землю, веря, что там усопший обретет покой и ничто больше его не потревожит. Я нашел это, — сказал он, и поставил лапу у основания торчащей из земли доски, — Когда проверял, не упустили ли мы что. Полагаю, люди называют место захоронения могилой, а это – надгробием. Мое знание языка невысоко, но мне думается, что в память о твоей матери здесь написано ее имя. Некто, пусть и своими методами, но позаботился о том, чтобы Тори могла спокойно отойти в иной мир. Мне, как и тебе, это не очень нравится, но она уважала людские традиции, и я не имею права этим пренебречь. Поэтому оставил все, как есть. А, и еще – люди, кажется, раз в год приносят на могилы дары, поэтому думаю, что было бы неплохо и нам тоже приносить что-то, что ей нравилось. Лесные ягоды вполне подойдут, она их любила.

Тем утром малыш рыдал у могилы так сильно, что сорвал голос и без сил заснул через несколько часов прямо на холмике перед надгробием.

На самом простом деревянном кресте было осторожно вырезано имя усопшей, но написано было не имя бога, и даже не имя волчицы. Аккуратные буквы очерчивали простое человеческое имя, когда-то придуманное покойной лишь чтобы попасть в город, и ставшее ей таким же родным, как и прочие – «Кей».

Торак провел в той стае еще несколько лет прежде, чем покинул ее.

Найти общий язык с сыном Адольфа была непросто, но в конечном итоге они стали хорошими друзьями. В какой-то момент маленький Сокол даже приноровился звать его братом, хотя, если Тори приходилась Адольфу едва не приемной дочерью, то это значило, что мальчишки друг другу скорее как дядя и племянник. Впрочем, детей такие ярлыки все равно не волновали.

Едва Торак привык к этой семье, как Адольф скоропостижно скончался. Причины были неизвестны, но у обоих мальчишек были подозрения, доказать которые они никак не могли.

Сокол был молодым наследником титула Хёки, а Торак – приемышем, который также был воспитан жрицами. Пусть он и ушел в начале обучения, он уже знал достаточно, чтобы понимать, что и как у них работает. Потому, взрослея и узнавая о мире новые вещи, юные волки все больше и больше убеждались, что жрицы не так просты, как казались.

Это было главной причиной, почему Торак с каждым годом все реже и реже посещал клан – ему попросту не хотелось видеть морду старухи Филин.

Однако сегодня вечером ему пришло приглашение – серая сова кликала на своей языке, что его вызывает сама Филин. Это было то собрание, на которых обычно бывают только выдающиеся личности – верховные жрицы и жрецы, их приближенные, а также боги и их доверенные подчиненные. Сейчас для клана Хёки Торак официально не имел ни титула, ни звания, ни достаточного родства с кем-либо, чтобы участвовать во всем этом, и именно это его и настораживало.

Собрание состоялось глубокой ночью далеко в горах на одной из немногих полян, за каменным кругом.

Это был обычный участок земли, покрытый той же травой, что и вся остальная поляна, и отличавшийся лишь выложенными в идеальный круг огромными валунами, что служили некой защитой от лишних глаз. По обилию растущей вокруг травы было понятно, что собрания не проводились уже очень давно.

Внутри собрались жрицы. Грациозные красавицы с блестящей шерстью и совершенно безмятежными лицами постелили на землю полотно и поставили вокруг небольшие чаши с водой и соками по одну сторону, и с ягодами и мясом по другую, установили небольшие факела для света и повесили на каждый валун по ожерелью из перьев, деревянных бусин и волчьих клыков для защиты от темных сил.

И когда все приготовления были завершены, в круг ступила Верховная жрица Филин в своем привычном величественном образе, а за ней шел Сокол в своем идеальном облике. Одежды на нем было немного – лишь несколько слоев ткани, обернутых вокруг пояса и полностью скрывающих под собой ноги. На руках были тяжелые рукава, низ которых спадал почти до самой земли, а на шее массивное ожерелье из его собственных старых клыков. И на лице очаровательная улыбка, скрывающие полное недоумение.

Только он, Верховная жрица и ее ученицы.

Жрица Филин почти не выходит из свой хижины, а сейчас ни с того ни с сего устроила такое собрание... Здесь явно было что-то не чисто. И вид напуганной и нервничавшей Филин только усиливал его беспокойство.

— Что могло произойти такое, о чем я не знаю? — как можно более ненавязчиво постарался спросить парень, сев рядом с волчицей у одного из валунов. Но ответа не последовало – старуха не прекращала смотреть вдаль, в сторону города, огни которого виднелись вблизи горизонта.

Но уже скоро на окраине поляны появился бурый волк. Остановившись, он посмотрел прямо на них, осторожно попробовал воздух и легким бегом побежал ближе.

— Что должно было произойти, чтобы вы лично обратились? — спросил Торак, остановившись у границы каменного круга между двумя валунами.

Сокол уже было хотел пожать плечами, но едва встретился глазами с волком, как старуха ответила сама:

— Есть вещи, которые не предназначены для чужих ушей.

Волк замялся, прекрасно зная, что на этой территории он и есть чужак, но старуха только кивнула в сторону Сокола, приглашая тем самым войти в круг, для чужаков запретный. Колеблясь несколько секунд, он все же заступил за невидимую черту, прошел вперед и сел напротив уже в человеческом облике, одетый в плащ Нечестивого.

— В первую очередь, что тебе известно об истории Оками и трех сопутствующих ему богах?

Торак задумался, но ответил довольно быстро:

— Ровно то, чему вы меня учили. Три клана враждовали, но объединились при появлении существа, имеющего силы трех богов. Затем началась война с людьми под покровительством демона, в которой Оками принял решение уступить.

— Вынуждена признать, что это ложь, — и не поведя бровью, совершенно равнодушно протянула старуха, — Это краткая история, которую придумали древние жрецы, чтобы скрыть настоящую. Люди с самого начала были частью нашего народа – они были слабейшими и владели искусством настолько плохо, что имели лишь то тело, которое имеют сейчас. В конце концов из изгоняли из кланов и они становились безродными скитальцами, один из которых и положил начало истории нашего бога.

— …

— …Человек по имени Шира. Считается, что первоначально он был приближенным семьи из клана Соты, а потому знал больше, чем остальные изгнанники. Он собрал всех людей вокруг себя и возглавил их, и сделал то, чего не следовало – он использовал накопленную мудрость Соты, чтобы забрать у товарищей остатки их искусства. Было это по их воле или нет – неизвестно, но точно ясно, что это осуществилось лишь из-за того, что они были слишком слабы, чтобы даже удержать свою силу внутри себя. В конце концов, его тело получило силы трех кланов. Так появилась мощь, превосходящая богов – бесконечный источник энергии и силы, использовать который можно было вне зависимости от одобрения божеств. Но хрупкое человеческое тело не было к такому готово. Как ты думаешь, что могло произойти?

Торак сначала удивился такому вопросу, полагая, что старуха продолжит свой рассказ сама, а затем задумался. Первым делом ему, отчего-то, представился совершенно обычный пример со стаканом, в который воды льют больше, чем он может уместить. Если человек пытался уместить в себя силы больше, чем его тело было способно выдержать, то что могло произойти? Не иначе, как смерть, однако…

— Думаю, то, что произошло с Широй, имеет отношение к появившемуся Оками.

— Да, так оно и есть. Не найдя себе места в теле Ширы, часть собранной им мощи нашла себе сосуд в теле другого существа, и им оказался не другой изгнанник, а дитя из воюющего клана. Это был обычный волчонок, скитающийся из города в город. Из какого оно клана неизвестно, но оно было абсолютно беспризорно и сиротливо.

Мощь Ширы заключалась в том, что ее было достаточно, чтобы уничтожить весь мир, но телу новоиспеченного бога эта сила была неподвластна, и едва использовав его, он сходил с ума. Оками же досталась обратная сторона – контроль сокрытой в Шире мощи. Да и, не только в Шире. Одно слово маленького ребенка – и боги, и смертные становились уязвимы. Это и стало ключом к достижению могущества верховного божества. Его слово – закон, поскольку в каждом из нас есть частичка силы правящих нами богов. Оками достиг вершин, управляя одним лишь словом.

По-видимому, это и стало причиной вражды между людьми и волками. После становления Ширы люди были лишены связи с остальными богами и больше не были под чьим-либо контролем. А сам Шира… вероятно, из-за отсутствия контроля стал главной угрозой. И раз уж два новоиспеченного бога были связаны друг с другом, значит, один не мог полноправно существовать без другого.

— И в чем суть этой истории? Всем и без того известно, что Оками и некий демон – противостоящие друг другу силы. Верховное божество и Демон – какое дело до их происхождения? — проворчал Торак.

Филин достала небольшую коробочку и положила прямо между собой и Тораком:

— Оками – божество, одним своим словом творящее чудеса. Шира – демон, одним движением способный уничтожить мир. Первый без второго может лишь указывать тем, кто слабее него, второй же – лишь разрушать. Если тебе дадут выбор, кому из них жить, а кому исчезнуть, то кто для тебя будет лучшим выбором для сохранения мира?

Сокол сидел рядом со старухой с идеально ровной осанкой и таким безмятежным лицом, что можно было подумать, будто бы он спал, но когда та задала вопрос, он приоткрыл свои и без того узкие глаза и взглянул на волчицу в непонятной эмоции. Не то недоверие, не то подозрение – Торак не смог понять.

— Потенциал Ширы пугает. Очевидно, что миру будет спокойнее под крылом Оками.

Старуха еле заметно кивнула:

— Будучи одним целым с демоном, Оками разделял его желания. Он осветил наш народ, но вместе с тем, когда пришло время, Оками и Шира объединились, и война была окончена. Как тебе уже известно, не в нашу пользу. Мир, который мы знаем сейчас… — она взглянула вверх и принялась как будто бы вглядываться в звезды, — В приданиях его никогда не существовало. То, что было тогда, теперь не существует, а то, что есть сейчас, не существовало тогда. Оками и Шира своими силами не просто уничтожили наш народ, заставив скрываться в лесах, в то время как люди познали процветание – они переписали историю мира так, будто нас в нем попросту не было. Но цикл жизни младших богов – Соты, Хёки, Бисы – по-прежнему наследуется, как и цикл жизни верховных богов. Миссия жриц и жрецов – наблюдать и замечать. Когда в мире вновь родится Оками, сердце, содержащее в себе ключ ко всей мощи демона, будет у него, и задача жрецов – не дать этому сердцу попасть в злые руки. Если Оками и Шира сойдутся, один из них неизбежно должен будет умереть от руки жрицы.

На этих словах она раскрыла коробочку.

Многие члены Северного клана могли лишь мечтать о том, чтобы хотя б увидеть ее. В ней хранился артефакт, дарованный Оками от бога Хёки, и даже его создатель едва ли мог к нему прикасаться, что уж говорить об обычных волках.

Но когда коробочка открылась, оказалось, что внутри пусто – лишь чуть примятая подушечка из ткани говорила, что когда-то на ней что-то лежало. Но Филин туда даже не заглянула. Ее холодные строгие глаза неотрывно смотрели на Волка.

— Вы – лишь двое глупых мальчишек, решившие, что можете обмануть и остаться незамеченными, — вдруг совершенно безразличным тоном протянула она.

Тонкая морщинистая рука поднялась и через мгновение что-то блеснуло сквозь слои одежды парня и тут же погасло, а сразу после ладонь волчицы озарил мягкий сизый свет. Небольшая вспышка – и в руках жрицы уже был прекрасный полупрозрачный клинок. Сокол ахнул.

Он тайно передал Тораку артефакт еще тогда, когда Волчонок покидал стаю, и до сих пор ни Сокол не вспоминал его, ни Торак к нему не прикасался. Лишь носил с собой, чтобы не потерять столь важную реликвию.

— Оками был богом, ненавидящим войну, но младшие боги даровали ему идеальные орудия для убийства. Это клинок Веры, по приданиям жрецов им Оками рассек само мироздание. Цветком Смерти восстановил течение жизни, Талисманом Истины выкроил новые законы, и в заключение Сердцем Демона сделал мир таким, каким мы его наблюдаем. И также, как одним клинком он творил чудеса, этим же самым клинком из покон веков жрицы изгоняют возродившегося демона.

Она выдержала паузу и впервые усмехнулась.

— Я бы с удовольствием дождалась, когда действующий бог Хёка произведет на свет потомство, и тут же прикончила вас обоих, — она строго взглянула сначала на поникшего Сокола, а затем на Торака, — Но то, какую аферу вы двое провернули… впечатляет. Должно быть мы не ошиблись, полагая, что ты и есть вновь возродившийся Оками, раз без проблем носишь с собой такое страшное оружие, но если это так, то ты должен понимать, чем это чревато.

— Что впечатляет, так это ваш монолог.

В душе парень уже понимал, что собрание было проведено сегодня неспроста, но долгое предисловие заставляло его переживать все больше и больше. Старуха все рассказывает и рассказывает, а нынешний вождь клана сидит рядом и молчит, будто ожидая разрешение подать голос, так еще и оказывается, что жрицы тоже могут использовать священные артефакты. Клинок веры, обычно пребывающий в виде небольшого камешка, всегда был при нем, но разы, когда он его использовал, можно было сосчитать по пальцам, и то, время всегда было ограничено вплоть до нескольких секунд, ровно также, как у Сокола. Это оружие было также бесполезно, как и камень, в виде которого всегда валялось в его кармане и до сих пор было при нем лишь потому, что маленький неусидчивый Хёка подарил его на прощание в день ухода из леса.

Тому это, было видно, сильно льстило – в руках старухи он видел не великое древнее оружие, а знак по-прежнему живой дружбы, которую не разрушили даже долгие годы разлуки, и не мог прекратить улыбаться.

Филин пропустила слова парня мимо ушей и гордо приподняла голову, продолжила монолог:

— Если ты – Оками, то где-то в этом мире по земле ступают ноги демона. До сих пор я закрывала на это глаза, поскольку твое искусство – единственное, чем ты выделяешься, и едва ли история повториться, создав из грязнокровки бога. Но последние несколько месяцев… выдались напряженными. Не могу объяснить, но чувствую, что что-то подверглось изменению. Я подозреваю, что Шира все-таки пришел в этот мир снова и уже набирает силы. Он будет буйствовать и не остановится, пока люди не останутся единственными, кто существует на этой земле. Он будет искать сердце Оками.

Торак нервно сглотнул.

У той фразы, что она произнесла, было всего три смысла. Первый – дословно означало сердце бога Оками. На одном из древних языков Оками означало «волк», потому вторым значением было обычное волчье сердце, как орган животного. А так как второе имя Торака также могло читаться как «Оками», в третьем варианте эта фраза была именно о его сердце. Думая об этом, парень невольно приложил ладонь к груди, словно чтобы убедиться, что пульс все еще на месте.

Клинок в ладони старухи вдруг исчез и, сжав кулак и раскрыв его снова, Филин уже протянула к парню ладонь с простым едва светящимся камушком:

— Раз ты можешь хранить и пользоваться этим артефактом, я позволю тебе и дальше владеть им, но лишь при условии. В Орсейле в последнее время прибавилось людей и я призываю тебя найти среди них демона для меня, дабы лишить его сил. Он не мог взяться из ниоткуда и наверняка уже планирует, как забрать твое сердце для завершения своей давней мести.

Если Шира просто вдруг появился в городе, то он, вероятно, должен быть одним из призванных для расследования людей. Это во многом облегчает задачу, но… знать бы еще, как вычислить среди людей бога.

Глядя в довольные и хитрые глаза жрицы, он понимал, что ценен здесь не столько он, сколько его сердце. Раз оно нужно Шире, чтобы пользоваться всей своей мощью, то жрице, способной и без одобрения Оками использовать артефакты, хотя бы запечатать его не составит труда. Жив ли сам бог при этом – значения не имеет. Он может найти для нее демона сам – тогда она лишит его сил и мир будет в покое. Он может отказаться – тогда ничего не помешает ей убить его самого, чтобы забрать сердце себе и сделать его недоступным для Ширы, и мир также будет спасен.

Дарованный артефакт лишь способ подкупить, а присутствующий Сокол – свидетель заключения честной сделки.

Торак принял артефакт.

Окончание главы