Три жизни, три мира: Записки у изголовья ✅ Глава 9

Быть немного бесстыдным - это одно, но быть таким же бесстыдным, как Дун Хуа, - совсем другое. Она крепко ухватилась за обличающий платок и бросилась к болоту Шуйюэ.

Рассеянные снежинки продолжали опускаться с неба. Фэн Цзю шла с опущенной головой и быстрыми шагами, время от времени поглядывая на платок в руке.

В последнее время она считала себя великодушной бессмертной, которая, даже если бы Дун Хуа не стал носовым платком, простила бы его после восьми или десяти лет обиды.

Но он обманул ее, и это было непростительно. Неужели он не понимал, что она возненавидит его на всю оставшуюся жизнь, если узнает о его обмане? Или он думал, что у нее не хватит ума поймать его на лжи? Судя по тому, что она знала о Дун Хуа, это был, скорее всего, последний вариант, и ее ярость сразу удвоилась.

Шуйюэ Байлу процветало внутри священного болота долины Фаньинь. Лунная водяная роса в легендах была растением, которое росло каждые три тысячи лет и умирало каждые три тысячи лет; болото также было названо в его честь. Хотя водоем назывался болотом, он больше походил на озеро; он занимал тысячу акров, где мили и мили деревьев Байлу выступали из воды. По слухам, королева клана Бийняо особенно любила здешние необыкновенно высокие деревья и часто приезжала отдохнуть к горячему источнику. По этой причине, несмотря на чудесные пейзажи, болото Шуйюэ имело мало завсегдатаев и обычно было тихим.

В окружающем тумане и дымке Дун Хуа действительно сидел под огромным балдахином в отдалении, участвуя в шахматном раунде. Игра была устроена на поверхности воды, и волшебный туман стелился вокруг. Но с ограниченной силой Фэн Цзю все, что она могла видеть, было смутным пространством, которое было сжато магией Дун Хуа. Ляньсун, о котором говорил Сяо Янь, был не более чем белым силуэтом в ее глазах.

Этот белый силуэт, однако, видел ее очень ясно. Для Ляньсуна единственной бессмертной, достойной его внимания, кроме Чэн Юй, была молодая королева Цинцю. С тех пор, как он подружился с Дун Хуа, он никогда не замечал у него особого интереса к женщинам. Этот парень, похоже, родился монахом. Даже Мо Юань, считавшийся самым монашеским из монахов, когда-то был в сложных отношениях с богиней-предком клана демонов. Но шли годы, а Дун Хуа не оставлял после себя никаких следов, и Ляньсун в конце концов потерял к нему интерес.

Тем не менее, это же монашеское божество совсем недавно поглядывало на молодую королеву Цинцю, которая все еще была ребенком десяти тысяч лет от роду. Это открытие обрушилось на него, как удар молнии.

Увидев, что сердитая красавица приблизилась к ним на расстояние ста шагов, Его Высочество третий принц с ликованием предвкушал предстоящее зрелище. Он постучал по шахматной доске и спросил Дун Хуа, который все еще думал над своим следующим ходом: «Разве ты не только что прибыл в долину Фаньинь? Когда ты успел обидеть принцессу семьи Бай? Она выглядит так, будто хочет превратить тебя в фарш. Я не думаю, что сегодня мы сможем покинуть сцену, пока не прольется немного крови. Что ты сделал, чтобы разозлить ее на этот раз?»

Третий принц так обрадовался, что на мгновение забыл о своем следующем шаге. Черный камень из руки Дицзюня безжалостно окружал и уничтожал его фигуры. К тому времени, как Ляньсун с сожалением хлопнул себя по лбу, Дун Хуа тихо вздохнул, увидев приближающуюся Фэн Цзю: «Ничего. На этот раз я лишь недооценил ее интеллект…»

«…»

Как ей заставить Дун Хуа заплатить? Фэн Цзю тщательно продумывала свой план, пока торопливо бежала сюда. Она собиралась наброситься на него, и если этого будет недостаточно, чтобы утолить ее гнев, она разрубит его на куски. Но нельзя сказать, что она не знала своей силы. Будь у них оружие, трудно было бы сказать, кто на самом деле был бы разорван на куски.

С другой стороны, платок, который Дун Хуа подарил ей на этот раз, был, по общему признанию, произведением искусства. Она не обращала внимания, когда плохо обращалась с ним раньше, но по дороге сюда заметила крошечное вышитое «Чжи» на краю. Это не было похоже на носовой платок, который он мог наколдовать по своему желанию, скорее всего Дун Хуа всегда носил его с собой. Вероятно, это был носовой платок, подаренный ему его любимой Цзи Хэн.

Фэн Цзю вдруг вспомнила кусок белого нефрита, подаренный ей Дун Хуа, и как сильно она им дорожила. Если Дун Хуа держит подарок Цзи Хэн так близко к своему сердцу, он, вероятно, разрезал бы ее на восемь частей, посмей она наступить на носовой платок Цзи Хэн своими ногами. При этой мысли она еще больше разъярилась и обиделась.

Она признала, что с ее стороны было нехорошо придумывать этот план. Но чем больше она смотрела на платок, тем больше раздражалась. Она напрягала свои извилины и так и сяк, и, в конце концов решила, что ей все равно придется осуществить этот коварный замысел. Позже она почитает буддийские писания, чтобы загладить свою вину.

Тем не менее, после всех возможных приготовлений, Фэн Цзю не могла понять, что ее силы все еще недостаточно. Шагнув в болото Шуйюэ, она сразу же вступила в контакт с заклинанием сжатия пространства и таким образом вернулась обратно в свою первоначальную форму. Конечно, она все еще была великолепным созданием, даже будучи лисой. Ее мех был кроваво-красным, а четыре лапы - белоснежными. Подобно восходящим солнцам, девять хвостов позади нее сияли ярко, как самая прекрасная утренняя заря. Те, кто не любил пушистых млекопитающих, все равно были бы загипнотизированы ее внешностью. Но извергать тирады в адрес Дун Хуа в таком виде было... по меньшей мере жалким зрелищем. Она могла бы даже вызвать у него новый прилив обожания. Но вернуться домой сейчас, нет, ее сердце действительно не могло этого вынести.

Дун Хуа все ближе появлялся в ее поле зрения. Казалось, он захватывал камни Ляньсуна один за другим, терпеливо ожидая, что она принесет ему еще больше неприятностей. Его спокойная и безмятежная поза расстроила ее, и ее нерешительность тут же была отброшена на другой конец света. Она схватила платок и с убийственным намерением направилась к нему.

Дун Хуа, казалось, застыл при ее появлении.

Она вздрогнула. Разве Дун Хуа не любил пушистых животных? Он ведь не влюбился в нее сейчас, правда? Ее первоначальный облик всегда был неотразим. Когда она была маленькой, было время, когда она, озорничая, подбрасывала семена кротона в рис своего дяди, заставляя его страдать от диареи в течение трех дней. Но стоило ей перевоплотиться в лисью форму, как дядя тут же прощал ее. Таково было доказательство того, что ее лисья красота была смертельно опасна с юных лет.

Дун Хуа сидел у шахматной доски, глядя на нее с отсутствующим видом. Это было то же самое выражение, которое он использовал, когда ковал меч, делал курильницу или полировал чайный сервиз.

В этот момент бледные стройные ветви Шуйюэ Байлу поднялись высоко в небо, окутанные густым пологом зеленых серповидных листьев и морозными гроздьями белых цветов. Порыв снежного ветра сорвал изящные цветы с их ветвей, и прежде чем они коснулись поверхности воды, они растворились в белом тумане. Стайка серебристых рыб собралась вокруг корней, время от времени выпрыгивая из воды. Где-то в туманной дымке раздался незнакомый голос, поющий мрачные буддийские гимны: «Субхути, чтобы достичь ануттара-самьяк-самбодхи, нужно знать, воспринимать и понимать Дхарму, а не создавать образы Дхармы... [1]»

Это была такая неопределенная и похожая на сон сцена, но она казалась изначально подходящей для божественного бессмертного, как Дун Хуа. Его пронизывающий взгляд в эту секунду заставил ее покрыться холодным потом.

Ей напомнили, что этот человек когда-то был хозяином Вселенной. Теоретически, как бы он ни обращался с ней, будучи младшей, она все равно должна была выказывать ему уважение.

Тогда, колебалась она, стоит ли ей выбросить его любимый носовой платок прямо сейчас?

Волшебная энергия плавно витала вокруг него. Дун Хуа, опершись рукой о щеку, долго-долго смотрел на лису перед ним. Наконец он вдруг спросил: «Это не тебя я спас, когда ты была моложе?»

Она сжала платок в руке и уставилась на него.

На мгновение ошеломленная, она не кивнула и не покачала головой.

Было удивительно и приятно слышать, что Дун Хуа до сих пор помнит, как однажды спас ее. От земли до Небес она была единственной девятихвостой рыжей лисой в мире, слишком драгоценной и слишком желанной для многих похитителей. По этой причине она всегда объединяла свои девять хвостов в один, когда выходила из дома. Это было умение, которое она практиковала в течение многих лет. Даже такой могущественный человек, как Дун Хуа, не увидел бы ее девяти хвостов, не присмотревшись внимательнее. Вот почему он не знал, что человек, которому он помог, был юной королевой Цинцю.

Тогда, когда Дун Хуа спас ее от тигра на горе Циньяо, он думал, что она обычная дикая лиса с небольшим культивированием, поэтому он накрыл ее защитным щитом и ушел. С тех пор прошло две тысячи лет, и за это время ее лисья внешность почти не изменилась.

И все же, когда две тысячи лет спустя Дун Хуа вспомнил об их давней встрече в этой ситуации, она задалась вопросом, всегда ли она была на шаг впереди, или жизнь всегда была на шаг позади.

Фэн Цзю сидела на земле, пристально глядя на платок, зажатый в лапах, и чувствовала себя неуверенно. Ее младший дядя был прав. Жажду мести было очень легко охладить, если вы не приняли меры заблаговременно. По дороге сюда она собиралась бросить платок в лицо Дун Хуа. Но в этом завораживающем пейзаже на нее вдруг снизошла щедрость, и она больше не могла выбросить эту прелестную ткань.

Не получив от нее ответа, Дун Хуа небрежно сказал: «Итак, я спас тебя однажды, и ты не отплатила мне тем же. Тогда на этот раз ты можешь помочь мне, простив мой обман. Пожалуйста, верни мне мой носовой платок. А я закрою глаза на то, что ты лишила его всего цвета».

Слова Дун Хуа были колючими для ушей Фэн Цзю. Ее щедрость быстро угасала. Она опустила голову в ответ, ее голос был тихим, как жужжание комара.

- На самом деле, я уже отплатила за эту услугу.

- Что? - удивленно спросил Дун Хуа.

Она вдруг подняла голову и сердито посмотрела на него, спросив голосом, который был присущ только ее лисьему облику: «Вам особенно нравится этот платок? Потому что Цзи Хэн дала его вам?» Она подняла лапу и встряхнула ткань перед его глазами, потом высморкалась, скомкала ее, бросила на землю и перешагнула через нее. Затем она бросила на него сердитый взгляд, прежде чем развернуться и убежать. Через несколько шагов она повернула голову и скорчила ему рожу.

Дун Хуа смотрел вслед ее прекрасной фигуре, чувствуя, что она стала еще более игривой, чем была во время пребывания на Девяти Небесах.

Принц Ляньсун наблюдал за шоу из дворца Юань Цзи на расстоянии многих миль. Будучи известным экспертом, он должен был задать Дун Хуа несколько вопросов: «Кажется, я понял, что происходит. Если ты знал, что она расстроена, потому что ты превратил ее в носовой платок, и понял, что тебе нужно самому превратиться в него, чтобы смягчить ее гнев, почему ты наколдовал фальшивый платок и расстроил ее еще больше?»

Дун Хуа опустил взгляд на смятую ткань под ногами. Будь он на ее месте, он был бы так же трагичен, как и этот кусок ткани.

- Я не настолько глуп...

- Конечно, ты не дурак. Но если после этого ты все уладишь, я буду звать тебя дедушкой.

Дун Хуа оторвался от сбора шахматных фигур и небрежно ответил: «Я слышал, что Тайшан Лаоцзюнь недавно разработал новое лекарство, которое может избирательно стирать воспоминания. Без противоядия ты не сможешь восстановить свою память снова. На днях сходи и попроси у него бутылку для меня».

- Тебе не кажется, что это немного подло?

В это время Дун Хуа закончил расчищать доску. Он серьезно обдумал вопрос, затем коротко ответил: «Нет, не кажется». А затем добавил: «В следующий раз, когда я увижу тебя, не забудь назвать меня дедушкой».

«…»

Список конкурсантов был оглашен на днях. Конечно же, имя Цзю’гэ в нем не оказалось. Услышав эту плохую новость, Фэн Цзю завернулась в смятое одеяло и задумчиво села у окна. Холодный ветер не мог прогнать ее уныние. Она попыталась втянуть своим заложенным носом воздух и спросила Сяо Яня, который также был в комнате: «Учитель знал, что я знакома с Дун Хуа, и он кажется разумным человеком. Он должен был позволить мне быть в списке еще до того, как Дун Хуа попросил бы его. Как получилось, что моего имени там до сих пор нет? Или, может быть, писец просто запамятовал?»

Сяо Янь чихнул и коротко вздохнув, ответил: «Я понятия не имел, что он на самом деле такой верный и непреклонный человек, который не склоняется перед властью [2]. Теперь я вижу его совсем в другом свете». Фэн Цзю хотела напомнить ему, что выражение «верный и непреклонный» не очень подходит по смыслу в этом случае. Но с другой стороны, она заметила, что Сяо Янь начал использовать идиомы в последнее время и не всегда это выходило так уж плохо. Она посмотрела на густой снег за оконными стеклами и решила, что обсуждать такие высокие темы с Сяо Янем было не очень хорошей идеей, поэтому она перевела разговор на более простой предмет: «Говоря о Дун Хуа. Вы двое дрались, прежде чем мы попали в долину Фаньинь. Я думала, что вы вцепитесь друг другу в глотку, как только снова встретитесь. Я была уверена, что ты найдешь другую возможность для дуэли...» Они этого не сделали, и она умирала от нетерпения.

Лицо Сяо Яня покраснело. Он поднял голову и нерешительно спросил: «Ты... беспокоишься за меня?»

Его глаза светились гордостью, когда он подошел и похлопал ее по плечу: «Моя сестра – добрая душа! Ты такая добросердечная, хотя и из окружения Ледышки. Я знал, что был прав, когда высоко ценил тебя!»

Фэн Цзю покачнулась от его сильного похлопывания. Ей было немного стыдно, и она не ответила.

- По правде говоря, мы заключили соглашение в первый же день, когда Ледышка прибыл в долину Фаньинь. Если он не будет вмешиваться в наши с Цзи Хэн отношения, я тоже не буду искать мести.

Фэн Цзю помассировала свое плечо и озадаченно спросила: «Какое это имеет отношение к принцессе Цзи Хэн?»

- Разве я не говорил тебе? - удивленно спросил Сяо Янь. - Когда Цзи Хэн сбежала со своим телохранителем Минсу, они бежали в долину Фаньинь. - Он почесал в затылке. Его лицо, похожее на цветок под осенней луной, вдруг засияло розовым. - Честно говоря, я узнал об этом только полгода назад. Минсу, которого любила Цзи Хэн, на самом деле был переодетой женщиной. Более того, старший брат Цзи Хэн был объектом ее привязанности. Они сильно поссорились и разошлись. Но Цзи Хэн была слишком смущена, чтобы вернуться в клан демонов, и поэтому она осталась в долине Фаньинь в качестве простого придворного музыканта.

Глаза Сяо Яня блеснули совершенно другим светом, когда он взволнованно сказал Фэн Цзю: «Ты все еще помнишь тот день, когда нас допрашивали при королевском дворе? Хотя лицо Цзи Хэн было скрыто вуалью, я сразу узнал ее. Наши отношения были прекрасными последние шесть месяцев. Я чувствую себя фантастически!»

Тарабарщина, исходящая из уст Сяо Яня, звучала для Фэн Цзю как чужеродные звуки, доносящиеся откуда-то издалека. Только одной вещи он умудрился придерживаться: воин Сяо Янь, наконец, научился использовать местоимение «я» [3]. Это было действительно большое улучшение.

Что касается Цзи Хэн, Фэн Цзю пыталась вспомнить ту девушку, но не могла. Сяо Янь сказал, что они встретились в королевском зале, но она просто не могла связать девушку в белом одеянии с принцессой Цзи Хэн из прошлого.

Чувства Фэн Цзю относительно Цзи Хэн были сложными. Она была не похожа на Цзи Хэн, и не могла с уверенностью сказать, ненавидит она ее или нет. Хотя она была настроена против Цзи Хэн из-за Дун Хуа, она не могла отмахнуться от доброты принцессы к ней. Она все еще помнила, как Цзи Хэн искренне заботилась о ней в Сфере Нечистого Лотоса. Конечно, она непреднамеренно причинила боль Цзи Хэн на Девяти Небесах, но Цзи Хэн также причинила ей боль в ответ, так что они были равны на этом фронте.

Она никогда не думала, что ее уход от Дун Хуа был благословением для них, но она также не могла поверить, что Цзи Хэн покинет Дун Хуа в день свадьбы. Демоническая принцесса, конечно, заслужила долю восхищения своим поступком. Но, несмотря ни на что, эти двое каким-то образом снова встретились здесь, в долине Фаньинь. Такая судьбоносная встреча может потрясти даже Небеса. Объективно говоря, если бы у Дун Хуа остались чувства к Цзи Хэн, их совместное пребывание можно было бы рассматривать как прекрасную сказку. Даже Янь Чиу, человек с самой большой разведывательной сетью в мире, тоже говорил, что Цзи Хэн была единственной любовью Дун Хуа за все эти годы. Она не могла эгоистично желать Дун Хуа жизни в одиночестве только из-за того, что они не были предназначены друг другу. Такая мелочность не годилась для величайшей королевы восьми земель, Фэн Цзю из Цинцю.

Мир вдруг широко раскрылся перед ее глазами. Голубое небо и белые облака приветствовали ее. На душе у нее было спокойно, она дивилась своей щедрости и тому, что так легко благословила их обоих.

За исключением одного. Тот факт, что Дун Хуа, будучи умудренным годами небожителем, по неосторожности оставил ее, совсем еще ребенка, прозябать в долине Фаньинь, был непростительным. Она предпочла бы сохранить эту обиду навсегда.

Но ни одна из этих вещей не была действительно важной, по-настоящему ее беспокоило кое-что другое. Она не могла присоединиться к турниру в этом году, так как же она собиралась получить фрукты Саха, которые достанутся чемпиону? Без плода Саха, как она собиралась спасти Е Цинти? Неужели воровство - единственный оставшийся вариант? На самом деле, кража была неплохой идеей. Должна ли она взять Сяо Яня с собой на эту опасную, но очень важную работу? Фэн Цзю поразмыслила, и чтобы закрепить свой успех, решила, что если она собирается умереть, ей придется взять Сяо Яня с собой.

И все же украсть плод Саха было отнюдь не легкой задачей. Казалось, что никто не охранял волшебное дерево, но согласно словам Сянли Мэна, вокруг дерева было четыре столба, под каждым из которых находился огромный питон-защитник. Как только они обнаруживали нарушителя, они откусывали ему голову, прежде чем его рука успевала коснуться плода.

Из них двоих Сяо Янь был могущественным волшебником. Но она еще недостаточно изучила эту змеиную яму смерти. Что, если Сяо Янь будет проглочен живьем? Она подняла голову, чтобы полюбоваться им некоторое время. Розовые губы и кожа цвета слоновой кости, на лице отпечатан оттенок меланхолии. Как жалко будет, если такого красивого человека целиком проглотят гигантские змеи.

Фэн Цзю нужно было выработать идеальный план.

Она ломала голову целых три дня.

До утра третьего дня, когда первые лучи солнца осветили заснеженную вершину вдалеке, Фэн Цзю все еще ничего не придумала. В это время она узнала, что Дун Хуа собирается сегодня утром читать лекцию по искусству чаепития, а занятия должны были проходить на болоте Шуйюэ. Первое, что пришло ей в голову – это прогулять занятия. Но после завтрака она спокойно решила, что ничего не должна Дун Хуа, так что не было причин избегать его. После недолгого раздумья она выудила из громадной кучи две маленькие записные книжки и направилась прямо к болоту.

Сегодняшняя лекция была посвящена философии чая. По мнению Фэн Цзю, все, что имело отношение к философии, было длинным и многословным. Но Чжэ Янь однажды просветил ее: то, что она считала скучным и многоречивым, на самом деле достигалось большими усилиями, требующими безупречного внимания к деталям; это было проявлением образцовой души и превосходного понимания. Вот только философская склонность Дун Хуа явно не была вызвана ни образцовой душой, ни превосходным пониманием. Она всегда знала, что это потому, что он жил слишком долго, и время было единственной бесконечной вещью в его вечном существовании. Таким образом, чем более трудоемким и кропотливым был процесс, тем больше он находил в нем интереса. Например, он договорился, что занятия будут проходить здесь, на болоте Шуйюэ, чтобы создать атмосферу, более подходящую для темы лекции. Вдобавок ко всему, он приложил усилия, чтобы превратить зимний пейзаж в оживленную весеннюю сцену. По правде говоря, это были тривиальные вещи, которые не имели для него никакого значения; они в основном служили ему способом убить время. Она хорошо знала эту сторону Дун Хуа.

Фэн Цзю, однако, сегодня перепутала время занятий и сделала редкое исключение, появившись рано.

На болоте еще никого не было видно. Лишь несколько белохвостых рыб время от времени выпрыгивали из воды, нарушая тишину вокруг. Фэн Цзю зевнула и посмотрела на молодые побеги, появившиеся на ветвях Байлу. Вокруг десятиакрового болота лед и снег растаяли и уступили место весенним краскам. От нечего делать теплая весенняя погода убаюкивала ее. Глядя в небо, она решила, что еще рано, и поэтому обошла болото кругом, выбрав мягкое травянистое место под большим навесом, чтобы вздремнуть и, возможно, подумать о том, как раздобыть плоды Саха.

Стоило ей лечь, как откуда-то послышались приближающиеся шаги. Когда ветер принес с собой звуки этих шагов, Фэн Цзю подумала, что она спит. Но после недолгого раздумья она поняла, что пролежала недолго. Она не заснула, так как же она могла видеть сны?

Обладательницей этих шагов была Цзи Хэн. Ее чарующий голос остался таким же, каким был триста лет назад. Фэн Цзю не знала, почему лишь голос Цзи Хэн оставил после себя глубокое впечатление, в то время как ее лицо было блеклым пятном в ее памяти. Настолько глубокое, что в тот момент, когда она сказала «учитель», Фэн Цзю поняла, что это была принцесса.

Только одного человека она могла называть так.

- Учитель, на этот раз вы хотите зеленый чай с яблоком? Тогда позвольте мне приготовить чайный сервиз с лазурным гибискусом. Вы всегда любили черную керамику вместе с крепким зеленым чаем, но я думаю, что набор с гибискусом цвета морской волны прекрасно компенсирует зеленый цвет чая, добавив немного элегантности. Я считаю, что использование лазурных чашек довольно хорошо дополнит сегодняшние весенние пейзажи.

Дун Хуа мог бы согласиться, хотя и уклончиво и без особого энтузиазма. Тем не менее, Фэн Цзю знала, что если он мог разделить свое внимание, чтобы согласиться с ней, проверяя чайный сервиз, это означало, что он не возражал против отвлечения Цзи Хэн. Недаром все говорили, что у него есть к ней чувства. Совпадение было, конечно, больше, чем казалось; это могло быть даже похвалой за знания Цзи Хэн.

Подслушивая, Фэн Цзю думала про себя, что это действительно были разговоры представителей утонченного сословия. Возможно, она никогда в жизни не достигнет этого уровня. В то же время, Фэн Цзю было жаль Сяо Яня. Он всегда пил чай из кружки. Одного взгляда было достаточно, чтобы сказать, что он не был совместим с Цзи Хэн. Более того, Цзи Хэн даже знала о любви Дун Хуа к черной керамике. Хотя Сяо Янь сказал, что время, проведенное с Цзи Хэн, было отличным, Фэн Цзю не была уверена, что это действительно так. Сначала, когда Сяо Янь подтвердил, что у Дун Хуа были чувства к Цзи Хэн, она, естественно, была смущена. Но теперь, когда она снова увидела Цзи Хэн, а также видела их вместе, она почти ничего не чувствовала. Время, безусловно, было эффективным лекарством; она, наконец, добилась некоторого прогресса после стольких лет.

Дун Хуа использовал магию и с помощью красных цветов Саха-Манджушаки превратил эту область в яркий весенний пейзаж, который так сильно отличался от обычно бесконечного снега. Фэн Цзю прикрыла глаза и сквозь пальцы увидела большие цветы, колышущиеся на ветру, как море красных волн. Она была погружена в это море, что помогло ей спрятаться еще лучше.

Обменявшись вышеупомянутыми репликами, они принялись готовить чайную посуду к уроку и больше не разговаривали. Когда Фэн Цзю закрыла глаза, она вновь услышала звук приближающихся шагов. Скорее всего, это была группа молодых девушек, которые имели обыкновение приходить рано, чтобы занять хорошие места. Прошлой ночью она слишком много думала и теперь смертельно устала. Фэн Цзю хотела еще немного вздремнуть, когда откуда-то справа донесся шепот. Несмотря на то, что правила были писаны не для семьи Бай, подслушивание, тем не менее, выглядело нехорошо. Фэн Цзю уже было собралась закрыть уши, когда эти голоса проникли в них.

Она никогда раньше не слышала этих двух голосов. Молодой утонченный голос спросил сначала: «Тот, кто сидит у дерева Байлу, тот самый Дун Хуа Дицзюнь, который нравится Цзелу? Разве они не говорили, что он родился в Синем море с начала времен, тогда почему он выглядит таким молодым?»

Другой голос, более размеренный и спокойный, ответил: «Божества из древних времен, такие как Владыка, естественно отличаются от нас, лис. Через тысячу лет наша молодость начинает увядать, но вот вечная жизнь Дицзюня...»

Юная леди из клана волшебных лис усмехнулась и продолжила вещать своим тонким голосом: «Ходят слухи, что Дун Хуа Дицзюнь не испытывает вожделения к женщинам, несмотря на свою власть и положение. Но из того, что я вижу, человек, готовящий чай для Дицзюня в этот момент, несомненно, красивая женщина». Она помолчала, а потом лукаво добавила: «Значит, слухи были неверными. Скажи, брат, если бы я могла...»

Спокойный голос вдруг встревожился и прервал ее: «Принцесса, что вы хотите сделать?»

Не услышав ответа, этот голос снова заговорил с еще большей настойчивостью: «Для леди в белом возможность прислуживать Владыке означает, что она не обычная девушка. Из того, что я знаю, она упала в долину Фаньинь двести лет назад и стала королевским музыкантом во дворце. Через год Дицзюнь начал читать лекции в долине. После стольких лет она все еще единственная, кого он подпускает к себе. Принцесса, вы достаточно умны, чтобы понять, что это значит. Если вы проявите неуважение к этой леди, наш клан лис не сможет вынести последствий. Пожалуйста, подумайте хорошенько, прежде чем действовать...»

Дул теплый ветерок, отчего ярко-красные цветы колыхались волнами. Принцесса-лиса спокойно обдумала разумные слова своего друга. Фэн Цзю, подслушавшая их разговор, тоже молчала. Она узнала три вещи. Во-первых, барышня с незнакомым элегантным говором оказалась принцессой клана волшебных лис. По счастливой случайности, она приехала в гости вчера вечером и была допущена королевой Бийняо на лекцию со своим сопровождающим. Во-вторых, Дун Хуа на этот раз пришел в долину Фаньинь не для того, чтобы спасти ее, а чтобы увидеть Цзи Хэн. В-третьих, слуга седьмой принцессы был способным человеком. Если человек в состоянии говорить здраво и разумно даже в тяжелых ситуациях, он мог бы, вероятно, пригодиться в Цинцю для работы при королевском дворе.

Фэн Цзю провела мгновение в раздумье, а потом на нее снизошло озарение. Услышав их удаляющиеся шаги, она подняла руку, чтобы пригладить выбившиеся пряди на лбу. Значит, Дун Хуа приехал в долину Фаньинь именно по этой причине. На самом деле, это больше соответствовало его способу ведения дел. Благополучие других людей мало что значило для него, но когда они встретились снова, она подумала, что он здесь, чтобы спасти ее. Ей вдруг стало неловко. Он, несомненно, посмеялся над ее возмущенным видом. Чтобы иметь право злиться на кого-то другого, человек должен хотя бы занимать место в его сердце или быть по меньшей мере на расстоянии вытянутой руки от него. Но Дун Хуа пришел сюда только для того, чтобы увидеть Цзи Хэн, которую он не видел десять лет; это не имело никакого отношения к Фэн Цзю. На самом деле все было очень просто: она для него никто. Фэн Цзю повернулась, устраиваясь поудобнее. Ее голова была совершенно пустой, когда она сонно зевнула. Она начала про себя считать персиковые косточки по методу Чжэ Яня, таким образом убаюкивая себя.

Хотя ее сон казался долгим, она продолжала то погружаться в него, то ненадолго просыпаться. Урок чаепития спокойно продолжался без нее. Возвращаясь в сознание, она ловила прерывистые разговоры о метафизике и чае, которые быстро вновь клонили ее в сон. Она не знала, как долго проспала. Во сне она слышала шаги, удаляющиеся все дальше и дальше, а вместе с ними тихое ворчание: «Здесь, в лесу Байлу, так редко бывает по-весеннему тепло в разгар зимы. Неужели Дицзюнь не мог проявить милосердие и продлить его еще на какое-то время?»

Продлить для них тепло еще на какое-то время? Фэн Цзю почувствовала жалость к невинной девушке. Разве она не знала, что любимое увлечение Дицзюня – сыпать соль на рану?

Мгновение спустя что-то мягкое, как гусиные перья, и холодное, как иней, вспорхнуло ей на лицо. Но это было только начало. Трава, на которой она лежала, внезапно потеряла всё тепло. Резкий порыв ветра хлынул ей в рукава, а снежная пыль полетела в халат. Фэн Цзю резко проснулась и начала чихать. Она с трудом открыла глаза, когда холодок пополз вверх по ее спине. Было так холодно, что она свернулась калачиком, как куколка в коконе. В ее затуманенном разуме метались мысли: «Бай Фэн Цзю, почему ты такая глупая? Из всех мест, которые ты могла бы выбрать, ты выбрала это чертово место для сна. Разве ты не знала, что как только Саха-Манджушака смешивается со снегом, это приводит людей к вечным галлюцинациям?»

Вскоре после этого она тихо ответила себе: «Правильно, я глупая, очень глупая». Она с дрожью обвинила себя в безмозглости и через полчаса потеряла сознание от холода.

Фэн Цзю по-видимому имела привычку становиться игривой всякий раз, когда заболевала. Семьдесят лет назад высший небожитель Цан И с горы Чжиюэ по уши влюбился в нее только после того, как однажды стал свидетелем ее болезни. Это было доказательством того, что слухи были правдивы.

Какой-то добросердечный человек в конце концов спас ее и вернул в изоляцию из теплых постельных одеял. Тем не менее, она полчаса проторчала в снегу и на этот раз подхватила тяжелую пневмонию. Более того, избыток яда из Саха-Манджушаки все еще оставался в ее организме. В ее сне все было одним большим хаотичным клубком. Она видела себя маленькой лисичкой, которая лежала больная в постели после того, как утонула на соревнованиях по рыбной ловле с волком на другой стороне горы.

Чья-то рука коснулась ее лба. От этого прикосновения ей стало еще холоднее, и она забралась под одеяло. Эта рука немного помедлила, затем плотно завернула ее в одеяло, оставив снаружи только рот и нос. Чувствуя себя немного более комфортно, она нежно потерлась щекой об эту руку.

В детстве она очень хорошо умела подлизываться к другим людям. В семье Бай она была несравненно одаренной в этом. Прямо сейчас, она бессознательно позволяла ускользнуть своей истинной личности. Но даже в своем слабеющем сознании она могла сказать, что эта рука гладила ее спину не с любовью, несмотря на то, что принимала ее ласковые действия. Это было ненормально. Она сразу же догадалась, что этот человек не был впечатлен ее усилиями, поэтому схватилась за его руку и легонько подтолкнула щекой.

Держа эту руку в своей, она чувствовала, что пальцы это человека были длинными и тонкими. Сначала они были холодными, но вскоре постепенно потеплели. В своем затуманенном сознании она верила, что такая нежность может исходить только от ее собственной матери. Хотя эта рука не была такой мягкой и теплой, как обычно, возможно, ее мать тоже замерзла от холода. Она вдруг почувствовала себя виноватой и поднесла руку ко рту, чтобы вдохнуть в нее тепло. Она уже собиралась поднести ее к груди, но обладатель этой руки нашел способ вырваться, прежде чем это случилось.

Ее мать явно не купилась на ее милое поведение. Значит, она очень злилась из-за того, что Фэн Цзю упала в озеро Ваншэн. Несмотря на заботу, которую проявляла в этот момент ее мать, она, скорее всего, получит взбучку, когда оправится от болезни.

«Все еще холодно?» - эти слова были мягкими, и, казалось, плыли откуда-то издалека. Она не могла различить высоту или тон этого голоса. Должно быть, она очень больна. Но, если мама спрашивает об этом, то ситуацию еще можно было спасти. Она должна продолжать вести себя жалко, и, возможно, ей удастся избежать порки.

Она кивнула несколько раз и дважды чихнула, затем ее губы задрожали: «Фэн'эр упала в воду не специально, честно. Спать одной очень холодно. Останься и поспи со мной, мама...» Она даже добавила несколько тяжелых вздохов, чтобы вызвать приток материнской любви. Любой, у кого есть хоть капля материнского инстинкта, сразу бы сдался. Фэн Цзю мысленно аплодировала своему актерскому таланту.

Но ее любящая мать не купилась на это сегодня. Судя по звукам от ее мягких движений, она выносила из комнаты таз с водой. Когда она вышла, то пробормотала: «Она начала говорить во сне. Кажется, это не обычная простуда». Ее голос звучал так отстраненно, в нем не было той жалости, которую Фэн Цзю ожидала услышать от своей матери. Повлияет ли отсутствие жалости на ее шансы избежать побоев после выздоровления? Она не знала. Она с испугом подумала о трости, прохаживавшейся по ее телу, и в отчаянии, прежде чем мать успела уйти, воспользовалась своим последним приемом и зарылась лицом в одеяло, притворяясь, что рыдает.

Конечно же, шаги в этот момент замедлились. Фэн Цзю закричала громче и услышала бесстрастный голос: «Плакать смысла нет».

Если ее мать через мгновение сможет произнести ту же фразу, она будет звать ее «мастером». Талант не называется талантом просто так.

Только минуту назад она тихонько шмыгала носом. Теперь она вопила на полную громкость, делая паузы в нужное время и следуя сценарию до конца. Человек в комнате вздохнул: «Не имеет значения, как сильно ты плачешь, я не...» Она тут же завизжала еще громче, отчего даже у нее самой разболелась голова, и не расслышала последних слов.

Ее мать не уходила и ничего не говорила. Фэн Цзю повторила свой концерт еще раз, но ее мать казалась совершенно непробиваемой. В расстроенных чувствах, она давилась слезами и начала судорожно кашлять. Но, в конце концов, ей удалось уговорить мать подойти и погладить ее по спине.

Сильный плач вызвал поток слез и соплей, что было крайне неудобно. Она схватилась за что-то похожее на рукав, желая вытереть лицо. Сознание Фэн Цзю все еще было затуманено, но она почувствовала, как чья-то рука подняла ее лицо вверх и помогла вытереть слезы. Рука была холодной, и она бессознательно отвернулась и всхлипнула: «Оставь Фэн'эр в покое. Просто дай мне выплакаться...» Но тот человек теперь проявил заметное терпение, держа ее за руку и утешая: «Будь же паинькой». Эти слова показались ей немного знакомыми. Они были нежными, поэтому она прекратила истерику и высунула лицо, чтобы позволить этому человеку вытереть ее слезы.

Хотя ее мать вела себя не так, как обычно, возможно, она собиралась забыть об инциденте с утоплением в море. Фух, какое облегчение. В то же самое время голос, который был нежным всего мгновение назад, мгновенно стал нормальным: «Мне немного любопытно. Насколько громко ты на самом деле можешь рыдать? Или, может быть, твоя болезнь мешает тебе делать все возможное?»

Какая напрасная трата ее слез. Она вытерла их и отодвинулась подальше в угол кровати.

- Мама, ты меня больше не любишь. Оставь меня замерзать до смерти, плакать до смерти, а если я когда-нибудь поправлюсь, просто забей меня до смерти!

Чья-то рука потянула ее под одеяло и закутала, как в кокон.

- Не думаю, что мне интересно связывать тебя и избивать.

Фэн Цзю сомневалась, что это было правдой. Почему ее мать была такой бессердечной в эти дни? Теперь ей никак не избежать побоев. После того, как она поправится, лучшим выходом было бы сбежать в персиковый сад Чжэ Яня. В этом случае ей лучше подольститься к Бифану [4] - птице своего дяди, чтобы он забрал ее.

Обдумывая эти мысли, она почувствовала, что ее еще крепче пеленают. Раздались удаляющиеся шаги, которые через некоторое время вновь вернулись. Одеяло ослабло, когда ей в руки положили теплый сверток. Она с удовольствием прижала его к себе и еще дважды шмыгнула носом, прежде чем заснуть.

Когда она достаточно выспалась и открыла глаза, то почувствовала, как холодный пот покрывает весь ее лоб. Она прекрасно понимала, как неприлично ведет себя, когда болеет, но сцена в комнате в этот момент превзошла все её ожидания. В этот самый момент голова Фэн Цзю покоилась на чьих-то коленях, а ее руки крепко обхватили этого человека за талию. Фэн Цзю в растрепанной одежде и человек рядом с ней расположились на великолепной кровати, задрапированной тонкими занавесками. На шелковом гобелене под перегородкой стояла курильница в форме единорога; в воздухе витал усыпляющий аромат. Она знала только двух человек, которые потратили бы столько усилий на украшение своей спальни. Одним из них был высший небожитель Чжэ Янь из Десяти Миль Персиковых Цветов, а другим - Дун Хуа Дицзюнь из дворца Тайчэнь.

Над ее головой раздавались звуки переворачиваемых страниц. Фэн Цзю тихонько приподняла голову и увидела золотую буддийскую печать на обложке книги и несколько серебряных прядей, свободно свисающих перед ее глазами. С каждой секундой она потела все сильнее.

- Не волнуйся, я ничего тебе не сделал. Ты сама расстегнула воротник во сне, потому что тебе было душно.

Буддистское писание отодвинулось в сторону, и Дун Хуа Дицзюнь, человек, которого она меньше всего хотела побеспокоить, оказался рядом с ней.

Фэн Цзю ахнула и отодвинулась от его тела. Инсценировка смерти была бы ужасной тактикой в этот момент, ведь у нее уже был шанс испытать терпение Дун Хуа. Это было немного унизительно, но сейчас лучшим выходом, чтобы спасти ее лицо, было вести себя спокойно. Она и в страшном сне не могла представить, что ее спасителем будет Дун Хуа, но она была без сознания и не могла выбрать своего спасителя.

- Владыка снова меня выручил. Я... Я... очень благодарна. Конечно, если бы ты не привез меня на гору Фуюй шесть месяцев назад, я бы с самого начала не оказалась в такой ситуации. Но в любом случае, ты все же спас меня на этот раз, и я благодарю тебя за твою помощь. Что скажешь, это устроит нас обоих?

Дун Хуа, по-видимому, бодрствовал уже давно. Он подтянул ноги, вытянул руки и посмотрел на нее.

- Значит, ты все еще расстроена тем, что я не пришел спасти тебя шесть месяцев назад, и еще из-за инцидента с носовым платком?

Как у него только наглости хватило упомянуть об этих двух вещах? Она судорожно закашлялась.

- Эти две вещи...

Конечно, эти обиды, словно бородавки, не могли исчезнуть за одну-две ночи.

Фэн Цзю поправила одежду. Она действительно была взволнована, когда впервые увидела Дун Хуа несколько дней назад, и была немного расстроена, когда он дразнил ее. Но не в ее характере было долго зацикливаться на чем-то.

- Что посеешь, то и пожнешь. Твое понимание буддизма намного лучше моего, я уверена, что ты знаешь эту концепцию лучше, чем я. Это не имеет значения, как я вижу вещи, потому что все это субъективно.

Ее выражение лица еще больше посерьезнело, когда она добавила: «На самом деле, есть кое-что, о чем я хочу спросить тебя. Я знаю, что могу вести себя странно, когда болею, но... - она сделала паузу, сжала челюсти и продолжила. - Я склонна чувствовать холод, потому что у меня слабое тело, поэтому я, вероятно, приняла тебя за источник тепла. Но если бы ты оттолкнул меня, я бы оставила свои попытки приблизиться. Так почему ты не сделал этого? Почему ты позволил мне попасть в эту неловкую ситуацию?»

Дун Хуа по-прежнему выглядел совершенно беспечным, и даже казалось, что он нашел ее вопрос странным: «Ты сама пришла в мои объятия. Мне выпал такой редкий шанс, сама посуди, какая причина у меня была тебя отталкивать?»

Фэн Цзю наблюдала, как его пальцы небрежно легли на сутры. О какой искаженной причине он говорит сейчас? Через некоторое время она смогла придумать, что ответить: «Я не помню, чтобы Владыку когда-нибудь заботили причины...»

Аромат ладана начал исчезать. Дун Хуа встал, чтобы открыть крышку горелки. Добавив больше ладана, он небрежно ответил: «Когда я не хочу говорить о причинах, я не говорю, но иногда бывают и исключения».

Фэн Цзю опустила на него взгляд, все еще не зная, как ответить. Независимо от того, была ли она лисой или человеком, общение между ней и Дун Хуа всегда было трудным. Учитывая, что она только что очнулась от тяжелой болезни и все еще чувствовала себя измученной, она решила, что проиграет, если будет настаивать на этой словесной войне. Она хмуро почесала нос и обвела комнату взглядом. В глаза ей бросилась изящная ваза со сливами, стоящая перед настенным экраном в истинном стиле Дун Хуа.

Как долго она спала? Кажется, прилично. Она волновалась, что Сяо Янь будет искать ее. Пока Дун Хуа высыпал пепел, она спустилась с кровати и стала искать свои тапочки. Казалось неправильным вот так просто уйти, поэтому она откашлялась и снова поблагодарила его.

- На этот раз я благодарна тебе за помощь, но уже довольно поздно, и я достаточно долго тебя беспокоила. До свидания.

Дун Хуа в это время неторопливо что-то напевал себе под нос.

- Я слышал, что однажды ты упала в змеиную яму во время ночной прогулки, когда была моложе и больше никогда не выходила из дома по ночам. Ты знаешь, который сейчас час? На улице темно...

Занавес поднялся и тут же опустился. В мгновение ока Дун Хуа, который только что закончил добавлять благовония в горелку, был сбит с ног Фэн Цзю. Застигнутый врасплох, он спросил: «Ты не слишком остро реагируешь?» Он только закончил говорить, когда она крепко зажала ему рот рукой. Навалившись на Владыку Дун Хуа всем своим весом, выражение лица Фэн Цзю было странно торжественным и осмотрительным. Она была так напряжена, что даже не заметила, как ее губы оказались в миллиметре от его губ.

- Я не хотела так давить на Владыку, но, пожалуйста, потерпите немного и не издавайте ни звука. Я только что видела мелькнувшую тень. Думаю, это была принцесса Цзи Хэн. Интересно, хотела ли она войти?

В намерения Фэн Цзю действительно не входило сбить Дун Хуа с ног вот так. Когда она подняла занавес, то увидела за нитями из жемчуга белую фигуру, очень похожую на Цзи Хэн. К счастью, спальня Дун Хуа была довольно большой. Снаружи внутренних покоев вдобавок был горячий источник, от которого шел пар. Цзи Хэн, вероятно, услышала их разговор и уже собиралась войти. Ее движущийся силуэт испугал Фэн Цзю, и она инстинктивно повернулась, чтобы прикрыть рот Дун Хуа, ведь стоило ему заговорить, и Цзи Хэн обнаружила бы их. Но в спешке ее ноги зацепились за ковер на полу, и, в конце концов, она накинулась на Дун Хуа, как голодный хищник, повалив его на кровать и развалившись сверху.

Дун Хуа поднял бровь и убрал ее руку, но подчинился и прошептал в ответ: «Почему мы не можем издавать звуки, если войдет принцесса?»

Фэн Цзю как раз раздумывала над этим. Это был третий час ночи, а Цзи Хэн направлялась в его спальню. Это означало, что их отношения не были обычными. Если принцесса обнаружит ее в его постели, кто знает, какое кровопролитие последует за этим. Мэн Шао на днях предсказал ей судьбу и сказал, что ей лучше быть осторожной, так как положение звезд в ближайшем будущем не предвещало ей ничего хорошего. Если эта ситуация не требовала осторожности, то она не знала, что именно. Хотя подобные мысли мелькали в ее голове, ее рот произносил что-то совершенно несвязное и неподобающе торжественное для ее возраста: «Если судьба свела вас вместе, вы должны дорожить этим шансом. Если вы можете избежать непонимания, то избегайте его. В прошлом я любила кое-кого, но, сколько бы я ни просила Небеса, мне не дали ни единого шанса. Вы, вероятно, не знаете этого, но судьба - довольно сложная вещь».

Даже она была удивлена, что смогла спокойно сказать все это Дун Хуа сейчас. Глядя на него сверху вниз, она подумала, что ему, должно быть, нелегко было сохранить свою превосходную ауру, несмотря на то, что он так долго был в ловушке с закрытым ртом. Она смущенно отодвинулась от него, чтобы немного ослабить давление, и в то же время навострила уши, прислушиваясь к движениям снаружи.

Дун Хуа молча смотрел на нее некоторое время и вдруг спросил: «Кажется, между нами есть какое-то недопонимание?» Только он закончил говорить, как Фэн Цзю снова закрыла ему рот.

Она навострила уши, и шаги снаружи становились все слышнее. Комната за занавесками была ярко освещена. Все, кроме слепых, могли видеть, что Дун Хуа еще не спит. И что Цзи Хэн собралась делать... не может быть, чтобы их отношения развились до такой степени… Она же не намеревалась на самом деле устроить сцену и поднять полог у его кровати в три часа ночи? От шока у Фэн Цзю тряслись руки. Тем не менее, несмотря на шок, она смогла подать Дун Хуа сигнал, что необходимо задержать Цзи Хэн снаружи. В мгновение ока мир перевернулся с ног на голову. К тому времени, как она пришла в себя, ситуация каким-то образом переменилась: он оказался сверху, а она внизу.

Их постельная перетасовка не прошла бесшумно. Шаги снаружи немного замедлились. Фэн Цзю во все глаза смотрела на Дун Хуа, серебряные пряди волос которого упали ему на лоб. Как будто ему было все равно, что эта неловкая сцена вот-вот откроется, он держал Фэн Цзю одной рукой, а другой коснулся ее лба. Его действия были решительными, но голос мягким: «Ты причинила достаточно неприятностей? Если да, то лежи спокойно. Я принесу тебе лекарство». Но, к несчастью, он больше не понижал голоса. Любой, кто стоял снаружи, даже за горячим источником, мог услышать его слова. Фэн Цзю внутренне застонала. Значит, это все-таки случилось. Если Цзи Хэн поднимет шум и захочет повеситься, что она будет делать? Ей лучше уйти со сцены прямо сейчас. К сожалению, прежде чем спуститься с кровати, Дун Хуа плотно завернул ее в одеяло и использовал заклинание, чтобы связать ее. Она не могла убежать, как бы ни сопротивлялась.

Когда Дун Хуа поднял занавеску и вышел, Фэн Цзю мысленно сосчитала: раз, два, три, сейчас Цзи Хэн заплачет, заплачет, заплачет. Занавес поднялся и опустился. Вспышка света хлынула через комнатную перегородку, но плача Цзи Хэн не было слышно. Снаружи раздался только голос Дун Хуа: «Ты здесь как раз вовремя. Помоги мне присмотреть за ней». Ответ был тихим: «Да, Владыка». Это несомненно, была Цзи Хэн, но почему она не плакала, не суетилась и не жаловалась? Могла ли Цзи Хэн быть настолько сильной? Что мог иметь в виду Дун Хуа, обращаясь так со своей возлюбленной? Фэн Цзю свернулась калачиком под одеялом, ее мысли были в беспорядке.

Позже, когда она поделилась этой запутанной историей с Янь Чиу и спросила его мнение, он сразу же опустил ее с небес на землю: «Я знаю. Ледышка не настолько великодушен. Он возмущен моей дружбой с Цзи Хэн, несмотря на то, что согласился на это, поэтому он изливает свое неудовольствие на нее».

Фэн Цзю казалась растерянной. Сяо Янь терпеливо объяснил: «Слушай, Ледышка сделал то, что сделал, чтобы дать Цзи Хэн понять, что на его кровати была привлекательная женщина, готовая с ним заигрывать. Эта привлекательная женщина - ты, конечно. На самом деле Ледышка хочет причинить боль Цзи Хэн, потому что ему больно, когда она проводит время со мной. Из этого мы можем видеть, что чувства Ледышки к Цзи Хэн все еще сильны. Он должен причинить ей боль, чтобы успокоить свою собственную тоску. В таких случаях ты употребляешь слово «тоска»? Подожди, дай я сначала посмотрю в словаре. Эй, не смотри на меня так. Ведь так пишут в книгах!»

Сяо Янь лукаво ухмыльнулся: «То, как Ледышка обращается с Цзи Хэн только даст мне больше возможностей забрать ее у него». Она должна была признать, что лицо Сяо Яня настоящая трагедия. Даже когда он глумился над кем-то, он все еще выглядел изящно, как нефрит. Фэн Цзю попыталась отговорить его: «Не будь таким. Будда говорит, что вы скорее разрушите десять храмов, чем разрушите чью-то любовь». Слова Фэн Цзю, казалось, повлияли на Сяо Яня. «Ты права, - сказал он. – Как думаешь, будут какие-то последствия, если я разрушу их любовь?» Фэн Цзю некоторое время обдумывала его вопрос: «Нет, думаю, нет. Забудь, можешь делать все, что хочешь». На этом их обмен мнениями подошёл к концу.

С точки зрения логики, объяснение Сяо Яня не было здравым, но на эмоциональном уровне оно имело смысл. И поскольку логика не существовала в любви, словам Сяо Яня можно было доверять до поры до времени. В тот день Фэн Цзю воспользовалась своим шансом, и прежде чем Дун Хуа вернулся, превратилась в маленькую лису, и выползла из одеяла, которое держало ее в ловушке, а затем выскользнула через занавески. Однако, когда она добралась до горячего источника, ее остановила Цзи Хэн. Бесцветные губы принцессы на ее бледном лице внезапно обрели прежний цвет. После минутного колебания она сказала себе: «Значит, это была всего лишь лиса. Я слишком много думаю». Она не знала, что имела в виду Цзи Хэн. Она лишь воспользовалась шансом, чтобы выбежать на улицу так быстро, как только могла. Даже благодаря недавнему анализу Сяо Яня, она все еще не полностью понимала слова Цзи Хэн. Создавалось ощущение, что она разрушила план Дун Хуа сделать больно принцессе.

В любви всегда были замысловатые повороты. Не понимая этих хитросплетений, она явилась во дворец Тайчэнь, желая завоевать Дун Хуа одним лишь своим мужеством. Естественно, она потерпела неудачу, и только сегодня узнала, что существуют такие исчерпывающие принципы, как эти.

____________________________

[1] отрывок из Алмазной сутры (Ваджраччхедика прадняпарамита сутра), глава 31, где Будда объясняет старейшине Субхути, что все иллюзорно, и он должен отпустить свои предубеждения, чтобы достичь ануттара-самьяк-самбодхи, или высшей совершенной мудрости

[2] данная идиома используется для восхваления верности и целомудрия женщины

[3] раньше он говорил о себе в третьем лице - «этот старик».

[4] Бифан — в китайской мифологии чудесная птица. Она напоминала журавля, но при этом была зеленая, с красными полосами, белым клювом и одной ногой. Ее появление обычно сопровождалось вспышкой удивительного пламени. В древне-китайском трактате «Хань фэй-цзы» говорится, что это божественная птица, которая сопровождала колесницу Желтого Императора, когда он путешествовал на собрание богов и демонов на горе Тай

Окончание главы