Школа Высокого боя: Ничтожный Глава 3

По возвращению, Бориса ждала новость, что городовой искал некоего крепкого бойца из трущоб. Рассмотрев двух, что отлёживались в бараке, отряд ушёл прочь. Ясен пень, что Мох тут же обвинил Борьку во всех грехах и пригрозил, что сдаст его не моргнув глазом. Вдоволь нагавкавшись с лекарем, Борис растянулся на лежаке и уставился в тёмный каменный потолок. Думать о городовом совсем не хотелось — пусть ищут, всё равно сюда больше не придут. Мысли всё о другом ходили: Борис злился на себя, на Гоху, на Моха и друзей. Весь мир так и просился на тумаки.

Жизнь с самого детства объяснила Борису, что рассчитывать на мягкую перину не стоит. В мысленном диалоге с собой, он не раз пытался уговорить себя же поступить так же, как другие люди простого происхождения. Это данность и непреложный закон. Кто-то рождается богатым или благородным, а кому-то предписано прислуживать им. Всякий раз, Бориса преследовала неудача в уговорах.

Терзаясь разладом с единственными близкими людьми, он стал заставлять себя заниматься медитастикой. Совершенно наобум, ничего не зная об этом. Кланы, ясное дело, секретов не выдают. Борису казалось, что разве может быть что-то сложное в молитве или призыву к духами Силы? В числе других мальчишек, его всегда манил Кром вокруг города и там они часами пялились на могучий лес и редкие лужайки в нём. Знали наизусть направления всех четырёх мест Силы, куда ходят, чтобы встать на новую Ступень — со второй по пятую. И Борис тянулся туда в мыслях, взывал и мечтал увидеть хотя бы одного злыдня.

Правильный боец никогда не станет заниматься подобной ерундой. Есть кулаки, есть закалка тела и есть боевой дух — ничего более не нужно. И если бы не великая мощь, что даруется искусникам Высокого штиля, то никогда бы Борис не позволил себе начать медитастику. Пришлось.

Он с криком подскочил на кровати. В груди жгло. Точнее, пока грезил, то чётко ощутил это, а теперь только боль в повреждённых рёбрах. Ещё и рукой сломанной треснулся, но её Мох крепко замотал. Даже сдуру не повредишь — креплёная железными прутами повязка.

— Пёрнул шоль? — окликнул Мох.

— Можт, — вращая глазами и прислушиваясь к себе, буркнул Борис. — Вроде, в груди сильно запекло.

— Заживает. Меньше бы тебе дёргаться.

— А, ну ладно, — снова растянулся на лежанке Борис.

Он попытался вспомнить, что видел и слышал, но не смог. Казалось бы, вот образы, но они стремительно растаяли, как бывает утром после сна.

С большой неохотой Борис попробовал ещё раз. Ему с большим трудом удаётся удерживать осознанность. Его существо норовит куда-то ускользнуть и забыться. Тело думает, что пришла пора спать и потому приходится всякий раз собирать рассыпающееся внимание. Сверяться с явным миром.

Борис принялся пощипывать себя здоровой рукой, словно выдёргивая из грёз. Мысленно он взывал к духам Силы. В народе принято бояться их, так как злыдни появляются по их воле. Но Борис совсем не боялся и пытался добиться ответа. Внутри он чувствовал сильную жажду в силе, а значит и могуществе.

Через некоторое время он настолько устал, что крепко заснул. Мох довольно крякнул, заметив это и постарался не шуметь.

Несколько дней прошли в мучительных попытках ощутить Силу, а так же не думать о друзьях. Борис так измаялся, что готов был на стены лезть и всё же решился извиниться перед ними. Поистине это подвиг, ведь язык даже наедине с собой не хотел ворочаться для таких слов.

Не помня себя и не замечая боли от ран, он рванулся искать друзей. Сначала к дому семьи Гаврылы, потом по всяким тёмным закоулкам, где мог слоняться Орлёнок. Совершенно вымотавшись, таки нашёл на городской стене — прямиком на их любимом месте.

— Обыскался вас, говнюков! — радостно выдохнул Борис, со стоном присаживаясь на давно запасённую соломку.

Никаких перил на стене нет — массивные бетонно-каменные блоки возносились выше самых рослых пихт и так заканчивались. Ребята оборудовали себе местечко возле охранной башни. Клановые постовые уже их знают и, обычно, не гонят.

— Чо припёрся? — спросил Орлёнок.

— Побазарить надо.

— И о чём?

— Косяк за мной. Простите братцы. Виноват я, сильно виноват. Нет кроме вас никого, а я так по-скотски.

Повисла тишина, лишь птицы из леса кричат, да в охранке кто-то чихнул.

— Фигашеньки, — первым не выдержал Гаврыла. — Не думал, что ты извиняться умеешь.

— А чо тут? — улыбнулся Борис. — Когда не прав, если.

— Ну-у-у… чо скажешь, Лёх?

Орлёнок пожевал губы, подвигал бровями и вообще весь изморщился.

— Та пофиг! Прощаем.

Борис расхохотался и постарался приобнять друзей.

— Что-то много всякой хренотени послучалось, да?

— Угу! — радостно подтвердил Гаврыла. Он выудил кусок хлеба из-за пазухи и протянул Борису.

— Благодарю.

— Ты два дня думал что нам сказать? — повернулся к другу Орлёнок.

— Да, типа того. Ещё медистатика-херастика всякая.

Оба друга неверяще уставились.

— Брешешь! — выдал Гаврыла.

— Неа! — замотал головой Борис, отчего с русых усов посыпались крошки. — А чо ещё делать? Скучно.

— Так эта ж благородная забава, не нашенская, — возразил Орлёнок.

— Пофигу. Вдруг сработает?

— А чо надо?

— Знать бы ещё… Силу хочу, но к пустотникам не пойду.

— Ах-хах! — заржал Гаврыла. — Словно они тебя зовут.

— А я даже так не пойду. Ишь!

— Могёшь, могёшь! — заключил друг.

— Получилось что нибуть? — спросил Орлёнок.

Борис цыкнул и дёрнул глазом.

— Не знаю. Посмотрим. А кстати, тот городовой знаете кого искал? — весело вспомнил новость Борис. — Меня. Ха-ха! Так-то! Теперь уже и в Верхнем Киеве прославился.

— Да ну! — на пару воскликнули друзья.

Дверь в сторожку распахнулась и оттуда вышел дядя Семён — земляк.

— Чего гомон подняли, босота? А ну, тише давайте.

Он подошёл к краю и давать ссать. Ветер задувает, потому, чтобы их не забрызгало, ребята подскочили и спешно отошли.

— Что за погодка — благодать, — с наслаждением заключил дядька, убирая причендал в портки. — А ты чаво, Борька, с кем подрался?

— Да грохнулся, — тут же соврал тот. — На шестом ярусе шарахались, а темно же, как в жопе у крота, ну и попал в трещину, ети её в колено так и эдак.

Дядь Семён раскатисто расхохотался, да и пожелал:

— Ну, долго не хворай! Я на тебя рубль хочу поставить.

— Благодарю превелико! — поклонился Борис. — А угостите чем, если победю?

Водняк нахмурился, но потом подобрел:

— Угощу. Не переживай.

Гаврыла радостно закричал.

— Ну-ну, не шуметь мне тут! — шикнул водник и скорее скрылся в сторожке — холодно на морозном ветру.

— Тож пойдём, — поёжился Борис. — Хорош на елки пялиться.

— Давай тоже поссым? — предложил Гаврыла.

— Только по-очереди, шоб не как в прошлый раз, — загыгыкал Борис.

— Через город не пойдём!

— Да я и не хочу, — покосился на Орлёнка Борис.

— Вот и хорошо.

— Эх, если бы в прошлый раз ты нас послушал, — посетовал Гаврыла, перепрыгивая рельсы железнодорожного пути идущего вокруг города под стеной.

— Не всё ж “голубям” праздничным городом любоваться.

— Так жизнь устроена, Барс, — возразил Орлёнок. — Кто мы такие, чтобы менять устои?

— Ничего я не меняю, — отозвался Борис на выдохе, сжался, да и протиснулся между здоровенными глыбами.

Обернувшись, на пару с Орлёнком, помог протиснуться более плотному Гаврыле.

— Оно мне и не надо — менять. Вот только обидно: они там щебечут, как весенние птички. Жрут от пуза, хмельное пьют и песни поют. Нам же положено сидеть, как крысам по нижним ярусам и ждать, когда нагуляются.

— Да все это знают, — тяжко выдохнул Гаврыла. — Так рассказываешь, словно сам додумался.

— Сам, конечно, — невозмутимо отозвался Борис.

Ребята, тем временем, уже оказались под землёй и шли по покатому спуску. Город строился и перестраивался много сотен лет, если знать дорожки, то всегда можно попасть хоть откуда, хоть куда.

— Ты простой, как лапоть, Барс, — заключил Орлёнок. — Такой же дырявый и вонючий. Думаешь, щас я вот тут подправлю и всё. Никто не заметит и ничего это в большом деле не изменит. Так вот хренушки тебе! Ты сейчас начнёшь бучу поднимать, а завтра Киев запылает синим пламенем и кому легче будет?

— Ишь, соловей! Ты ж сам бедолага, Лёх, а печёшься о благе “голубей”.

Тот погрустнел, зашаркал ногами. Гаврыла подтолкнул, мол, не вешай нос.

— А чо тут… если нарисована на стене жопа, то мне сказать, что там дерево?

— Гы-гы! Ладно, придумаем что-нибудь, — приобнял его Борис. — Вот стану богатым, переберёмся на первый ярус. Будет огородик у нас, еда хорошая. Да и света побольше. А может и к воднякам примут, а?! Вообще тогда халва начнётся, а не жизнь. Главное, меня держись и не бзди.

— Срал я на них, — буркнул Орлёнок.

Городовой поднялся в Верхний Киев ближе к темноте и сразу же направился в баню. Попросил банщика подкинуть ещё полведра угля, чтобы уж точно выпарить дух подземелий. Долго принимал процедуры, стонал и кряхтел. Не пожалел денег на особо душистое мыло. Сегодня он честно обыскал все жилые ярусы и нигде не встретил раненного долговязого бойца из черни. Двоих похожих на всякий случай привёл с собой, узнал имя — пусть даже выдуманное, чтобы только господин удовлетворился! а теперь собрался с отчётом явится под очи главы клана Огня. Не отреагировать на случившееся он не мог. Сопляка Вячко успели высечь и запереть дома, чтобы подумал и перевоспитался. Дело осталось за малым — найти возмутителя спокойствия и пришибить. Как муху.

Спорить с главным искусником огняков могут только равные по силе. Городовому так делать не следует, хоть даже и стоит на третьей Ступени. Никто не отрицает, что закон существует не просто так и должен соблюдаться, но, в силу обстоятельств… можно поступить иначе. Как в этот раз. Ничего страшного не случится, если количество беспризорных крысёнышей уменьшится на одного.

Василь Петрович дорожил службой. Род в клане Воды у него не самый значимый, но семья очень дружная и высокое жалованье ей весьма кстати. Каждую неделю собирается родня, накрывается изобильный стол и проводятся увеселения. Нужно стараться и держаться за пост городового. Тем более тут, наверху, Василь Петрович пользуется большим уважением. Достаточно сказать слово, чтобы захмелевшие дебоширы прекратили ссору. А на трущобцев плевать, пока они живут в рамках дозволенного.

Владыка клана Огня принял доклад нервно и демонстративно спрятал кошель с монетами. В зале приёмов главного дома душно от мощно горящего пламени. Василю быстро сделалось плохо, так как он итак только из бани и уже порядочно погрелся.

Владыка же, как назло, долго отчитывал. Сетовал, угрожал, нисколько не стесняясь приближённых. Смиренно сидящий Вячко встрепенулся при имени Бориса и быстро закивал. Это хотя бы немного удовлетворило главу. Двоих приведённых, которых Вячко забраковал, было велено высечь для острастки и отпустить. К концу экзекуции Василю Петровичу сделалось совершенно тошно и он упал без чувств.

Окончание главы