Глава 6.5 Так хорошо, что аж плохо

Не это ли идеальные условия для червя, первичным хозяином которого является человек?

Паразиты, контролирующие коммуникабельность своей жертвы, уже давно привлекли к себе внимание учёных. Даже Докинз отмечал, что высокоразвитые социальные структуры термитов стали таковыми лишь под контролем микроорганизмов в их телах. Способ кормёжки изо рта в рот распространяет микробов по всей группе, и считается, что навязан он не кем иным, как этими микроорганизмами, преследующими цель размножения. Можно привести более понятный пример. Существует теория, что социальная природа зелёных мартышек и японских макак — а следовательно, и человека — обусловлена действием ретровируса. А раз на такое способны вирусы и бактерии, то и во влиянии червя на человеческое общество нет ничего необычного.

Я ни в коем случае не испытываю желание удерживать Вас на расстоянии, Идзуми. По факту, я просто настолько хочу убедиться в своей любви к Вам, что отчаянно избавляюсь от всех сомнений.

Если так подумать, то свои без малого пятьдесят лет я провёл в одиночестве. Всколыхнуть мои чувства не удавалось никому, и чем глубже я погружался в мир людей, тем более пустым его ощущал. Когда мне исполнилось сорок, я начал пребывать в каком-то бесчувственном состоянии, проживая дни так, будто я умираю. Но встреча с Вами заставила моё сердце биться вновь, как в старые времена, а при личном разговоре оно кололо так же, как у молодого парня, лишь познавшего любовь. Поэтому меня и не покидает предчувствие дурного. Предчувствие, что все наши чувства вызваны червём. Насмешку над человечеством глобальнее придумать невозможно.

Отправлено: 30/06/2011

Тема: (без темы)

Я была так счастлива, когда читала Ваше сообщение.

Очень, очень счастлива.

Настолько счастлива, что теперь и умереть не страшно.

Но если Ваша теория верна, то с удалением червя исчезнут и мои чувства к Вам.

Очень грустно.

Я загляну на приём в начале июля.

Ждать ещё так долго...

***

На этом сообщения закончились. Косака молчал, не поднимая взгляда от документов.

Он перепроверил все даты. Переписка закончилась тридцатого июня, а самоубийство приходилось на двадцатое июля. Одному Богу известно, что могло произойти за этот двадцатидневный период. Канродзи и Идзуми не пролили свет на самую важную часть, унеся этот секрет с собой в могилы.

В намерениях Уридзанэ показать Косаке эти бумаги сомневаться не приходилось. Канродзи и Идзуми влюбились друг в друга под влиянием червя и впоследствии совершили загадочное двойное самоубийство — крайне велика вероятность того, что Косака и Санаги, так же полюбившие друг друга под воздействием паразита, разделят их судьбу.

— Упомянутая «H» — это Санаги? — спросил Косака, возвращая Уридзанэ газетную вырезку и документы.

— Да, Вы правы, — мужчина кивнул.

Задумавшись на несколько секунд, Косака задал ещё один вопрос:

— Характер Санаги до заражения сильно отличается от сегодняшнего?

— Сложный вопрос, — Уридзанэ скривил губы и почесал шею. — В каком-то смысле да, но… Всё слишком запутанно, чтобы говорить наверняка.

— То есть..?

Мужчина слегка приподнялся в кресле, отчего то вновь заскрипело, и посмотрел в окно, верхняя часть которого была загорожена свисающей с крыши длинной сосулькой.

— Я расскажу. Всё, что произошло с Хидзири за последний год. И как червь разрушил ей жизнь.

Уридзанэ выпрямился, сложил руки на коленях и приступил к рассказу:

Началось всё с самоубийства членов одной супружеской пары.

Они состояли в хороших отношениях, не испытывали проблем с деньгами, дела мужа шли в гору, жена наслаждалась работой по дому, их единственная дочь росла, как все дети. Идеальный пример счастливой семьи. Ни одной причины накладывать на себя руки.

Какие-либо сомнения в том, что это было именно самоубийство, рассеялись после рассказов очевидцев, видевших, как пара, держась за руки, спрыгнула с моста в горах. То было около года назад…

Их дочь, Хидзири, осталась одна. На тот момент ей только-только исполнилось шестнадцать. Другой родни у неё не было, поэтому забота о девочке легла на плечи её дедушки по материнской линии — меня.

В первое время после того, как я взял её под опеку, она со мной почти не общалась. Не то чтобы она отказывалась разговаривать — Хидзири просто забыла, как вести диалог с окружающими. Весёлая и дружелюбная в прошлом, она стала тихой и молчаливой. Я думал, виной всему пережитый шок от потери родителей. В конце концов, её покойная мать — от которой я давно не получал никаких вестей, но всё же — моя родная дочь, да и сам я похоронил жену двумя годами ранее, так что тоска Хидзири была мне прекрасно понятна.

Истина, однако, пошла вразрез с моими ожиданиями. Всё это время девочка тонула не в скорби, а в своих мыслях.

— Мне кажется, мама с папой не могли совершить самоубийство, — как-то раз произнесла она ни с того ни с сего.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я.

И тут её будто прорвало, Хидзири выговорила всё. О том, что за полгода до самоубийства родители начали вести себя как-то подозрительно: стали бояться людей и страдать манией преследования, — жаловались на подсматривающих за ними соседей или слежку на улице.

— Тогда их резкие перемены казались мне странными, но сейчас, кажется, я всё поняла, — сказала она. — Они были больны. И я, похоже, подхватилату же заразу.

Из всего услышанного я не понял и половины. Однако когда спустя некоторое время она начала часто прогуливать школу и отдаляться от меня, я наконец понял, что означало её «больны».

Я сердцем почуял, что она пошла по стопам родителей, и понял, что девочку нельзя оставлять одну, иначе может произойти непоправимое. Это был не тот случай, в котором я мог надеяться, что всё это пройдёт со временем.

Я водил Хидзири по многочисленным психотерапевтам и психиатрам, но все они лишь разводили руками; всё, что нам удалось выяснить, — это то, что она боится взглядов окружающих и что никаких признаков улучшения у неё не наблюдается.

Дело сдвинулось с места во время одного из приёмов у психолога, когда Хидзири, слушая о процессе лечения, вдруг сказала:

— Я поняла. Внутри моей головы находится червь.

Она не ждала от меня никакой реакции, но услышанное оказалось для меня как гром среди ясного неба. Я был уверен, что это поможет разобраться в её проблеме, и попросил её рассказать всё подробнее, но она уклонилась от вопроса, сказав, что это шутка, и с тех пор больше никогда не поднимала тему о черве.

Психолог рассказал мне об общей интерпретации «червя в голове»: при сильном стрессе и диссоциативных расстройствах у пациентов могут наблюдаться галлюцинации, связанные с паразитами внутри их тела.

Но эта фраза не давала мне покоя. Я засыпал с просыпался с мыслями о «черве в голове». В этом вскользь брошенном предположении я даже пытался разглядеть скрытый смысл, опираясь уже не на знания врача, а на подсознательные ощущения кровного дедушки.

Позже у неё появились головные боли, Хидзири каждый день пила обезболивающие. Поначалу я думал, что для девушек её возраста это нормально, но потом опять вспомнил её фразу и уже не мог успокоиться до точного выяснения причин.

Я настойчиво просил её объясниться, но она вечно отвечала одно и то же: «Я этого не говорила». В итоге я обманом заставил её сдать анализы крови.

Результаты меня поразили, в плохом смысле этого слова. У моей внучки наблюдались завышенные показатели иммуноглобулина Е и высокий уровень эозинофилов, что свидетельствовало об аллергических реакциях и паразитарной инфекции. Для доказательства существования «червя в голове» этого было мало, но какие-то изменения в её организме определённо происходили.

Один мой товарищ свёл меня с профессором, работающим в области паразитологии. Этим профессором был Ютака Канродзи — человек, ставший центром произошедшего инцидента.

Он почти разменял свой пятый десяток, имел угрюмый учёный взгляд, но в то же время отличался высоким ростом и красивыми чертами лица и располагал к общению. В своих кругах он был весьма популярен и известен как человек, который не побоится заразить себя самого во имя исследований.

Я рассказал ему о странной смерти супружеской пары, патологических изменениях моей внучки, её хронических головных болях, «черве в голове» и анализах крови. Я готовился оказаться осмеянным, но к моей истории профессор отнёсся с неподдельным интересом. Скажу больше: на упоминание «червя в голове» и скопофобии он отреагировал особенно остро.

Хидзири прошла несколько специальных тестов. На следующей неделе результаты были уже готовы, однако идти в больницу она отказалась, сославшись на головную боль. Я понимал, что это лишь предлог, но заставлять её не хотел, и поэтому пошёл к Канродзи один.

И то, что я там узнал, повергло меня в шок.

— Сперва взгляните на это.

Профессор показал мне МРТ головного мозга Хидзири. Снимки пестрились контрастными кольцеобразными областями. Следом он протянул мне результаты анализа крови и, прежде чем я успел взглянуть на цифры, объявил:

— Я пришёл к выводу, что в голове Вашей внучки обитает паразит.

Я ахнул и медленно кивнул. По какой-то причине у меня получилось принять правду с таким спокойствием, что я сам счёл это странным. Профессор Канродзи продолжил:

— Однако Вашей внучке в той или иной степени очень повезло. Если, конечно, инфицированного паразитом человека можно назвать везучим… То, что Вы пришли именно ко мне — не иначе как чудо.

Затем он поведал мне о пациентах с похожей симптоматикой. О новом виде паразитов у них в головах, о предполагаемой возможности «червя» манипулировать хозяином и о том, что существующие ныне лекарства позволяют с лёгкостью избавиться от заражения.

На следующий день я вновь пришёл в больницу, но уже с Хидзири, и она начала проходить лечение под присмотром профессора.

Но не прошло и месяца, как мы узнали о его кончине.

О суициде Канродзи писали во всех газетах. Самоубийство профессора по медицине в высшем учебном заведении — уже громкое событие, но в нашем случае оно подкреплялось самоубийством одной из пациенток, что развело ещё больше суматохи. Какие только теории люди ни придумывали, чтобы дать объяснение произошедшему.

Я показал одну из статей о смерти профессора Хидзири. Скрывать это не имело смысла. Она прочитала заголовок и произнесла:

— Хах, прям как мама с папой.

Примерно такая же реакция была и у меня.

— Скорее всего, этот доктор на собственном теле проводил тесты о влиянии паразита, — добавила она тем же монотонным голосом. — Хороший был человек…

— Ты думаешь, что к этому самоубийству тоже причастен паразит? — поинтересовался я, и она без раздумий кивнула, словно это было очевидно.

— А пациент, убивший себя вместе с доктором — наверняка один из инфицированных. Мне кажется, это девушка, обратившаяся к профессору Канродзи незадолго до меня.

— Спрошу напрямую. Сейчас ты чувствуешь хоть какое-то желание умереть?

— Думаю, я совру, если отвечу «нет», — Хидзири пожала плечами. — Но это продолжается уже давно и никак не связано с моей нынешней болезнью. То лишь одна из особенностей моего характера.

Я немного успокоился.

— Похоже, этот паразит — опасное существо, которое может заставить заражённых кончать жизнь самоубийством, — предположила она, тыкая пальцем себе по лбу. — А не могут ли симптомы каждого из инфицированных различаться? Если нет, то почему муж с женой, которые пришли в больницу самыми первыми, до сих пор живы?

— Тебе не страшно? — спросил я, наблюдая, с каким спокойствием моя внучка принимает эту ситуацию.

— Страшно. Но зато теперь одно я знаю точно. Мама с папой не бросали меня и не убивали друг друга. Ихубил паразит.

И она улыбнулась. Иронично, но это была первая улыбка Хидзири, которую я увидел с тех пор, как взял её под опеку.

Лишь вечером я заметил, что перед самоубийством профессор Канродзи отослал мне письмо по электронной почте.

Похоже, он до последнего боялся бросать трёх оставшихся пациентов, и поэтому доверился мне, человеку той же профессии и, ввиду родства с одной из заражённых, лучше других знакомому с червём. А в виде переписки он отправил их мне потому, то не имел времени переписать всю информацию в один текст.

Я перечитывал их сообщения снова и снова, но так и не смог понять, каким образом паразит вызывает у хозяина желание свести счёты с жизнью. Ясно было одно: перед влиянием червя не смог устоять даже такой умный и образованный человек, как профессор Канродзи.

Я возобновил лечение пары Хасэгава, — Юдзи и Сатоко, упомянутых в переписке как «Y» и «S». Паразитарные расстройства не были моей специальностью, но я воспользовался описанными в сообщениях методиками и, вместе с Юдзи и Сатоко, принялся изгонять червей из Хидзири.

С учётом того, что все погибшие ранее люди представляли собой две пары инфицированных, я сказал Хасэгавам на какое-то время разъехаться, и они с готовностью воспользовались моим советом. По-моему, они были даже рады выпавшей возможности пожить раздельно — всё, как рассказывал профессор Канродзи в своих сообщениях. Их отношения, казалось, были испорчены настолько, что исправить их не представлялось возможным.

В то время как Юдзи и Сатоко шли на поправку, у Хидзири признаков улучшения не наблюдалось вообще. Всем троим я прописал одни и те же антигельминтные средства, но разница в их эффективности была просто шокирующей. Мизантропия Хасэгав сходила на нет, а ситуация Хидзири лишь ухудшалась.

И, как оказалось, тому было чёткое объяснение. Хидзири не принимала лекарства.

Однажды я стал свидетелем того, как она выкидывает таблетки в мусорку. Встретившись со мной глазами, она не извинилась и просто пожала плечами, как бы говоря: «если хочешь, можешь злиться».

Я сделал ей выговор и спросил, даёт ли она отчёт своим действиям, на что Хидзири вздохнула, окинула меня уставшим взглядом и сказала следующее:

— Я не нуждаюсь в лечении. Если болезнь может меня убить — пускай, мне плевать. Чем быстрее это произойдёт, тем лучше.

Все мои попытки объяснить ей, что подобные мысли навеяны червём, желающим защитить себя, терпели крах. Вскоре она высветлила волосы, проколола уши, окончательно забросила школу и перестала читать всё, кроме старых книг по философии и статей о паразитах.

Мне казалось, что для очищения организма сперва нужно заставить её осознать необходимость лечения. Однако я понятия не имел, как привить ей положительное отношение к дегельминтизации.

И тут появился мистер Идзуми. Фамилия этого взявшегося из ниоткуда человека показалась мне очень знакомой. Ещё бы. Он оказался отцом мисс Идзуми, той самой девушки, что совершила самоубийство вместе с доктором Канродзи. Он, как и я, получил сообщение от профессора и тоже знал о черве.

Он был телохранителем, работающим в крупной оборонной корпорации, однако его внешний вид и манера общения ассоциировались скорее с учёными или инженерами. Мистер Идзуми нисколько не презирал зашедшего за рамки врача, совершившего самоубийство со своим пациентом — он уважал профессора Канродзи и считал его превосходным доктором, старавшимся вылечить его дочь ценой собственной жизни.

Его спокойствие показалось мне странным. Смог бы я держаться так же достойно, если бы вместе с профессором Канродзи из жизни ушла не дочь мистера Идзуми, а моя внучка? Нет. Даже представитьсебе этого не могу.

Пришёл он, чтобы узнать, не нужна ли мне его помощь в уничтожении червя, но получил вежливый отказ. Я был признателен за это предложение, но, честно сказать, не видел никакой перспективы от совместной работы с сомнительным непрофессионалом вроде него.

Мистер Идзуми, однако, и не думал сдаваться и умолял меня найти для него занятие. По его ярко горящим глазам я предположил, что он просто не хочет, чтобы смерть его дочери оказалась бессмысленной. Эти печальные события послужили толчком к действию и пробудили в нём желание спасти других пациентов. Но что мне было ему предложить?

Я проникся к нему глубокой симпатией и сказал, что обдумаю его просьбу. И вскоре нашёл работу, которую мог бы ему поручить.

Когда я рассказал мистеру Идзуми о том, что Хидзири пессимистично относится к лечению и проявляет слабую волю к жизни, он тут же ответил:

— Предоставьте это мне, — он ударил себя по груди. — Я обязательно помогу Вашей внучке раскрыть своё сердце.

С этого и начались его попытки вернуть прежнюю Хидзири. И вскоре он наткнулся на Вас. Это лишь совпадение. Мистер Идзуми просто искал людей, которые могли бы установить тесные отношения с Хидзири, и даже представить себе не мог, что найдёт ещё одного инфицированного.

Как бы то ни было, это привело к вашей взаимной любви и помогло моей внучке открыться. Если бы я не проникся симпатией к мистеру Идзуми и не прислушался к его просьбе, то Хидзири бы до сих пор была одна и продолжала накапливать тьму в своём сердце. Вот что имеют в виду, когда говорят: «Твори добро, и оно к тебе вернётся».

***

На этом история закончилась. Уставший Уридзанэ прочистил горло.

Косака мысленно рассортировал информацию, полученную из прочтённых сообщений и рассказа доктора, и выделил три основных черты «червя», обитавшего в нём и в Санаги.

1. Червь изолирует своего хозяина.

2. Червь заставляет хозяев влюбляться друг в друга.

3. При определённых обстоятельствах хозяева кончают жизнь самоубийством.

— Иными словами, — заговорил Косака, — Вы позвали меня сюда, чтобы избавиться от червей раньше, чем мы с Санаги разделим судьбу профессора Канродзи и мисс Идзуми?

— Именно.

— И это означает… — Косака задумался. — Вы собираетесь нас разделить?

— В точку. Да, не кто иной, как мы и заставили вас встретиться, но ситуация изменилась. Мистер Идзуми нанял Вас, чтобы у Хидзири появился друг, она открыла своё сердце и вновь захотела жить. В выборе он не ошибся, но… если речь заходит о паразите, то история принимает совершенно другой облик. Мне очень жаль, но я не могу позволить Вам с Хидзири быть вместе. Иначе произойдёт немыслимое.

Косака попытался представить «немыслимое», о котором сказал Уридзанэ, и перед его глазами тут же вспыхнули необычайно чёткие образы его самого и Санаги, совершающих самоубийство. Что ж, при нынешних обстоятельствах такой исход ни для кого бы не стал неожиданностью, — подумал он, словно не имеющий никакого отношения к сложившейся ситуации. Если бы Санаги, сославшись на тяжёлую жизнь, попросила бы его пойти на подобное, он бы вряд ли отказался. Равно как и наоборот.

Возможно, появление такой идеи было лишь вопросом времени, и время это ещё просто не пришло. Оно могло прийти завтра, и Косака бы тут же посвятил Санаги в свои планы. От этой мысли у него по спине пробежал холодок.

— Сиюминутного ответа я не жду, — произнёс Уридзанэ, пока Косака молча предавался раздумьям, сложив руки на груди. — Вам потребуется время, чтобы разобраться во всём услышанном.

Косака кивнул.

— Я даю Вам пять дней. За это время прошу решить, будете Вы проходить лечение или нет. Никаких особых приготовлений оно не потребует и не представит из себя ничего сложного, так что начать мы сможем сразу после Вашего ответа.

Косаке вспомнилось сообщение Канродзи, в котором тот упоминал отсутствие необходимости в операции и лечение путём приёма одних лишь лекарств.

— Лично я, конечно же, надеюсь, что Вы не поддадитесь искушению паразита и таки вознамеритесь от него избавиться. Но заставлять я Вас не буду. Если речь идёт не о моих родных, то принуждать пациента проходить лечение вопреки его воле я не собираюсь.

Пять дней, - про себя повторил Косака. - Пять дней на принятие решения.

— Одно важное уточнение, — добавил Уридзанэ. — При отказе от лечения Хидзири Вы больше никогда не увидите. Не знаю, в чью сторону сделает выбор она, но позволять инфицированным людям находиться вместе слишком рискованно.

— Понял. К тому же так я никогда не избавлюсь от гермафобии и мизантропии.

— В самом деле. Но даже при согласии пройти курс лечения к Хидзири я Вас не подпущу, пока мы окончательно не убедимся в вашем полном выздоровлении. Надеюсь, это Вы понимаете.

— Да…

Затем Уридзанэ, словно что-то вспомнив, открыл выдвижной ящик стола и протянул Косаке фотографию. Изображение напоминало чернильную кляксу из теста Роршаха, однако на основе всего услышанного Косака уже догадался, что было запечатлено на этой карточке.

— Это и есть наш червь?

Мужчина кивнул.

— Фото помогает отнестись к ситуации более серьёзно, не так ли? Здесь изображено два червя. Профессор Канродзи писал об этом своей пациентке — когда один паразит встречает другого, их мужские и женские половые органы соединяются, и они прилипают друг к другу в форме буквы Y.

Косака вновь взглянул на фото. Черви бледно-красного цвета напоминали ему не Y, а нарисованное маленьким ребёнком сердце.

Когда Косака вернулся в зал ожидания, сидящие на диване Идзуми с Санаги подняли глаза. Косака улыбнулся Санаги, но девушка отвела взгляд и опустила голову.

— Вот и всё. Я подброшу тебя до дома, — сказал он и повернулся к Санаги: — Увидимся, Хидзири.

Девушка, судя по всему, оставалась здесь. Возможно, эти стены были ей родным домом, и она жила в этой клинике.

Косака останоился перед Санаги, желая сказать ей пару слов перед уходом. Но он не знал, как с ней заговорить.

Нет. На самом деле знал. Банальное «Не беспокойся. Даже после того, как я узнал правду, мои чувства к тебе не изменились». Так просто.

Но произнести этого Косака не мог. Уверенности в былых чувствах у него не осталось.

Если так подумать, то всё уже с самого начала было неестественно, - рассуждал он. — Что могло пленить Санаги в таком никчёмном человеке, как я? Почему наши компульсивные расстройства шли на поправку, когда мы были вместе? Как могла зародиться любовь между двумя с людьми с такой большой разницей в возрасте? Слишком много нелогичных моментов.

Но всё тут же встаёт на свои места, если наши чувства счесть за обман зрения, вызванный червём. Влюбились друг в друга не мы с Санаги. Влюбились друг в друга паразиты внутри нас.

Его охватило чувство искусного обмана. Будто его чувства протрезвели от пьянящего счастья, которым он наслаждался лишь несколько часов назад.

В конце концов, он покинул клинику, так и не сказав Санаги ни единого слова. Всю дорогу домой он рассеяно смотрел в окно, и лишь под конец поездки решил заговорить:

— Я кое-что забыл спросить у доктора Уридзанэ…

— Что именно? — спросил Идзуми, не отрывая взгляда от дороги. — Может, я знаю.

— Удалось ли обнаружить путь заражения?

Идзуми покачал головой.

— Увы. Уридзанэ склоняется к версии инфекции полости рта. Тебе просто не повезло, и ты съел что-то с червём внутри. Есть идеи, что это могло быть?

— К сожалению, нет.

— Ожидаемо. Ещё что-нибудь?

— Может ли червь передаваться от человека к человеку?

— Да, — быстро ответил Идзуми, видимо, готовый к этому вопросу. — Взрослые особи обитают в центральной нервной системе, однако яйца и личинки перемещаются по всему телу через кровоток. Но просто жить вместе недостаточно, иначе бы червь не заставлял хозяев влюбляться друг в друга. Понимаешь, к чему я клоню?

— Да. Получается своего рода венерическое заболевание.

Идзуми ухмыльнулся.

— Можно и так сказать. Но мы знаем, что заразился ты не от Хидзири Санаги. Паразит уже давно скрывался в твоём теле.

— Я знаю. Санаги я и не подозревал, просто любопытно.

Ответ Идзуми окончательно расставил все точки над i. Двадцатого декабря Санаги пыталась поцеловать спящего Косаку, но вовремя одёрнула себя и сказала: «Я чуть не довела нас до точки невозврата».

Санаги решила заразить Косаку. Однако тогда ещё никто не подозревал, что он и без того инфицирован, а Санаги знала, что хозяева червя насильно влюбляются друг в друга. Она планировала сделать их взаимоотношения идеальными, но, почти достигнув цели, вернулась в чувства и поняла, что не сможет смотреть Косаке в глаза, подвергнув его жизнь опасности.

Очень похоже на правду.

Высадив Косаку и прогулявшись с ним до двери, Идзуми сказал:

— Я заеду через пять дней в полдень. К нашей следующей встрече ты должен быть готов дать ответ.

— Не думаю, что на обдумывание уйдёт столько времени.

— Не надо сильно на этом зацикливаться. Подобное могло произойти с каждым. Алкоголь, одиночество и тьма пускают пыль в глаза и заставляют в первом встречном человеке увидеть предначертанную свыше любовь. А понимание собственной ошибки приходит только трезвым утром. Примерно то же самое случилось и с тобой.

И, не сказав ни словом больше, Идзуми ушёл.

Косака не заходил в дом; он просто стоял у порога, рассматривал разливающийся по чужим окнам свет и думал о том, насколько сильно отличается жизнь людей за всеми этими стёклами от его собственной. И понял, что вряд ли когда-то рассматривал жизнь окружающих под таким углом.

И Косака вдруг вспомнил о смерти своей матери.

Интересно. Возможно, я не единственный, кто заражён уже давно, а её самоубийство было спровоцировано именно червём.

За месяц до суицида она стала нехарактерно доброй и ласковой, чего с ней никогда раньше не происходило. Мать, которую он знал до этого, не признала бы собственных ошибок, даже если бы мир перевернулся вверх дном.

Но если за этим стоял червь, то всё становится понятно. Его мать, нелюдимая под влиянием паразита, открыла своё сердце Косаке, также инфицированному червём. Паразиты в их телах взывали друг к другу.

Парень внезапно приободрился. Теперь я могу без всяких сомнений ненавидеть её, — подумал он. — За всю свою жизнь она так и не смогла полюбить меня по собственной воле. От досады на душе не осталось и следа.

Окончание главы