Ветер в пустоши Глава 7

Рано утром постель зашевелилась. Одеяло вскинулось бугром, и на поверхность, как из берлоги, вылезло чудовище, лохматое и заспанное, как после зимовки. Чудовище еще не осознанным взглядом оглядело пустую половину постели, потом посмотрело на часы. А потом подорвалось с места, на ходу хватая одежду.

– Гвоздь же в ухо, я опаздываю! – крикнуло чудовище и побежало.

      Нобара вылетела из домика общежития как собственный, отправленный в проклятие гвоздь, быстро и стремительно, придерживая сумку, чтобы не болталась от бега, и проклиная все подряд, включая ночные тренировки Годжо, Фушигуро, который ее не разбудил, ворота техникума, автомобиль, который резко дал по тормозам, когда она выскочила на дорогу, как самоубийца.

      До станции было двадцать минут пешком. Нобара посчитала себя спринтером и добежала до платформы за десять.

      Плетясь еле-еле, подошел поезд на Токио. Красный капюшон горел в серой толкучке на платформе, как закатное солнце на небосводе, и перепутать Итадори с кем-то другим было невозможно. Он стоял вместе с Фушигуро, и Нобара налетела на них ровно за секунду до открытия дверей, едва не впечатывая их в железный бок поезда. Они стояли чуть в стороне, давая выходящим пройти, и Кугисаки обхватила их за шеи и повисла, хотя для этого пришлось привстать на мысочки.

      Итадори вздрогнул и посмотрел так, как будто Сукуна отделился, нашел себе тело и пришел поздороваться с бывшим сожителем.

– Почему вы меня не разбудили? – возмутилась Нобара, закинув локти им на плечи, насколько смогла.

– Я пытался. Это было бесполезно, Кугисаки, – коротко сказал Фушигуро и двинулся к дверям.

      Потоком людей их занесло в вагон, а потом еще набились люди следом, и Нобара вцепилась Юджи в толстовку, а Мегуми – в лямку сумки, чтобы их не оттеснили друг от друга.

      Итадори развернулся, когда притиснулся к стене вагона, взялся за поручень, и Нобара практически уткнулась ему в грудь носом, потому что поток людей поддавил, как пресс, чтобы смогли закрыться двери. Юджи даже слегка испугался, что Нобару раздавят, если так пойдет и дальше. Но люди утрамбовались, поезд чуть дернулся на пробу и, поймав сцепление, покатил в сторону города. Рядом, прислоняясь вплотную, встал Фушигуро, недовольно окидывая взглядом полный вагон, периодически скашивая глаза на раскачивающуюся перед его носом ручку, которая при каждом потряхивании вагона норовила стукнуть его по лицу. Недостатки высокого роста как они есть.

  Нобара перед Юджи потопталась на месте, принимая удобное положение, и тяжело выдохнула.

– Ненавижу четверги, – пробормотала она, все так же прижимаясь, и у Юджи кололо пальцы от того, как хотелось бы убрать свободную руку ей на талию.

      Так как ни до поручня, ни до ручки она не доставала, то держалась за Итадори, комкая его пиджак, и он бы просто придерживал ее как всегда при особо сильных потряхиваниях, но в голову вбивались они с Фушигуро на кровати вечером, и Юджи заставлял себя отдергивать руки.

      У топорной Нобары оказалась тонкая талия, гибкая линия спины; оказалось, что она умеет быть соблазнительной, выгибаясь на чужих коленях.

      Итадори и так был в этом уверен. Но, одно дело прикидывать, а другое – вмазаться в увиденное на всей скорости и завязнуть, как шмель в меду так, что оставалось только краснеть и отводить взгляд от них обоих. И проклинать чертов поезд, который в этот раз ехал слишком медленно и дергался слишком резко, отчего Нобара почти висела на нем, а к боку прижимался крепче стройный жесткий Фушигуро.

      Фушигуро, который вчера распахивал губы и стонал с исказившимся от удовольствия лицом так, что жар тугой пружиной сжался в животе и отдался хлесткой волной в пах. Такого лица Юджи у него никогда не видел. И оно вставало у него перед смеженными веками всякий раз, когда он прикрывал глаза.

      Все тот же шмель, отчаянно жужжа, пытался выбраться из меда, но увязал еще больше, пока не канул безвозвратно. Глупый шмелек. Этот мед слишком сладок для него и губителен.

      Как Двуликий злорадствовал! Насмехался, едва не захлебываясь собственным ядом, потому что чувствовал Юджи насквозь. Тогда, Итадори на пороге пробрало от затылка до ног, и он тогда качнулся, едва удерживая себя, чтобы не подойти к ним. Чтобы не потянуться жадно. Чтобы не…

– Ненавижу четверги, – сказала Нобара снова, и у Юджи над ухом хмыкнул Мегуми, отчего кожу на затылке свело, будто мурашками, а в голове стало пусто, – И ненавижу эти пары черти где, черти во сколько.

      Фушигуро согласно, осоловело промолчал и повернул голову, увязая глазами в замызганном окне, в проплывающих мимо домиках пригорода и резких росчерках серых дорог. На горизонте, изрубленном покатыми крышами, собирались тяжелые серые тучи. Они текли по бледному небу низко и угрожающе, как будто пытаясь окутать все вокруг одним серым полотном, и Фушигуро нахмурился.

– Кто-нибудь взял с собой зонтик? – спросил он, и по тому, как медленно подняли брови его спутники, Мегуми понял, что нет, не взяли.

– Будем покупать одноразовый? – спросила Нобара, кривя губы, – Или побежим?

      Кое-как подняв руку, стараясь не потревожить стоящих рядом людей, Фушигуро вытащил телефон и уточнил время.

– Не успеваем.

– Значит побежим.

      Поезд двигался медленно и как будто лениво, останавливаясь на каждой станции, и его неторопливый ход убаюкивал после бессонной ночи. Тучи добрались до них, и пошел дождь, тут же накрывая вокруг всех, кто не успел добежать до какой-нибудь крыши, а по окну потекли слезы, омывая мутное стекло.

      Итадори показалось, что Фушигуро облокотился на него сильнее, а потом ощутил его голову у себя на плече, замирая, не смея двинуться и спугнуть момент.

– Мегуми, слабак, – беззлобно фыркнула Нобара.

– Пять станций, – не открывая глаза, вяло произнес Мегуми, и от его голоса, раздавшегося прямо под ухом, у Итадори побежали мурашки, а в голове будто вспухла вата.

– Пять станций и Фушигуро будет, как огурчик, – передразнила Кугисаки, – Пять станций и Фушигуро не уснет на лекции.

      С улицы донесся раскат грома, и в окне резко потемнело. Пассажиры, забывшие зонтики дома поглядывали в окна и волновались, а через открывающиеся на каждой станции двери в вагон залетал запах влаги и мелкая морось. Она оседала на одежде и волосах мелкими капельками.

– Я, может, так же хочу, – неожиданно сказала Кугисаки, – Мне, может, тоже нужно плечо.

      Фушигуро приоткрыл один глаз и скосил на нее взгляд.

– У тебя есть целый Юджи, у меня плечо. Кажется, все честно.

      Итадори оторопело сглотнул. Во рту резко сделалось сухо, в голове пусто, а внутри нестерпимо обжигающе жарко. Он стоял как застывший соляной столб, пока они его делили между собой, и едва успевал дышать и держать себя в руках.

Так же нельзя.

      Не после того, что они творили прошлым вечером, даже не остановившись, когда он открыл дверь. Так же нельзя измываться над человеком…

      Нобара задумалась, прижимаясь теснее, а потом и вовсе положила голову ему на грудь, соглашаясь, что да, ее все устраивает, и Юджи тихо и медленно свистяще выдохнул задержавшийся слишком долго воздух, смотря в одну точку – на яркую лямку сумки у женщины возле дверей.

– Ты сегодня очень тихий, – сказал вдруг Мегуми, и Итадори не сразу понял, что это ему, – Все в порядке?

– А? – вздрогнул Юджи и машинально повернул голову, едва не касаясь губами лба Мегуми. Тот смотрел, чуть развернув лицо, так и продолжая лежать щекой на его плече, и Юджи увяз в густой синеве радужки.

– Все в порядке, – прошептал Юджи, потому что голос на мгновение его подвел.

      Чужие волосы мягко щекотали шею и немного щеку, и кожа горела, как если бы по ней провели сильно с нажимом, оставляя красный след. За пределами вагона дождь шуршал невесомой убаюкивающей музыкой.

      Оставшиеся четыре станции Юджи провел не шевелясь, пытаясь урвать этот момент для себя, пытаясь придумать себе, что все так и должно быть. Что Нобара и Мегуми окружили его, стиснули с двух сторон без возможности шелохнуться, не только, потому что их разморило в дождь после бессонной ночи.

…воздух сначала обдал их лица мелкой моросью, а потом они шагнули под дождевую стену и побежали, огибая неспешных прохожих, перепрыгивая через лужи, что-то друг другу крича.

До университета было совсем ничего – расстояние в полчаса ходьбы – которое они преодолели минут за пятнадцать.

***

      Токийский магический техникум не предполагал разностороннего развития: занятия там проводились исключительно тематические, относящиеся к проклятиям и развитию боевых навыков шаманов. Поэтому какая-нибудь математика, история, философия и тому подобное там не проводились, а учителя не нанимались, во первых, из-за высокой секретности, а во вторых из-за барьера Тенгена.

      Поэтому, когда совет старейшин подметил между делом, что что-то шаманы выходят слегка туповатые после обучения, было решено договариваться с вузами, чтобы пару раз в неделю на лекции приходили ученики техникума (благо, их совсем немного), и так же сдавали общие предметы на экзаменах в конце года.

      Поэтому, как бы Нобаре это не нравилось, но ездить два раза в неделю на занятия в университет, они были обязаны.

      Лекционная аудитория взбиралась партами вверх, как широкая лестница к храму с одной лишь разницей, что Бог стоял не на возвышении, а внизу у доски и чертил по ней мягким мелом, издавая легкий мелодичный перестук. Ему вторили капли дождя за окном, тоже отстукивая свое по подоконнику и стеклу. Серые тучи грозились опуститься еще ниже и смять под собой город, ну или ворваться в окно и забрызгать столы.

      Пожилая учительница выписывала на доске интегралы, и перед разморенными осоловевшими глазами они задорно ползли как червяки и закручивались в спирали.

      Мегуми протер тыльной стороной ладони глаза и всеми силами заставил себя смотреть, чуть щурясь, на доску и записывать. Рядом клевала носом Нобара, перестав писать еще полчаса назад, а рядом с ней Итадори вообще ничего не записывал, но, надо отдать ему должное, внимательно смотрел на доску и следил.

      Ему можно было позавидовать. Технарь до мозга костей, он мог быть каким угодно глупым в быту, но вот эти закорючки понимал и запоминал с полуслова. Мегуми приходилось тщательно все конспектировать, чтобы понять, а Нобару спасало только то, что Фушигуро умел объяснять все буквально на пальцах. Зато с физикой у Мегуми шло все хорошо, а Итадори слегка плавал, видимо, из-за легкого отсутствия воображения.

      Нобара отхлебнула кофе из бумажного стаканчика и подперла кулаком подбородок, смотря в одну точку, на доску, где ползли, ползли интегралы.

– Вот зачем шаману математика? – растягивая слова, сказала она негромко.

      Они сидели на последних рядах, и только поэтому позволяли себе халтурить. Мегуми промолчал, щурясь, записывая материал, Юджи покосился на нее.

– Нанамину нужна математика, – возразил он.

– У Нанами-сана техника такая. Ему-то не нужно упорно учиться, это у него в крови, – фыркнула Нобара, возводя глаза, – Чем пригодятся эти интегралы? В сражении с проклятьем.

      Юджи задумался. Пока он думал, пожилая сухенькая сенсей успела исписать всю доску, стереть с нее и написать еще несколько строк, разбирая примеры. Ее голос скрипуче и методично разносился под потолком, и Мегуми помимо того, что списывал с доски, через раз успевал записывать ее комментарии. Дождь изнутри смывал окно, перестукивал по металлическому подоконнику. Нобара рядом клевала носом так заразительно, что писать лекцию оставалось только на чистом упрямстве, но и оно постепенно проигрывало бессонной ночи.

      На улице оставалось все так же непроглядно пасмурно, и даже с длинными лампами под потолком, эта серость все равно ощущалась, скапливалась в аудитории. Через открытую щелку форточки легким сквозняком просачивалась свежесть и влага, и студенты иногда водили носом, пытаясь уловить этот легкий запах улицы и дождя.

      Интегралы ползли по доске как гусеницы по листьям, когда Нобара прислонилась к плечу Мегуми. Юджи смотрел на них с завистью. Он лег грудью на столешницу, положив подбородок на скрещенные руки, и искоса разглядывал их, внимательно и тяжело, думая о чем-то своем. За интегралами он уже не следил.

…сенсей бодро объявила перерыв и изъявила желание записать присутствующих. Начался опрос фамилий и каждый названный не слишком бойко, вяло отзывался.

– Так, а где религиозная троица? – фыркнула сенсей, поднимая глаза на уплывающие вверх столы, – Я кажется их видела сегодня.

Студенты заоборачивались назад, пытаясь выхватить три знакомых лица, которые уже примелькались за семестр, но с изумлением застопорились на третьем сверху ряду. Там, прижавшись друг к другу насколько позволяло место и стол, сладко спали студенты магического техникума, уморенные грозой.

***

      В душном воздухе ночь дышала дурманом. Иначе, отчего бы Фушигуро позволил прижать себя к стене, в нескольких шагах от их спален. Нобара напротив смотрела пьяно, и в карей радужке гуляли шальные всполохи при скудном свете, который едва добивал до окна от фонаря на улице. Это завораживало.

      И даже при сильной разнице в росте ее пылкость выигрывала у его холодности, и отравляла, отравляла, дурманила чем-то сладким и пряным, что растекалось по губам при каждом поцелуе, что прожигало кожу при каждом прикосновении.

      А ведь они просто задержались, прогуливаясь по Токио, упустив последний ночной поезд, просто надышались теплыми летними сумерками, отравились их душной беззаботностью и вседозволенностью.

      Нобара, стискивая ворот рубашки, целовала угловатую линию его челюсти. Для этого ей приходилось балансировать на мысочках, и его руки сами легли на плавный изгиб талии. Фушигуро даже не заметил, когда стиснул ее обеими ладонями – в голове мелко-мелко взрывались искры от каждого мягкого касания губ.

      Нобара потерлась носом о его шею и потом мокро всосала кожу, отчего Фушигуро прострелило от затылка до паха. Он поднырнул головой, накрыл ее губы, проходясь руками по всей ее плотной, текучей фигурке вверх, останавливаясь на лице, а потом зарываясь пальцами в короткие каштановые волосы. Встрепанные и без него, теперь они станут еще всклочнее, чтобы, если вдруг включится свет и они отлетят друг от друга, как две кошки, окатанные водой, ни у кого не возникло сомнения, чем они только что занимались в темном углу общажного коридора.

– Ну, – шепнул он, надеясь, что вышло твердо и властно, продолжая прежний диалог, который они вели еще на ухоженной дорожке к их домику, утопающему в душной полутьме, – Еще безумные идеи будут?

      Зачем он спросил? Всполохи в карей радужке хлестнули его, как плетью, и Мегуми уже почти пожалел. За несколько месяцев ему пришлось понять, что если Нобара заведется, ее уже ничто не сможет остановить.

– Давай ввалимся к Юджи.

      Сумасшедшая. Фушигуро замер, пережидая этот сладкий миг, когда воображение в деталях подкинуло ему картинку, как они и правда вваливаются к Итадори и ныряют к нему под одеяло. Самое интересное, что он бы их не выгнал. Засмеялся бы и прижал к себе, притиснул сильнее, согрел бы, и от этой мысли дыхание у Мегуми помчалось как загнанное и встало на дыбы, упиваясь.

От этого безумия до здравого смысла проходило лишь расстояние от них с Нобарой, жавшихся друг к другу, до комнаты Юджи длинной в несколько торопливых шагов. Слишком мало, чтобы удержаться, но Фушигуро заставил себя, не сдвинуться с места.

      Нобара прижалась всем телом, прильнула, будто желая вплавиться под кожу, и от ее теплого дыхания в шею, Мегуми пробивало всякий раз дрожью.

      Они были слишком заняты, чтобы заметить, как густой мрак шевельнулся, и от него отделилась тень, широкая, крадущаяся. Она подошла к ним вплотную, и Фушигуро успел уловить только силуэт и едва заметный блеск глаз. Тень прижалась к ним тоже, соединяясь с ними двумя, и пока у Мегуми все немело от неожиданности и сладкого удовольствия, Нобара выгнулась, откидывая голову назад, и простонала:

– Ю-юджи-и!

      Тень усмехнулась, наклонилась к уху, проскальзывая широкими мощными ладонями на ее беззащитную талию, едва не сталкиваясь с руками Фушигуро, и произнесла:

– Не угадала.

      Голос резкий, скрипучий, тяжелый – он как камень упал в их спокойные воды и поднял брызги.

      Фушигуро окатило льдом с ног до головы. Руками он ощутил, как передернуло Нобару, как она едва не подлетела, зажатая между ними, но Сукуна ухмыльнулся шире и облокотился сильнее, пригвождая их друг к другу. Он уперся рукой в стену, прямо возле головы Мегуми, и его лицо оказалось так близко, что можно было различить в слабом полумраке черные росчерки меток на глумливом лице.

– Ты уже начал считать? – спросил Двуликий, все так же вжимаясь в них, – У меня есть целых шестьдесят секунд – иногда этого достаточно.

Фушигуро прижал Нобару к себе, пытаясь отстранить от его напора, и она уткнулась носом ему в грудь, дыша часто-часто, как будто задыхаясь.

– Ты ничего не сделаешь, – процедил Мегуми, но кривой оскал хлестнул его как плеть. Рука, которой Сукуна опирался на стену, вплелась Фушигуро в волосы, схватила жестко, больно, отчего он зашипел, обнимая Нобару крепче. Как будто его руки могли ее защитить.

– Проверим?

      Он явно что-то сделал. По тому, как встрепенулась и запаниковала Нобара, по тому, как ужас, слепой яркий, вспыхнул в ее широко раскрытых глазах, Мегуми понял, что что-то происходит.

Двуликий разлился смехом, от которого внутри все опадало будто в пустоту.

      Кугисаки забарахталась между ними, пытаясь уйти, невольно вжимаясь в Мегуми, и тот едва не простонал, потому что вжалась она аккурат в пах, проходясь по все еще стоящему члену. Хватка в волосах не давала подвинуться. Болезненное, стыдное удовольствие побежало как яд по венам, но Фушигуро толкнул Двуликого в плечо, успел вытащить Нобару так, чтобы она встала рядом с ним.

      Он даже успел заслонить ее плечом, когда Сукуна невозмутимо сделал шаг вперед, все также нависая, оказываясь слишком близко да так, что Фушигуро невольно заметил, что пахнет от него горечью жженой, выгоревшей на солнце травы. А еще с ошеломлением, ударившим в голову, понял, что у Сукуны накрепко стоит тоже.

– Я, может, и не могу вас убить (пока что), но в покое точно не оставлю, – медленно произнес Сукуна, – Не вы здесь победители, паршивцы.

      По выцветающим татуировкам, Мегуми с облегчением понял, что время у проклятия вышло.

Вернувшийся Юджи отлетел от них с такой скоростью, что Мегуми показалось, что он сейчас стенку пробьет спиной.

– Я… я… – заблеял в панике Итадори, и Нобара, показавшись из-за плеча Фушигуро, попыталась вклиниться.

– Нет-нет, все хорошо, все в порядке. Просто…

– Это снова он, да?

      На Юджи было страшно смотреть. Мегуми подумал, что его сейчас хватит удар. Даже в темноте красное-красное лицо, какое было, только когда он их застал в комнате, горело ярко-ярко как фонарь.

– Что он сделал? – тяжело сглотнул Итадори, и его вполне можно было понять, – Он же не…

      Для того, кто очнулся в темноте, прижатым к друзьям, со стоящим до боли членом – он еще хорошо держался. Но Итадори поджал губы, попятился по коридору, и сбежал в ванную так поспешно, что Мегуми тяжело прикрыл глаза, сжимая пальцами переносицу. Рядом так же стояла отрешенная Нобара.

Шуршащий звук воды разбил ночную тишину. Кажется, все это медленно превращалось в полную неисправимую катастрофу.

***

      Человек с темными волосами и узким лицом неспешно двигался по тротуару в густых обволакивающих сумерках и зашел в обшарпанное, видавшее лучшие годы здание действующей больницы, оказываясь в тускло освещенном фойе. Четыре лампы из пяти были разбиты вдребезги, и их останки натужно скрипели под подошвами человека, а скудного света оставшейся лампы едва хватало, чтобы смотреть дальше тридцати шагов.

      Человек кинул взгляд на заляпанное кровью стекло окошка регистратуры, и, углубляясь в чрево разоренной больницы, невозмутимо повернул в темнеющий проем коридора, в котором тоже были выбиты лампы. В полумраке свежая, еще не подсохшая кровь, казалась бездарной мазней. Человек перешагнул через чью-то оторванную руку.

      В смежном коридоре пробежались короткие ножки, и человек напряг глаза и увидел сгорбленное маленькое уродливое существо, которое жалось к стене и что-то бормотало себе под нос, отдаленно напоминающее человеческую речь. Человек с любопытством оглядел его и прошел мимо.

      На пути у него попадались еще такие уродцы, лупоглазые, неуклюжие и бестолковые. Они не обращали на человека внимания и переваливались из стороны в сторону, жалобно смотря мутными и тупыми глазами на выкате. Этими уродцами кишила вся больница.

      Человек завернул за угол в один из коридоров и увидел, что на подоконнике кто-то сидит, вытянув ноги и уставившись в окно, подернутое трещинами. Сидящий казался человекоподобным, но когда он повернул голову, сомнения в том, что это проклятье, развеялись.

Хлопки в ладоши разнеслись по коридорам больницы угрожающим эхом.

– Отличная работа, Махито, – улыбнулся человек, опуская руки после аплодисментов.

– Это было скучно, – возразил названный Махито, растягивая слова, и свесил со своего насеста ноги, болтая ими как ребенок.

– Но это наше маленькое послание магам. Оно тоже принесет свои плоды, – терпеливо и удовлетворенно произнес человек, кичась своим величием, – И тогда Годжо Сатору будет играть с нами… в кубики.

Окончание главы